Мемуары Михала Клеофаса Огинского. Том 2 - Михал Огинский

Император предложил заменить последнюю кандидатуру на сенатора Козловского и, расспросив меня о тех, кого он не знал, забрал список. Напоследок он пообещал распорядиться, чтобы эти депутаты как можно быстрее собрались в Петербурге.

9 января император спросил у меня, довольны ли дворяне Вильны рескриптом, который он передал через меня… Я ответил, что ждал удобного случая, чтобы выразить Его Величеству их глубокую признательность, и добавил, что эта благодарность будет вскоре разделена всеми литвинами, когда они ознакомятся с рескриптом, которым Ваше Величество изволили удостоить депутата Гродненской губернии князя Любецкого.

Я также сказал императору, что сужу о впечатлениях моих соотечественников по выражениям их признательности за акты справедливости и благорасположения Его Величества. В конце разговора, будучи в волнении от охвативших меня чувств, я сказал, что не существует более барьеров между российской столицей и самыми отдаленными провинциями империи; что толстый занавес, скрывавший где-то вдалеке добродетели государя, представляя его лишь в величественном облике силы и страха, исчез после того, как, несмотря на все препятствия, все увидели его добрые дела, и появилась уверенность, что Его Величество относится к своему званию «отца народа» как самому замечательному символу его верховной власти.

18 января 1812 года я передал императору следующее письмо:

«Государь, вчера до меня дошли новости от г-на Вавжецкого из Вильны, который обрисовывает ужасную картину царящей в Литве общей нищеты.

Вот уже несколько лет, как в этой провинции нет денег, но, по крайней мере, здесь еще было зерно. Засуха этого года полностью погубила посевы.

Во многих местах помещики вынуждены кормить своих крестьян. Для весеннего сева трудно найти ячмень, а пшеница, учитывая ее нехватку, должна сильно подняться в цене. Печальная перспектива в преддверии начала войны!

Доклады, которые Ваше императорское величество получает из Литвы, должны, разумеется, подтверждать то, что я описал, однако, если не существует способа избавиться от общего несчастья, виной которому стал каприз природы, то было бы достойно сердца Вашего императорского величества сделать его последствия менее зловещими и добавить ко всем своим благодеяниям акт справедливости, введя своим указом разрешение на взимание налогов зерном, прилагаемое к настоящему и т. д., и т. д.

Жители Литвы просят этого, стоя на коленях. Что касается меня, то, не привыкнув получать отказ от Вашего императорского величества всякий раз, когда имел счастье говорить от их имени, я беру на себя смелость возложить их просьбы к стопам Вашего Величества».

27 января император вызвал меня, чтобы сообщить, что в восполнение нехватки денежной наличности и облегчения способов расчетов жителей Литвы с государством он отдал распоряжение о взимании части налогов в Литве продовольственным и фуражным зерном.

Он также сказал, что представленный ему проект конституции для Польши его не устраивает, и что он желал бы, чтобы я занялся разработкой нового проекта. Я признался императору, что уже на протяжении нескольких месяцев работаю над этим проектом вместе с князем Любецким и графом Казимиром Плятером, и что почти все материалы конституции были нами обсуждены и подготовлены для представления Его Величеству.

Моя предусмотрительность явно понравилась императору, но он тут же добавил: «Главное, не забудьте земледельцев. Это самый полезный класс, а у вас к крестьянам всегда относились как к илотам…»

Я поспешил заверить императора, что этой проблеме мы уделили особое внимание, поскольку считаем ее одной из важнейших, однако она представляется достаточно сложной и трудновыполнимой, поскольку приходится учитывать права помещиков и необходимость вытащить крестьян из их гнусного крепостного состояния, на которое они жалуются до сих пор. Чтобы показать императору, что мы обсудили и глубоко проработали этот вопрос, я передал ему письмо от князя Любецкого, которое незадолго до этого получил из Гродно. Император принялся читать его вслух, выражая своим видом свое полное согласие с его содержанием.

«Из вашего письма, мой дорогой граф, вижу я, что вопрос об общественной собственности, который мы так часто обсуждали в наших мечтах, по-прежнему занимает вас. Это достаточно сложный и одновременно простой вопрос, если исходить из принципов, что он составляет основу благосостояния низших классов государства и, в особенности, благосостояния воспитанных в духе послушания и трудолюбия крестьян – этого стержня общего производства, которые требуют в качестве вознаграждения за свой труд лишь освобождения от рабства, но часто получают отказ в своем справедливом требовании.

