Темень (СИ) - Шашков Михаил

Над Марией высился вытянутый торс, чьи кости обклеевала полупрозрачная кожа с прожилками. Из торса параллельно полу торчал второй торс, что с помощью плечей и бёдер шевелил двумя парами толстых ножек. От взрывов чудище взвыло, огромные бугристые клешни обхватили сдавленную с висков голову, монстр пытался закрыть огромные кожистые уши. От боли под кожей задвигались будто бы уходящие вовнутрь рёбра, под кожей задёргались лопатки.

Мария вскочила, ублюдок завопил, и его голос резко опустился и растворился в воздухе. Он продолжал бесшумно орать. Марии вскружило голову. Ко вкусу железа во рту примешался свинец, в глазах зарябило, мышцы сковало древесным соком. Мария впилась зубами в губу, из ножен вылетел меч, взмыл к потолку. Со свистом пули он рухнул. С треском прорубая кожу, проламывая рёбра, уродуя уродливый торс, меч вытянул много крови из тела и с грохотом рухнул на землю. Чудовище прыгнуло на потолок, второй удар его едва поцарапал. Толстые ножки заплясали в разнобой, затопали по камням и чудовище унеслось. Ещё долго сквозь тьму проглядывалось его шевеление, а Мария видела отблески белой кожицы.

Охотник глубоко вздохнула, и её дыханию и сердцебиению вскоре вернулся привычный ритм, а на лбу и на спине выступил ледяной пот.

— Оно сбежало, — после недолгого молчание вздрогнул голос Саши.

— И так вижу. Проклятье. Чтоб его разорвало.

— Чего ты? Ты нанесла ему отличный удар! Никто не выживет после такого.

— Это не убьёт его. Гарантирую. Пора сматываться отсюда. Вставай.

Мария подала Саше руку, и взяла его под плечо, и тут же чуть не упала с ним. Адреналин схлынул и уступил боли — чудовище сломало ей левую руку.

Глава 8

Мария держала загипсованную руку на мятом металлическом столике, пока медсестра обматывала гипс бинтом. От тупой пульсирующей боли на лбу охотника проступал холодный пот, хоть сама Мария и не нервничала: перелом был незначительным. Когда сестра закончила, она что-то сказала. Мария следила за губами пожилой женщины из-под упавших на глаза волос, но не слушала. Как только женщина заткнулась и кивнула в знак того, что Мария свободна, охотник забрала свой меч и вышла из кабинета.

Будто бы во сне, охотник плелась по чёрному коридору вдоль закрытых белых дверей. Под ногами хрустела старая кое-где потрескавшаяся плитка. Затем был лестничный пролёт с серыми стёсанными ступеньками. Девушка не торопясь поднималась вдоль длинной зелёной облезлой стены, пробиралась на ощупь в ночной темени. Мария поднялась на третий этаж, запыхалась. Она вновь оказалась в коридоре, в таком же, как и на первом этаже. Склепное безмолвие потопило коридор. Мария улыбнулась. Ведь что может быть более похожим на чудовище, чем тощая черноволосая девка, что, шоркая, тащит за собой меч по коридору ночной больницы.

Мария подошла к палате. Открыла слегка скрипучую дверь. В палате был лишь один человек. Саша лежал на койке, вытянув ногу, скованную бандажом.

— Хорошо держишься! — бойко сказал Саша, завидев Марию.

— Ты тоже, — Мария положила меч на соседнюю койку и села на стул у основания Сашиной койки, — как нога?

— Да так! Всего лишь вывих. Не перелом, — Саша кивнул на руку охотника.

— Это тоже ничего страшного. Через недельку заживёт.

За окном вдоль ночных дорог и просек, по крышам домов и сараев нёсся и выл холодный ветрище. В окно кривыми пальцами стучала чёрная лысая ветвь.

— М-да уж, ну и погодка… Слушай, а Николай…

— Мёртв.

— Ясно. Бедная Вера… — после недолгой паузы Саша заговорил задумчиво. — Когда мы закончили и начали подниматься на поверхность, ему стало плохо. Его тошнило. В последнее время в шахте часто кого-то тошнит. Я остался с ним, чтобы не оставлять Колю одного. Ну и мы как-то отбились от остальных, а потом это…

— Чудовище использует Волю. Тошнота — это лишь следствие устрашения Волей, — подметила Мария.

— Волю? Типо, оно просто желает и… что-то происходит?

