Ожоги - Сара Парецки

— Вижу, — отрезала я. — Одевай ее, а я подержу ей руки. И сделай одолжение, не называй меня Вики. Ты знаешь, я этого терпеть не могу.

— Знаю, голубка, знаю, — засуетилась Элина, — только забываю.

Трудно было поверить в такую забывчивость. Ведь Габриела постоянно напоминала, что меня назвали не в честь Виктора Эммануила.[12] Однако я не стала заострять на этом внимание — были проблемы поважнее.

Мы стали одевать Сериз, и я могла только порадоваться тому, что не стала нянькой у психически больных. Она отбивалась, брыкалась, визжала. Я была на пределе, хотя стараюсь держаться в хорошей форме. Она даже умудрилась до крови расцарапать мне левую руку своим длинным ногтем. Наконец мне удалось вцепиться в нее.

Элина оказалась на редкость плохой помощницей. Я чуть не сорвалась на крик, когда она наизнанку натянула на нее панталоны и только после пятнадцатиминутных трудов ухитрилась просунуть ее в юбку.

— Надень ей хотя бы туфли, — сказала я, запыхавшись, — а футболка пусть остается. И возьми ключи на столике в гостиной. Отопри вот эти замки.

Я долго билась, объясняя ей, какой ключ от какого замка. И чем больше я говорила, тем бестолковее становилась Элина. Каким-то чудом ей удалось все-таки справиться с замками меньше чем за час. За это время Сериз утихла; теперь она лежала на кухонном столе и негромко всхлипывала. Я взяла у Элины ключи, и мы вместе повели Сериз к двери.

— Захвати свою сумку, — сказала я Элине. — Как только доктор осмотрит Сериз, я отвезу тебя в гостиницу.

Теперь Элина попыталась сопротивляться, но чувство вины у меня прошло. Удерживая Сериз у стены, я повторила свое требование. Наконец тетка ринулась обратно в квартиру. Ее не было так долго, что я засомневалась: уж не попалась ли ей под руку бутылка виски? В конце концов она появилась, и все стало ясно. Душ принимала! Седые волосы намокли и висели слипшимися прядями, зато она была при полном макияже и даже довольно аккуратно накрашена, в первый раз за все время. В руке все тот же полиэтиленовый пакет, из которого свисает все та же фиолетовая ночная сорочка. Сорочка волочилась по полу, но Элина не обращала на это внимания.

Глава 10

ДРУЗЬЯ ПРИХОДЯТ НА ПОМОЩЬ

Клиника Лотти Хершель находится примерно в трех милях от моего дома, на углу улиц Дэймен и Ирвинг-парк. В машине Сериз снова вырвало — измазала все заднее сиденье, — потом ее стала бить дрожь. Элина, наблюдая за ней с переднего сиденья, вся извертелась, подробно описывая мне ее состояние. Я готова была ее убить.

Подъехали к клинике. В маленькой приемной, раскрашенной в цвета африканского вельда, было, как всегда, полно детей всех возрастов. За порядком следила миссис Колтрейн, при этом она спокойно стучала на машинке и отвечала на телефонные звонки. Должно быть, Лотти нашла ее по какому-нибудь каталогу, предлагающему услуги старомодных бабушек — у миссис Колтрейн девять внуков и тугой пучок седых волос.

Увидев меня, она так и засияла.

— Мисс Варшавски! Как я рада вас видеть! Хотите поговорить с доктором Хершель?

— Да, и прямо сейчас. Там у меня в машине молодая женщина, ее рвет, похоже, шок. Спросите, пожалуйста, доктора Хершель, можно ли привести ее сюда.

Забыла сказать, миссис Колтрейн наотрез отказывается называть нас по имени, меня и Лотти; мы к этому уже привыкли и не сопротивляемся. Она передала мою просьбу через Кэрол Альварадо; через несколько минут Кэрол вернулась и помогла мне привести Сериз.

Сериз едва передвигала ноги, ее бил озноб, кожа была какого-то неживого, мучнистого цвета. Без нашей помощи она бы не устояла на ногах.

Когда мы проходили через приемную, вокруг поднялся ропот: люди ждали здесь часами, и им это не понравилось. Кэрол уложила Сериз на стол и накрыла одеялом. Через несколько минут появилась Лотти.

— Ну, Вик, что ты мне на этот раз припасла? — спросила она и, не дожидаясь ответа, подошла к Сериз.

Я рассказала ей все, что знала, и про то, как Сериз вдруг стало холодно, и про то, как ее вырвало.

— Не знаю, что это — беременность, или наркотики, или то и другое вместе, — закончила я.

Лотти хмыкнула и приподняла Сериз веки.

— Она пробудет здесь какое-то время. Зайди попозже, через несколько часов. — И повернулась к Кэрол с каким-то указанием.

Это означало, что после осмотра ответственность за Сериз опять ляжет на меня. Не то чтобы я надеялась, что Лотти ею займется, но все же…

Я сникла и поплелась к машине. А там… Господи, какая же там стояла вонь! Я уже успела забыть, что Сериз вырвало в машине. Пришлось вернуться в клинику, вооружиться мокрыми тряпками и отмывать сиденье. Миссис Колтрейн дала мне немного дезинфицирующей жидкости. Все время, пока я мыла, Элина изводила меня вопросами о Сериз.

