Витамины любви, или Любовь не для слабонервных - Анна Макстед

Однажды Джек пришел домой, а я ела обед из фиников, закусывала их толченым миндалем, который черпала ложкой из пакета. От толченого миндаля у меня пересохло во рту, мне пришлось сглотнуть, раз пять, прежде чем я смогла заговорить. Джек тут же обругал меня за то, что я невнимательна к нему, хотя это было вовсе не так. Теперь, оглядываясь на прошлое, я понимаю, что его просто удивила моя отстраненность, он ее воспринял как холодность и рефлекторно решил соответствовать — ведь именно в такой семье он был воспитан.

Жаль, что все кончилось так, как кончилось. Я всегда считала, что мы понимаем друг друга. Но понимания не было. Каждый ушел в себя, спрятался за стенкой, непроницаемой для другого.

Ну и ладно. Я не видела Джека десять лет. За это время в моей жизни возник Джейсон, и он предоставил мне второй шанс, несмотря даже на мое плохое поведение на приеме у своего психотерапевта. Джейсон был приятнее в общении, чем Джек или я. Мы с Джеком оказались достаточно благоразумны и подали на развод, несмотря на ужасную боль, которую причинили этим своим родителям. Моему папе. Мы с Джеком были слишком похожи, мы бы испортили жизнь друг другу. Наши взаимоотношения были слишком неуправляемыми.

С тех пор я получила возможность выправить свою жизнь благодаря присутствию Джейсона — чистого, солнечного, доброго, — уж не говоря о других великолепных качествах этого человека. Джейсон мог бы возвысить меня, поставить на должное место в обществе. Условия, которые собирался выдвинуть Джейсон, меня не беспокоили: он был безобиднее котенка. И, ко всему, мелькала мелкая, недостойная мыслишка, что я слишком много времени ухлопала на Джейсона и теперь жаль просто так отбросить эту связь. Как любила говорить бабушка Нелли (любой женщине старше десяти лет), никто не молодеет.

Мы стояли возле здания, где был кабинет психотерапевта, и я украдкой взглянула на Джейсона. Солнце било мне в глаза. Я сказала:

— Знаешь, Джейс, я смогу научиться немного, уступать. Ты мне только должен подсказывать, что нужно делать.

Глава 7

Вопреки моим ожиданиям требования, предъявленные Джейсоном, меня просто возмутили. Ведь не часто бывает, что я раскаиваюсь в содеянном, поэтому одна моя готовность к этому должна была его смягчить, — я так думала. Ведь если на тебя кто-то рассердился, то обычно достаточно того, что ты, пусть даже притворившись, признал свою неправоту. Сердитость проходит уже от этого. Джейсон нарушил мои стереотипы о признании вины. Я вдруг оказалась человеком с уймой недостатков. Ни в одном из них я не видела своей вины, и это выводило меня из себя.

Я поехала прямо к отцу.

Видимо, любовь Джейсона ко мне уже не так безгранична, как была когда-то. Не ожидала, что он от меня потребует столько всего. Я была о нем лучшего мнения. Итак, возникла проблема. Но я была уверена: Роджер знает, что делать. Я абсолютно доверяла отцу. Это не пустые слова, потому что в основном я считаю людей идиотами.

К слову об идиотах. Когда я бежала по Бишоп-авеню (это сейчас самая большая стройплощадка в Лондоне), мне позвонила Мартина, чтобы выяснить, где я болтаюсь. Она сидит в баре, поедает чипсы, и какой-то мужик только что выдал в ее адрес нечто хамское.

В любой другой день я бы не обратила внимания на ее болтовню (конечно, несправедливо, что толстому человеку посторонние люди не дадут спокойно поесть в общественном месте, постоянно посылая комментарии в его адрес; вот только Мартина не заслуживает сочувствия, поскольку сама обычно всех провоцирует). Но в данный момент этот звонок напомнил мне, что мы договаривались о встрече. Когда я изложила обстоятельства происходящего, Мартина поперхнулась чипсам. Откашливаясь, она издала звуки, похожие на квакание, из которых можно было понять, что она тоже решила подгрести к дому моих родителей.

— Не надо… — Но она уже повесила трубку.

Мне повезло — матери дома не было. Открывать вышел отец, растрепанный, с закатанными до локтей рукавами.

— Ханна! — Он протянул руки. Я с чувством облегчения упала в его объятия. Мы целую неделю не разговаривали. Он работал над режиссурой киносценария, муза то приходила к нему, то оставляла его, и он воспарял или впадал в уныние в зависимости от хода творческого процесса. Я сделала вывод, что он в творческом настрое и не стоит отвлекать его, нарушая поток сознания. Вообще-то у нас с ним была привычка беседовать почти каждый день. Однако, если учесть, что он не ответил на несколько моих звонков, возможно, что-то изменилось.

— Ну, как ты? — спросила я. — Как работа?

— Пр-р-рекрасно, дорогая. И то, и другое.

Основная деятельность отца — работа в большой корпорации в отделе связей с общественностью. Он был вторым заместителем директора компании. Если спросить его, в чем заключается его деятельность, он отвечает примерно так: «Мы продвигаем или защищаем интересы компании в обществе. Все, что написано или сказано о компании, оказывает воздействие на ее служащих, их семьи и на тех, кто ведет с компанией дела. Средства массовой информации обладают огромной мощью. Они способны разрушать карьеры, сотрясать основы бизнеса. А как фирме защитить себя в этом случае? Только прибегнув к нашей помощи. Мы гарантируем, что в средствах массовой информации появится только справедливая, истинная информация».

А в неофициальном разговоре признавался: «Мы профессионально врем».

В свободное от связей с общественностью время он пишет сценарии и играет на сцене. Папа — ведущий актер труппы «Неповторимого театра», одного из самых уважаемых любительских драматических обществ северо-восточной части Лондона. Мне нравится ходить на спектакли и видеть его на сцене в основном потому, что я очень ценю возможность посидеть тихонько несколько часов. Я была благодарна отцу за то, что он никогда не появлялся на сцене раздетым. В самой последней постановке этого театра миссис Кэролин Эпштейн вышла на сцену обнаженной и что-то кричала в зрительный зал. Я, конечно, понимаю, что искусство требует многого, но все же предпочла бы не видеть ее без порток.

— О, Мартина, привет.

— Здрасьте-здрасьте, мистер Эл.

Мартина всегда краснеет в присутствии моего отца. Не знаю, как к этому относиться. Я предпочитаю глумиться над ней:

— Спорим, тебе нравится Роджер, — говорила я ей, хотя она никогда не спорила со мной на эту тему.

Роджер повел нас в сад. — Ну, в чем дело? — спросил он. На нем были очки от солнца, скрывавшие глаза. Я открыла рот, чтобы все объяснить, но смогла выдать лишь булькающий звук, повисший в неподвижном воздухе сада. Обычно я сначала продумываю, что сказать, прежде чем заговорить, и мне не приходится, поэтому выбирать необходимые в данный момент слова. Но вот пришлось. Похоже, я спятила. Не могу же я сказать отцу, что Джейсон прислал мне огромный, не меньше рулона туалетной бумаги, перечень условий моего прощения. Только если я их выполню, он готов заново пересмотреть, насколько приемлема моя кандидатура на роль спутницы жизни. Не могу же я этого сказать Роджеру, потому что это не вяжется с тем, что я рассказала ему обо всей этой истории.