— Немного не так, это не желание. Просто научный термин. Волшебство, если говорить по-простому.

Кривые оледенелые пальцы скреблись по стеклу. Вьюга вздымала облака снега и льда. Где-то вдалеке тёмного коридора кто-то топал. В соседней палате поскрипывала старая койка.

— Спасибо, что уберегла меня от этой страхолюды. Честно, спасибо. Ты не представляешь, как я был рад, когда ты появилась передо мной. Уж думал, каюк мне. Как по мне, уж лучше умереть на работе под завалом, чем стать чужим обедом. Но уж ладно, поздно уже. Не буду тебя задерживать. Ты только Асе передай, что хорошо всё со мной, а то она, небось, уже вся извелась.

Мария не встала и не ушла. Она не обратила внимания на слова шахтёра; охотник, согнувшись горбато, упёрлась чёрным глазом в пол.

— Это ведь моя вина, что он погиб.

— Не надо так загонять себя. Ты же спешила, как могла. Да и вообще, это всё секретарь. Он на всё готов, лишь бы рожу в пуху сохранить. Даже если другие страдают от этого.

Мария криво улыбнулась. Правый уголок рта нервно подскочил, и правый глаз прищурился.

— Я проигнорировала вашу просьбу. Решила сделать всё сама. Глупо верила, будто бы мне это всё по силам, что ситуация будто бы под контролем. Какая дурость.

Саша отвлёкся на кривые пальцы за окном. Шахтёр заговорил отвлечённо, словно вспоминая древнюю историю:

— Во время войны мы все внимательно следили за сводками с фронта. Читали газеты, иногда слушали радио в кабаках. Сейчас уже воспоминания о войне смешались в одну серую грязь. Забавно, вроде бы так долго шла война, но стоило пройти паре годов, так теперь помнишь, что всё было плохо, что было страшно, но уже трудно вспомнить какие-то конкретные события. Но иногда в новостях проскакивали и хорошие вести. По-настоящему радостные истории. Иногда даже казалось, что журналисты их специально выдумывали, чтобы обмануть нас и подбодрить, настолько эти истории казались нереальными, сказочными. Будь то Александрово наступление или очередные скупые сводки о несгибаемых защитниках Кинхайта. Иногда до нашей глуши добирались новости не только с Западного фронта, но и с Южного. Например, о разгроме Копек Кампа, — Саша улыбнулся, увидев оживление в глазах молчаливого собеседника, — помнит ли ещё Альбатрос о Лагере Собак?

— Откуда? — тут же выпалила Мария, но голос её оборвался, ещё не знала она, что сказать.

— Помнишь молчаливого мужика, который сидел с нами в баре рядом с Антоном? Я с ним прежде был незнаком, познакомился только тогда, когда он прознал о нашем плане через Антона. Зовут его Виктор Алексеевич, он живёт в Павловке с рождения в доме своего деда, на юге Павловки, очень далеко от рудника. Его жена — Лена — тоже здешняя. Они познакомились ещё в детстве. Когда ему было 19 лет, а ей 18, они поженились. Через год у них родился сын, через два года после него — двойня, две девочки. Девочки родились летом 900 года. Прекрасное было лето. Тёплое и нежное. Очень солнечное. Даже странно, кому захотелось вдруг воевать после такого лета? Из Павловки не так много людей побывало там, на фронте. Виктор — один из немногих. Его призвали на Юг в начале 901 года. Почти год он там пробыл. Сколько бы историй он мог бы нам рассказать, да не сумеет уже — ему отрезали язык. Осенью того года он попал в плен.

— В Лагерь Собак, значит. Соболезную.

— А ты скромничаешь. Говоришь так, будто бы вовсе не ты разгромила ту жуткую тюрьму.

— Это не имеет значения. Мой подчинённый тогда попал туда. Если бы не это, я бы никогда даже не приблизилась к Копек Кампу.

— Что не помешало тебе тогда спасти всех заключённых. В том числе и Виктора. Ох, ты бы знала, какой громкой была эта новость, здесь все её обсуждали, да и думаю, не только здесь. Целый конвой голодных и замученных заключённых тайком пробирается по всей вражеской территории. Во главе их лишь небольшой диверсионный отряд, помощи ждать неоткуда. И ведь вы их вытащили! Если б не знал я Виктора, может, сейчас я бы уже верил в то, что это просто выдумки наших журналистов. Но раз такое дело, что ты была там только ради спасения своего человека, почему ты спасла их всех?