Маргарита едет к морю - Елена Соловьева

Марго показалось, что на дощатой двери ветхого строения вспыхнуло синее стеклышко. Она решительно вошла внутрь: пусто, на полу какой-то мусор. Марго шевельнула ногой что-то похожее на истлевшее сено и увидела стальной люк, на ржавой крышке которого уже явно горел синим огоньком цветок, похожий на мак. Искры пробегали по надписи «Blau-Mohn», сделанной готическим шрифтом. Крышку девочке с трудом, но удалось оттащить в сторону. Открылся круглый бетонированный колодец, вниз вела скобяная лестница. На дне снова блеснул синий огонек.

Сейчас Марго сложно было понять, почему тогда она не испытала ни страха, ни чувства близкой опасности, а только радость, когда услышала снизу: «Не бойся, спускайся, это я, Валерка!» Почему, не раздумывая ни минуты и напрочь позабыв об Игнате Петровиче и Егоре, начала спуск. Морок!

Внизу на бетонированной площадке стоял мальчик. В руках он держал карбидную (как потом объяснил ей) лампу[23]. Светлые волосы, узкое лицо, серые глаза. Наклонив голову набок, он улыбнулся ей слабой, чуть виноватой улыбкой. Как показалась девочке, в «реале» ее друг выглядел уставшим, бледным и каким-то… – сейчас Маргарита с трудом пыталась подобрать слова к этому чувству – не совсем настоящим, что ли… Будто недопроявленная переводная картинка.

И если оценивать «здоровье» Валерки по нормам компьютерной игры, то оно от ста процентов явно скатилось до шестидесяти. Знать бы только, в борьбе с какими неведомыми пока врагами он его растерял. Маргарите даже самой стало странно: она видела этого человека живьем первый раз – а уже готова была защищать его и верила ему безоговорочно.

Что тогда сказал Валерка?

– Пойдем! Я покажу тебе свой дом. Ну то, что я считаю своим домом. Я расскажу тебе, что помню, может быть, ты поможешь мне понять – кто я такой и что со мной случилось… Ты только ничего не бойся и ничему не удивляйся. Я плохого не сделаю, мне нужна помощь, а близко к поверхности мне находиться трудно.

В общем, она пошла сразу. И даже не пикнула, и не крошила хлеб, не кидала камушки, как предусмотрительные дети в одной из сказок братьев Гримм, чтобы хоть как-то обозначить обратный путь. Могла бы ведь и бечевку из рюкзака достать и разматывать, чтобы знать, как вернуться… Хотя то, что она видела (это сейчас до Маргариты дошло), больше походило на миражи. Однажды Георгий говорил ей, что именно дýхи, живущие в горе, горные дýхи, обладают самой большой силой внушения. Они способны наслать морок на абсолютно здравого человека. Но дýхи и Валерка… Дýхи седые, бородатые, а Валерка совсем не такой – почти ровесник, чуть постарше ее.

Шли вроде не очень долго. Более определенно Маргарита сказать не могла – время под землей текло совсем по-другому. Шли минуя завалы камней, то и дело сворачивая в какие-то совершенно неприметные на первый взгляд проходы. Маргарита даже представить себе не могла, насколько разветвлена система коридоров внутри Шампан. Настоящий лабиринт! Кое-где девочка явно ощущала у себя над головой уходящий высоко вверх второй ярус коридоров. И никогда уже не забыть ей видение одного страшного зала – дымчатую синеву за широким арочным проемом, по левую сторону от их маршрута. Вот откуда, скажите на милость, в этом зале взялась такая подсветка, будто кто-то зажег не один десяток карбидных ламп, подобных Валеркиной? И дал Маргарите рассмотреть госпитальные койки с лежащими на них мумиями и мумию в форме медсестры, сидящую за столом… И фантастические, нереально прекрасные покровы паутины?

Маргарита, как зачарованный лунатик, обернулась на этот свет и, не слыша окликов Валерки, вошла в зал. Сделала несколько шагов в сторону страшной медсестры и очнулась от морока только в тот момент, когда та медленно подняла голову и уставилась на девочку черными провалами глаз. Марго попятилась, едва не споткнулась – хорошо, подбежавший Валерка подхватил ее под руку и потащил прочь. В коридоре они побежали. Обернувшись, девочка увидела, как мумия медленно встает из-за стола.

– Сюда. – Мальчик свернул в узкий боковой проход, бежать по которому было значительно труднее, но, похоже, никто за ними и не гнался.

– Здесь такое бывает, – извиняющимся голосом пояснил Марго ее проводник. – Осторожнее! – Впереди, с правой стороны, снова забрезжил слабый голубой свет. – От меня не отходи!

