Черный Гетман - Александр Трубников

Добрая горилка обожгла горло, огнем растеклась по жилам.

— Знаешь ты, что нас всех здесь тревожит, — закусив, обратился к Ольгерду сотник. — Вытесняют нас, сечевиков, из старшины казацкой Золотаренки. Метят гетманство получить на все верхние земли, своих людей по кошам расставить, да к московитам перебежать.

— Знаю, — кивнул в ответ Ольгерд. — Та только чем помочь-то могу?

— Из всех Золотаренков опаснее других Иван. Пилипиха — гетманова шея, куда повернет, туда Хмельницкий и смотрит. А вот брат ее — это сила нешутейная. Законный наследник Хмеля во взрослые года еще не вошел, если, не приведи Господи, батька наш богу душу отдаст, то станет названный дядька Иван при нем регентом. Быть тогда Войску Запорожскому "Малою Русью" а нам, вольным казакам, служивыми людьми. Так что нужно, братья, решать, как Ивана остановить. И решать немедля, до того, как он с победой в Чигирин возвратится…

— А что тут думать? — Хлопнул по ковру огромной своей лапищей Яков Полежай. — Человека верного найти, чтоб пищаль в руке держать умел, да и вся недолга. Охочих-то только кликни. Лютует Иван на Литве. Зверствует на Гомельщине и Могилевщине. Людей из сел силой забирает, грабит мещан. Девок его казаки попортили без числа, а тем парубкам да батькам, что за обиженных вступались, головы секли без разбору. Ропщут литвины на Полесье, за топоры берутся. С весны уже по деревням без гайдуков и не поездишь, сами знаете. А нам ведь здесь жить и порядок держать. Мы эти земли взяли не для того, чтобы ободрать селян да мещан, словно загнанных кабанов — он туда, где висели разделанные туши, от которых остались лишь головы да хребты.

— Многие Ивана проклинают, — кивнул Тарас Кочур. — Да только мало кто будет согласен, в него стреляя, живот положить. Ведь как пить дать, порешат убивца на месте гайдуки. Что скажешь Ольгерд?

Ольгерд по службе в соколинской хоругви не понаслышке знал о золотаренковских зверствах, потому страхи заговорщиков разделял. К тому же сотник Тарас метил в черниговские полковники, и стремление это Ольгерд одобрял всецело. Глядишь, самому в есаулы удастся выйти. Подумал, пожал плечами ответил рассудительно:

— Слышал я, в Литве ходят слухи, будто бы наш наказной гетман — оборотень. Ксендзы проклинают его по костелам, а селяне, как в лес идут, обереги надевают, да осиновые колья припасают. Это мне мой ополченец, Олекса попович, сказывал. Брат его двоюродный в Быховском костеле на органе играет, так недавно с оказией письмо прислал, будто сам Иван Золотаренко его молодую жену насильно взял, свел из дому и татарам продал. Дать поповичу добрую пищаль, посулить денег побольше, да реестр, и отправить тайком в Быхов…

Сидящие за столом одобрительно закивали. Высказался за всех Тризна.

— Складно мыслишь, парень. Золота мы на такое дело не пожалеем. Сможешь его уговорить? Не обидим и тебя. Только, если дело откроется — не обессудь, мы откажемся от всего, так что ты будешь зачинщиком. Согласен ли?

— Почему нет? — снова пожал плечами Ольгерд. — как обратно вернемся, я с ним и погутарю…

— Ну, вопрос решенный, братове, — кивнул Тарас, довольный своим любимцем. — Теперь давайте думу думать, что делать будем, когда от оборотня избавимся? Батько Хмель может и сам от такой опеки освободиться будет рад, да только за свояка по-любому разлютуется.

— Будем поднимать Черниговский и Нежинский полк, черную раду скликать, новых сотников да полковников ставить…

Ухмыльнулся батуринский полковник, сказал непонятно:

— На черную раду нужен бы Черный Гетман.

Все разом замолчали и сторожко поглядели на Ольгерда

— Пойди, сынок, погуляй, — чуть не ласково вымолвил Кочур. — Тут у нас свои дела, в которые допускать того, кто на Сечи посвящение не прошел, казацкий обычай не дозволяет…

Ольгерд не обиделся. Знал, что у казаков много тайн и поверий, которые они берегут пуще глаза. Зашагал в сторону лагеря, размышляя. Думать-то ему никто не мог запретить…

Что такое черная рада он знал. Так у запорожцев назывался сейм, куда допускались, помимо старшины, простые, "черные" казаки. В ловких руках подобное сборище могло оказаться страшной, кровавой силой, и порой завершалось тут же жестокой казнью неугодных. А вот по "Черного Гетмана" он слышал сейчас впервые. Всколыхнулось в душе нехорошее, будто прикоснулся к чему-то такому, чего лучше не ведать вовсе. Больше знаешь-крепче спишь. "Черный Гетман, Черный Гетман. Да что же это такое прах его побери?"