— Не знаю, — устало отвечала я. — Не знаю, что с ней. Не знаю, отпустят ли ее, или оставят в клинике. Ничего не знаю. Я вернусь сюда в полдень и, если что-нибудь узнаю, сообщу тебе. — Я включила зажигание.

Элина коснулась моей руки дрожащими пальцами.

— Мы приятельницы с ее матерью, Вики… Виктория. Церлина, ее мать, вела бы себя точно так же, если бы, например, ты попала в беду. Понимаешь?

Я погладила ее по руке.

— Конечно, понимаю, Элина. У тебя доброе сердце. Это делает тебе честь.

Некоторое время мы ехали молча. Потом я спросила:

— Как фамилия Церлины?

— Фамилия Церлины? Зачем она тебе, радость моя?

— Я хочу разыскать ее. Если она в больнице, мне придется как-то спрашивать про нее в приемном покое.

— Но, киска, вряд ли она захочет тебя видеть, если сильно пострадала при пожаре.

Я начала терять терпение, но старалась говорить спокойно:

— Захочет ли она меня видеть? Если вы с Сериз хотите, чтобы я нашла этого ребенка, ей, черт возьми, придется увидеться со мной. И тебе следовало бы помочь мне.

— Виктория! Как ты выражаешься! Грубостью наших проблем не решишь.

— И ходя вокруг да около — тоже! — возмутилась я. — Или ты скажешь мне фамилию Церлины, или я вам больше не помощник.

— Вот сейчас ты похожа на свою бабушку, когда я у нее жила в те последние месяцы. Она точно так же сердилась.

Не говоря ни слова, я свернула на улицу Кенмор и остановилась перед гостиницей «Копья Виндзора». Бедная бабушка! Будь у нее характер посильнее, она бы поддала Элине под зад еще до ее тридцатилетия. А вместо этого ей пришлось терпеть тетку до самой своей смерти.

— Твоя семья всегда тебя недооценивала, — сказала я, выключив мотор. — Ну что, скажешь ты мне фамилию Церлины или будешь ходить вокруг да около?

Элина искоса взглянула на меня.

— А что, радость моя, это и есть мой дом? Ты просто ангел, потратила на меня столько сил и времени. Нет-нет, не надо, не помогай, я сама это донесу. Ты молодая, тебе силы еще понадобятся.

Не произнося больше ни слова, я отобрала у нее полиэтиленовый пакет и повела в вестибюль гостиницы. Она порхала по вестибюлю и заговаривала с жильцами, а я рылась в сумке, разыскивая квитанцию. Консьержка, которая по моему звонку поднялась из подвала, хотя и помнила меня в лицо, непременно требовала квитанцию, прежде чем впустить Элину в номер. В какой-то момент я испугалась: уж не оставила ли ее в кармане юбки, но оказалось, что она лежит между страницами еженедельника.

Я хотела проводить ее до самой комнаты и вытянуть из нее фамилию Церлины, но консьержка была на страже — посетителей здесь не пускали в номера. Элина быстро послала мне воздушный поцелуй и исчезла, пообещав дать о себе знать в самое ближайшее время.

— Надеюсь, ты скажешь мне, как дела у Сериз, да, киска?

— Каким образом, Элина? — спросила я, лучезарно улыбаясь. — Послать тебе сигнал воздушной почтой?

— Ну… ты, например, можешь оставить для меня записку у консьержки. Не правда ли, дорогая, она может это сделать? — обратилась она к консьержке. Та нехотя разрешила с условием, что это не будет часто повторяться.

Когда они скрылись за очередным лестничным пролетом, я услышала чириканье Элины. Она расписывала консьержке, какая хорошая и заботливая у нее племянница. Лучше просто не бывает. Я стиснула зубы.

Платный телефон для гостиничных жителей стоял в вестибюле, рядом с телевизором. Однако я передумала — не хотелось прерывать передачу «Цена что надо». Вышла на улицу и стала искать автомат, но, пройдя два квартала и ничего не обнаружив, решила поехать домой: так будет быстрее и надежнее.

На двери квартиры банкира появилась наконец табличка с его именем. Посмотрим. Винсент Боттоне. Итальянец! Я почувствовала себя незаслуженно оскорбленной — ведь я наполовину итальянка, почему же он так груб со мной? Я взглянула на свою собственную табличку — Варшавски. Откуда ему знать — фамилия ни о чем не говорит. Попытаюсь-ка заговорить с ним на итальянском, может, смягчится.

Я вошла в свою квартиру и включила автоответчик. Робин Бессинджер оставил сообщение, просил позвонить. Я набрала номер. Секретарша сказала, что он на совещании, но просил позвать его, если я буду звонить. Она предложила мне подождать у телефона. Прижав одной рукой трубку, я стала другой собирать постель с дивана. Я почти справилась с этим и уже укладывала матрас на место, когда в трубке раздался голос Робина: