Первая мировая война. Краткая история - Норман Стоун

На русском фронте тоже произошло важное сражение, важное в том смысле, что оно поубавило спеси многим царским генералам. Русские, согласно договоренности в Шантийи, должны были как-то помочь французам в Вердене. Восемнадцатого марта в Белоруссии, возле озера Нарочь, русские северные армии начали наступление, полагая, что первоначальные трудности с обеспечением разрешились. Их действия могут служить примером того, как не следует воевать. Войска шли по снегу, их легко засекали немецкие самолеты, даже повара на кухнях болтали о готовящемся нападении. Потом снег начал таять: студеная грязь днем, ночью — грязь, покрытая льдом. Снаряды либо вязли в болотах, либо отскакивали ото льда. К тому же не поладили между собой расчеты полевой и тяжелой артиллерии, не было никакого взаимодействия, артподготовка также оказалась неэффективной, стала «сотрясанием воздуха», как выразился генерал Смирнов. Потеряв сто тысяч в живой силе и ничего не добившись, русские прекратили наступление — наверное, самое неудачное, при немалой конкуренции, сражение всей войны. Просвещенные русские принялись посматривать на царский истеблишмент с презрением. Прессой в ставке руководил Михаил Лемке, переводчик Гегеля, и его дневник, опубликованный в 1918 году, полон язвительных замечаний: генерал Смирнов, совершеннейший старик, получил назначение придворными стараниями некой репейной бабули; генерал Безобразов — пучеглазый тугодум и т. д. Генералу Куропаткину пришла в голову «блестящая идея»: в полночь включить прожектора, чтобы ослепить немцев. Но генерал не подумал, что на фоне яркого света будут особенно отчетливо смотреться силуэты наступающей пехоты. Его убрали. Царь, щадя Куропаткина, не стал говорить, что он слишком стар, но любезно сообщил, что генерал просто недостаточно компетентен, и поставил на его место человека еще более преклонного возраста. Лемке язвит, но худшее еще было впереди. После озера Нарочь русские северные армии почти полтора года бездействовали, томились, недоедали, пили на пустой желудок всякую дрянь, которую сами же тайком и варили: создались все условия для созревания мятежа, позже он и произойдет с невероятной силой[9].

Столь же малопонятная ситуация сложилась на море. Флот Тирпица и британский Гранд-Флит стояли порознь: один — недалеко от Бремена, другой — в Скапа-Флоу, у северных берегов Шотландии; оба замерли, опасаясь мин и подводных лодок. Это можно было предвидеть еще до войны. Британцы пытались убедить немцев: обе стороны тратят много денег на корабли, от которых не будет проку. 31 мая, в контексте Вердена, немцы отправились уничтожать британские быстроходные линейные крейсеры, мешавшие нападениям на транспорты, перевозившие войска через Ла-Манш, и рейдам в океан. Благодаря разведке британцы знали о походе. Двум флотам следовало проявлять максимум осторожности, чтобы не нарваться на мины и торпеды. На новейших британских линкорах стояли дизели и такие дальнобойные орудия, что кораблям для дуэли не было особой нужды в том, чтобы видеть друг друга (хотя снаряды, как правило, не достигали целей). Та же история, что и на Западном фронте: силы много, а толку мало. Британцы полагались на устаревшие сигнальные флажки, из-за этого невозможно было разобраться в происходящем вокруг; британский командующий сэр Джон Джеллико старался не совершать ошибок, боясь, что его тут же побьют. Это сражение, Ютландское, длилось всего несколько часов, в нем участвовали сто пятьдесят британских и сто германских кораблей. Соотношение потерь: 14 к 11. Немцы благоразумно отошли. Они в целом выигрывали, поскольку на британских кораблях было меньше брони и герметичных переборок. Однако немцы рассудили, что им лучше уйти: все равно у них не было никаких шансов для ликвидации британского превосходства на море. Германское адмиралтейство остановило свой выбор на подводных лодках. Флот Открытого моря стоял в портах, превратившись в фактор риска, как и сама империя, рухнувшая через два с половиной года под натиском обиженных и пьяных матросов.

2

Британцы не предполагали создавать сухопутные войска, и власти немало удивились огромному числу желающих воевать. А теперь и чрезвычайная ситуация во Франции вызвала потребность в «новых армиях», как их стали называть. В Шантийи было достигнуто согласие о необходимости французско-британского взаимодействия при ведущей роли французов. Новый британский командующий, Дуглас Хейг, предпочел бы наступать во Фландрии, чтобы очистить бельгийское побережье. Но французские и британские армии стыковались возле Амьена, главного города Пикардии на Сомме — местности, где в изобилии растут маки (позже с маками британцы стали ассоциировать погибших на войне).

