Мемуары Михала Клеофаса Огинского. Том 2 - Михал Огинский

Это от их имени, Государь, я имел честь представить просьбы Вашему императорскому величеству в прошлом году. Это также от их имени я выражаю сегодня глубокую Вам признательность и благодарность.

Письмо это подписано предводителем дворянства губернии и всеми предводителями дворянства уездов с разрешения общего и частных дворянских собраний губернии.

Письмо позволит Вашему Величеству почувствовать лучше, чем я мог бы это передать, чувства и настроения, которыми живут мои соотечественники.

Будучи счастлив тем, что могу представлять их интересы, я с удовольствием отмечаю, что они разделяют мою привязанность и преданность Вашему Величеству, и что благодеяния, которые Вы, Государь, изволили оказать им, были прочувствованы и оценены по достоинству.

Я, и прочая, и прочая…»

«Я отправляю вам, господин граф, ответ на письмо, которое вы написали мне от имени дворян Вильны. Поскольку рескрипт составлен по-французски, было бы уместнее, перевести его на польский язык. Посему прошу вас взять на себя заботу о переводе и после этого представить на подписание. Через несколько дней я смогу показать вам документ, который дополнит то, над чем вы сейчас трудитесь. Всегда к вашим услугам».

«Господин сенатор граф Огинский. Я всегда уделял много внимания чувствам и настроениям, которыми живут литвины, поэтому с истинным удовольствием получил новое подтверждение их благодарности.

Все то, что я до сих пор делал для них, следует рассматривать как гарантию моих постоянных и последовательных намерений облагодетельствовать их.

Мне приятно воспользоваться вашим посредничеством, чтобы передать им эти заверения.

На этом я молю Бога, господин сенатор граф Огинский, оказывать вам свое святое покровительство.

Александр».

«Государь, я спешу отправить Вашему императорскому величеству перевод на польский язык письма, копию которого вы изволили передать мне.

Я заранее разделяю чувства, которые будут испытывать мои соотечественники, узнав через меня, что Ваше императорское величество великодушно соблаговолили принять свидетельство их признательности и пожелали проявить свое удовлетворение таким лестным для них способом.

Испытывая огромную радость от приказа передать им этот ценную гарантию благорасположения со стороны Вашего императорского величества, я все больше и больше убеждаюсь, что единственной целью Ваших забот, Государь, является благополучие Ваших подданных и деяния, которые могут обеспечить их счастье.

Я, и прочая, и прочая…»

На следующее утро император прислал мне собственноручно подписанный польский рескрипт[88].

Я был не только тронут этим новым доказательством доброты императора по отношению к литвинам, но также удивлен адресованной мне фразой, которой заканчивалась собственноручная записка: Через несколько дней я смогу показать вам документ, который дополнит то, над чем вы сейчас трудитесь.

Эта фраза явно указывала, что император не забывает о моем проекте, но я ничего не знал про документ, о котором он упоминал, и кому была поручена его подготовка. Лишь через две недели мне стало известно, что император поручил генералу Армфельдту и барону Розенкамфу разработать конституцию для Литвы.

За несколько дней до того как отправить ему письмо от 24 ноября я также узнал, что император приказал графу Витте и князю Казимиру Любомирскому подготовить план организации армии восьми присоединенных к России польских губерний. При этом он велел им посоветоваться со мной. Пригласив к себе, император попросил меня не отказываться от этой работы. Я взял на себя смелость заметить Его Величеству, что никогда не занимался такими вопросами, и признался в своем неведении в этих делах, однако император продолжал настаивать на своем и попросил хотя бы просмотреть проект, который авторы должны были ему представить. Он заявил, что поручил князю Казимиру Любомирскому передать мне проект еще до того, как он поступит на его рассмотрение.

К концу ноября император прислал ко мне человека, пользовавшегося в то время его полным доверием, и которому он поручил проконсультироваться со мной о возможностях быстрого и эффективного увеличения литовской армии. Он велел ему воспользоваться всеми моими сведениями и советами и в особенности всем, что касается увеличения кавалерийских формирований. Я был очень польщен таким доказательством доверия, но откровенно заявил, что при сложившихся обстоятельствах я не смогу представить свои замечания, и пообещал объяснить тому причины в своей Записке, которую незамедлительно направлю Его Величеству.