Обрывая мысли, с верхушки разлапистой ели истошно застрекотала сорока. Ольгерд завертел головой, прислушался, пытаясь понять, кто — человек или зверь приближается к их поляне? Ухо разобрало в шуме веток недобрый рокот многих копыт.

Татары!? Нет. Неоткуда им взяться. Места дальние, кругом заставы, да и что им здесь делать, когда повел крымский хан своих мурз в Подолию, на помощь Яну Казимиру? Рейтарам радзивилловым в лесу тоже взяться неоткуда — они в полях воюют. Но ведь шум-то стоит такой, будто по лесу ломит не меньше сотни тяжелых конников!

Вопрос разрешился в минуту. Меж деревьями замелькали огромные тени: если это и были татары, то скакали они не иначе, как на медведях. Еще миг, и под истошное ржание лошадей на поляну выплеснулось ревущее бурое стадо. Всполошенные загонщиками зубры — по большей части коровы с телятами, меж которых затесалось два могучих быка, мчали вперед, не разбирая дороги и сметали все на своем пути. Ольгерд вскинул заряженный карабин, выстрелил, не особо и целясь. Тяжелая пуля ушла в стадо, не причинив ему заметного вреда, словно камушек, брошенный в глубокие воды.

Гривастые рогачи с горбами выше человечьего роста, взметая россыпи искр, с разгону налетели на костер — словно пустое ведерко, отлетел вбок неподъемный казан, а от бычьего рева, казалось раздались в стороны сосны. Обожженные и ошпаренные исполины рассыпались кто куда по поляне и заметались меж кремезных стволов. Вскоре рев быков смешался с храпом насмерть перепуганных лошадей.

Привычные ко всему казаки быстро пришли в себя. Попрятались за деревья, выставили вперед ружейные стволы, дали залп. Но толку от запоздалой стрельбы было не больше, чем от ольгердова карабина: поздно вешать замок, когда коней со двора свели. Стадо испуганных зубров, наконец, растворилось в густом лесу. Поляна оказалась безнадежно разгромленной, будто бы через нее прошла, не разбирая дороги, многотысячная татарская орда.

— Ну, кошевой, ты к меня попляшешь! — по-хозяйски загромыхал откуда-то с кроны дуба Тарас Кочур. — Не егеря у тебя, а калеки убогие. Куда загонщиков поставили? Почему в рог не трубили, когда стадо погнали?

Перемежая брань с четкими командами, лоевский сотник спустился с дерева и стал наводить порядок. Джуры со штопорами наголо заметались меж стволов, высматривая выпущенные пули. Слуги по новой разжигали вытоптанный костер, бегали к ручью за водой, собирали разбросанный провиант: война войной, а обед по расписанию. Казаки, покрикивая на джур и холопов, отправились искать рассеянных по лесу лошадей.

Ольгерд, не дожидаясь приказа, кинулся в березняк, где был оставлен обоз. Ко всеобщему облегчению, то место, где ожидали казацкие дочери и жены, стадо проскочило стороной, саженях в двадцати, но в том, что там все в порядке следовало убедиться самому. Мало ли что случилось… с Ольгой…

Он прошел мимо перепуганных вусмерть казачек, оглядев всю рощу от начала до конца, но кочурову телегу не обнаружил. Напряг память, нашел все же то самое место, но теперь там были одни лишь переломанные кусты. Спина его похолодела. Значит не успел ленивый возница лошадь распряч, вот оноа, зубров заслышав, и понесла!

Не дожидаясь, пока соберут лошадей, Ольгерд забросил за спину карабин и, в поисках пропавшей телеги, бросился прочь от лагеря. Следов, к счастью, было в избытке. Сломанные ветки и развороченный мох быстро привели его к длинной и узкой, словно проторенный тракт, прогалине. Колея, оставленная в примятой траве, показывала, в какую сторону понесла лошадь. По открытому месту она могла уйди и за три версты. Сберегая силы, перешел с бега на быстрый шаг.

Он уходил все дальше. После первого поворота шум, доносившийся из лагеря стих. После второго перестал слышаться зычный голос Тараса. Вскоре где-то в ветвях завелась кукушка. Он привычно загадал "сколько лет?…", начал считать, приноравливая бег к кукованию. Сбился после третьего десятка, хотел начать по-новой но, пройдя очередной извив, позабыл обо всем, потому что увидел разбитую в хлам телегу, которая разметав колеса колеса, криво торчала меж двух стволов. Лошади рядом не обнаружилось. Боясь и подумать о страшном, не чуя ног побежал он вперед. Осмотрелся и от сердца чуть отлегло — девушки не было ни на телеге ни рядом. Приложил ладонь к губам, аукнул. Из-за деревьев откликнулся звонкий крик, медом упал на сердце.