Когда я касаюсь этой интересной стороны общественной жизни, не могу не перенестись в своих мыслях во времена возрождения Польши, в котором, граф, вы принимали участие, времена сейма, где дворяне, являясь полными собственниками своих крестьян, почувствовали, что религия, принципы справедливости, запечатленные в их сердцах, общие интересы государства, и, разумеется, интересы самих людей требуют решения участи крестьян и изменения положении этого многочисленного слоя общества.

Однако не знаю, чем я должен больше восхищаться: принципами человеколюбия, ярко проявленными членами сейма, или сдержанностью и мудростью, с которой они сумели притушить воодушевлявший их энтузиазм по отношению к собственности. Будучи сами собственниками, они со всей силой почувствовали, к чему может привести поспешность в их действиях, прочувствовали угрожавшую государству опасность, как со стороны крестьянского класса, еще недостаточно продвинутого, чтобы связывать его права с интересами родины, так и со стороны многих дворян, чьи личные интересы могли быть задеты этим шагом.

Тогда сейм в своих действиях решил следовать великому политическому принципу, что лучше сделать добро, чем говорить о нем. То есть, объединив прерогативы и сохранив при этом свой авторитет, сейм этим благодеянием связал бы крестьян с интересами помещиков и общества, в то время, как внезапное установление принципа равенства, разрушило бы спасительную иллюзию и породило бы неблагодарных людей, потерянных для общественной собственности, которой они никогда не занимались. Объявляя о свободе крестьян, сейм сделал это достойным образом, и дворяне, уступая в своих правах, сами объявили себя покровителями благодеяния, на которое они пошли по отношению к своим подданным.

Невозможно было предоставить политические права людям, которые не знали цены этим правам, но обеспечивая крестьянам личную свободу и гарантируя им святое право на землю через контракты с хозяевами, обязательными для обеих сторон, тем самым были созданы основы для обретения ими будущей собственности и их последующего раскрепощения.

Как сильно отличалось по духу и характеру объявление свободы крестьян сеймом от того, как это произошло не так давно у наших соседей![90] Какие разные подходы, чтобы понять настоящее отношение к этому крестьян и значение такой меры для процветания страны. У нас был сейм, состоящий из землевладельцев, собравшихся, чтобы решить самые важные для отечества проблемы, там – следствие влияния преобладающего в Европе принципа, не принимающего во внимание уровень культурного развития страны. Думаю, однако, что постепенное раскрепощение крестьян – это убедительное доказательство мудрости принятых сеймом принципов. Эти принципы, принятые конституцией от 3 мая, продолжали действовать и при прусском режиме. В результате через шестнадцать лет крестьяне достигли такого состояния, которое позволяло без опасения освободить их. Однако у нас в Литве, где крестьяне остались в полной власти своих хозяев, поскольку их раскрепощение могло оказать вредные последствия на внутренние провинции империи, их положение оставалось таким же, как и до сейма 1791 года, и даже хуже на тех землях, где малопросвещенные помещики пользовались своими прежними правами на крестьян.

Как жаль, что наши присоединенные к империи польские провинции потеряли шестнадцать лет в своем культурном развитии, и что царствование Александра не пришло к нам раньше!.. Однако, что мы можем и должны ждать от просвещенного разума и великодушных намерений верховного законодателя?.. Хочу тешить себя надеждой, что он создаст основы для улучшения положения крестьян, работая постепенно над их освобождением, как это сделал сейм 1791 года, и, главное, не заденет поспешными действиями интересы дворян. Они, разумеется, охотно пожертвуют частью своих прав, чтобы обеспечить постепенное благополучие крестьян.

Прежде чем приступать к реализации мер такого характера, необходимо провести подготовку на местах. Было бы полезно поручить это дело комитету из числа литвинов, поскольку в таком случае гуманность и интересы общества не потерпят никаких задержек с претворением проекта в жизнь. Вижу, что размеры моего письма превышают разумные пределы. Хотя я знаю, что когда речь идет об общественных интересах, вас трудно утомить, тем не менее не стану злоупотреблять вашей снисходительностью, в особенности, когда, как мне кажется, речь идет о мечте…