Спустя три дня я написал императору следующее письмо, датированное 1 декабря 1811 года:

«Государь, завтра или самое позднее в воскресенье я буду иметь честь представить Вашему императорскому величеству план организации армии восьми польских губерний, включенных в состав империи. План подготовлен князем Казимиром Любомирским.

Что касается меня, то я покорнейше припадаю к Вашим стопам с просьбой прочесть Записку, которую я взял на себя смелость направить Вам. Разумеется, Ваше императорское величество не найдет в ней ничего такого, что еще не было предметом его глубоких размышлений, но бывает так, что хорошо известные всем исторические факты или вещи, упомянутые в нужном месте, либо представленные под новым углом зрения, могут вызвать определенный интерес.

Я буду безмерно рад, если прилагаемая мною работа сможет принести какую-то пользу.

Независимо от того, какое применение найдет для нее Ваше императорское величество, я смею, по меньшей мере, надеяться на то, что в каждой фразе моей записки он почувствует характерную откровенность и безграничное доверие к благосклонности и великодушию Вашего императорского величества.

Остаюсь в усердии своем преданным Вашему Величеству и проч.»

Несколько часов спустя я получил ответ на это письмо в виде собственноручной записки императора, составленной в лестных для меня выражениях, которая начиналась так: Я только что получил вашу Записку, господин граф, и сразу приступаю к ее изучению.

Прежде чем ознакомить читателя с полным содержанием Записки, которую вынужден был составить наспех, я хотел бы объяснить причины, подвигнувшие меня придать ей расширенное толкование и отойти от предложенного мною в мае месяце плана.

В течение октября и ноября общественное мнение в Петербурге заметно изменилось: того воодушевления по отношению к Наполеону и французам уже не чувствовалось. С французским послом Лористоном обходились весьма учтиво, но это никак нельзя было сравнить с отношением к герцогу Виченцскому. Доверие, которое оказывалось предыдущему послу, исчезло. Не знаю, какие новости получал император от своего посольства в Париже, но не было сомнения в том, что он был в курсе всего того, что там происходило, и знал о подготовке к войне, которая развернулась во Франции, Италии, Голландии и в подчиненной Наполеону части Германии. Также ему было известно и то, что одновременно с тем как французский император, пользуясь своим влиянием при дворах Берлина и Вены, заставлял их примкнуть к его политике, он принимал самые активные действия через своих посланников в Константинополе, чтобы Оттоманская Порта не заключала мира с Россией.

Все частные письма, которые приходили из Парижа и Варшавы, подтверждали эти детали, и если не считать некоторых крупных вельмож двора, которые по-прежнему сомневались во враждебных намерениях Наполеона, все остальное окружение императора и общественность Петербурга в особенности, начинали верить в неизбежность войны с Францией.

Уже ни для кого не было тайной, что император отдал распоряжение генералу Голенищеву-Кутузову завершить мирные переговоры с турками. Этот генерал, ставший главнокомандующим Молдавской армией вместо графа Каменского, не имея в своем распоряжении достаточного количества войск, вынужден был думать об обороне. 22 июня, будучи атакован турецкими войсками, он, несмотря на одержанную победу, счел целесообразным перейти Дунай и разбить укрепления Рущука. Мнимое отступление русских не в меру воодушевило турок, которые отважились переправиться через Дунай неподалеку от этого города и перенести театр военных действий в Валахию[89].

Это решение было исполнено 26 августа, однако генерал Кутузов, блокировав путь турецкой армии, послал 30 сентября корпус генерала Маркова через Дунай с тем, чтобы напасть на оставшихся на правом берегу турок. Операция имела полный успех: наголову разбитый резерв вынужден был искать убежище в Рущуке. Лишенная мостов и сообщений с правым берегом, османская армия попала в окружение и после нескольких недель блокады была вынуждена капитулировать. Османская империя, полностью обескураженная этим крупным поражением, запросила мира, и в декабре в Бухаресте начался мирный конгресс. Понимая, что турок уже не заставить продолжать войну, Наполеон пытался помешать, по меньшей мере, переговорам, чтобы затянуть с подписанием мира.