В наступлении на Сомме отсутствовала особая стратегическая необходимость. Конечно, Хейг думал, что фронт немцев можно прорвать и в прорыв пустить конницу. Но она годилась бы для применения и в любом другом месте, если вообще это было возможным. Германский фронт застыл в одном и том же состоянии с 1914 года, и установился он по господствующим высотам на гребнях холмов. Это давало немцам немаловажное преимущество: артиллерия занимала выгодную позицию, и было меньше шансов, что в дожди земля превратится в непролазную грязь. Хейг должен был взять эти высоты. Британская военная промышленность теперь могла производить тысячи орудий и миллионы снарядов. Главное: предоставлялся шанс провести мощный артобстрел и атаковать противника по фронту двадцать миль, достаточных для того, чтобы пехота не подверглась продольному огню.

Хейг не доверял войскам и полагался на артиллерию. На самом деле довоенного солдата поразило бы обилие техники и материальных средств, но одним количеством не решить задачу такого масштаба. Значительная часть снарядов не взрывалась или не достигала целей, а расчеты не были надлежащим образом обучены. Надежным методом подавления противника стал «ползущий огневой вал» — огневая завеса, двигавшаяся впереди пехоты на расстоянии пятидесяти ярдов и заставлявшая неприятеля прижиматься к земле. Однако для такой техники обстрела требовались средства связи и управления, какими британская армия тогда не располагала. Телефон и радио выходили из строя, почтовые голуби не годились, и огневой вал направляли наблюдатели, пристроившиеся где-нибудь на дереве или высоком здании и являвшие собой хорошую мишень для снайпера. В армии еще только зарождалась военная учеба. В последний момент появился артиллерийский специалист, посланный Хейгом, без каких-либо наставлений, не говоря уж об иностранных руководствах. Да в них, наверное, и не было особого смысла. В британском наставлении под большим секретом сообщалось только, что «точность является новым требованием этой войны». Пехота тоже не была толком обучена. Британцы (как французы в 1914 году) применяли простейшую тактику: шли в атаку плотными длинными цепями с офицерами, вышагивающими впереди. Военная промышленность по-прежнему поставляла шрапнель: она взрывалась в воздухе над траншеями противника, разбрасывая вокруг пули. Это, вероятно, и помогало пробивать проволочные заграждения, но мало беспокоило немцев, теперь уже укрывавшихся в глубоких блиндажах. Не хватало фугасных снарядов, взрывавшихся при или после соприкосновения с какой-либо поверхностью (специальные трубки могли замедлить взрыв на несколько секунд); они гораздо эффективнее разрушали и проволочные заграждения. И конечно же, создавало проблемы неумелое управление движением поездов. Пробка, протянувшаяся на восемнадцать миль (на линии между Амьеном и Абвилем), сохранялась до тех пор, пока на место не прибыл вспыльчивый шотландец и не разогнал всех виновных.

Британцы начали артобстрел 24 июня, когда немцы уже измотались под Верденом. Огонь велся неделю в расчете на то, что все будет разбито и разгромлено. Но четырехсот тяжелых и тысячи полевых орудий оказалось недостаточно для разрушения оборонительной системы глубиной три и протяженностью двадцать миль. Артобстрел оповестил немцев о наступлении и превратил передовые позиции в непроходимое месиво грязи. Немцы на высотах окопались глубоко; укрепления, сооруженные из бетона, сохранились практически невредимыми. Артиллерия уцелела, как и пулеметные гнезда, встретившие ураганным огнем цепи британцев, вышедших из траншей 1 июля во главе с офицерами, пинавшими футбольные мячи для моральной поддержки. На военных мемориалах в Итоне, Оксфорде, Кембридже и Эдинбурге высечено множество имен (к чести Нью-Колледжа в Оксфорде и Тринити в Кембридже, они включили имена немцев и венгров, учившихся до войны в этих университетах и погибших в битве на Сомме). В тот день пало двадцать тысяч британцев — самые страшные потери за всю военную историю Британии. Еще тридцать семь тысяч раненых и пропавших без вести, и практически никаких завоеваний; лишь на правом фланге, у Мамеца, британцы взяли участок германской передовой линии, и больше ничего. Французы, на юго-востоке, прорвали весь фронт и вышли на вторую линию, но они использовали намного больше орудий на одну милю фронта и уже многому научились у Вердена.