То, что девочка увидела дальше, заставило ее подумать: «Все компьютерные игры полная ерунда, с реальными подземельями им никогда не сравняться». Хотя, конечно, никто не гарантировал, что открывшаяся перед ней зловещая картина настоящая, а не призрачная. Уж слишком нереально выглядел штабель ящиков со снарядами, теряющийся в темноте под сводами зала. На полу лежали рогатые водные мины, а у стены стояло полутораметровое зубчатое колесо.

Валерка не давал Маргарите рассмотреть все это богатство внимательно. Он шел молча и быстро, девочка с трудом поспевала за ним. Порой чувство, что она находится внутри компьютерной игры, гораздо более крутой, чем «Wolfenstein», неимоверно усиливалось. Вот только в игре движение сопровождала тревожная музыка, а здесь ей мерещились чужие шаги. Будто кто-то невидимый упорно преследовал их. Марго то и дело нервно оглядывалась, пока Валерка, не оборачиваясь, снова не предупредил: «Не обращай внимания, тут такое эхо».

Остановились они только в этой комнате. И вот здесь, сидя на кровати без матраса и даже не замечая, как впиваются в тело пружины голой сетки, девочка успела услышать начало удивительной истории.

Глава шестнадцатая

Первая часть рассказа Валерки: лавка газированной воды и «шампанский» взрыв

Валерка порой говорил очень сбивчиво, особенно вначале. Он сказал, что не может толком понять, кто он и откуда. Выходило, что живет, или «дислоцируется», Валерка сейчас здесь, в горе. Чаще всего в этой самой комнате, хотя Марго не заметила никаких вещей, обычно сопутствующих человеческому жилью. Ни плитки или очага, ни посуды, ни подстилок-спальников для ночлега.

– Наверное, я наполовину потерял память, – говорил Валерка, – что-то помню ярко, что-то совсем не могу объяснить. Но иногда бывают периоды долгих провалов, будто кто-то выключает мое сознание, и я не существую. И когда я ОТТУДА возвращаюсь, то твердо знаю: не только мне – всем-всем тем, кто на поверхности, в том числе тебе, твоим друзьям, угрожает какая-то страшная опасность. Я с ней как-то связан, я могу ее предотвратить, но только если пойму или вспомню. И еще я чувствую, что без помощи мне не обойтись. Кое-что я уже успел показать тебе: помнишь те картинки про войну? Почему-то я больше помню страшного, чем хорошего.

– Давай, – сказала Маргарита, – ты сначала расскажешь мне все хорошее, что помнишь.

Сочувствие к Валерке переполняло ее душу, и она вовсе не спрашивала себя – а что, собственно, происходит? Как она может беседовать с мальчиком, который УЖЕ БЫЛ в Великую Отечественную? Такую давнишнюю, что они только в школе ее и проходили? И бабушки тогда еще не было, и Че, и Георгия (мысль о том, что они волнуются, по-прежнему не приходила Маргарите в голову, настолько она была поглощена происходящим).

Хорошего Валерка помнил немного. И все оно осталось во времени «до войны». Даже какое-то подобие улыбки появилось на его бледном лице, когда он рассказывал, как они с мамой гуляли теплыми вечерами по Большой Морской улице и Примбулю (Приморскому бульвару). Мама еще не работала медсестрой в пещерном госпитале, а сидела в белой косынке в регистратуре городской поликлиники. По бульвару шли нарядные люди. Ветерок, точно на пробу (смеялась мама), по очереди приносил разные запахи: то крепкий дух копченой рыбы, то водорослей в черте прибоя, то смолы или цветущей акации. На маму поглядывали молоденькие офицеры в парадной форме. Один даже купил ему, Валерке, большого красного петушка на палочке (тут Маргарита машинально похлопала по боку свой рюкзачок, где в кармашке на этот раз припрятала и петушка, и шарик на резинке).

А Валерка удивлялся, что, позабыв очень многое, он до болезненных мелочей помнил тот «одноногий» лоток со сластями, с которого сахарный петушок перекочевал к нему в руки. Старичок-продавец удерживал свой «переносной киоск» в равновесии с помощью широкого кожаного ремня, переброшенного через морщинистую шею, и деревянной ноги, приделанной к днищу лотка. Иногда с таких приспособлений торговали папиросами – россыпью, то есть поштучно. Но здесь, под стеклом витринки, лежали настоящие сладкие сокровища: красные прозрачные петушки на палочке, мутные рыбки в сахаре, розовые полупрозрачные фигурки людей, заполненные внутри сиропом.

Дороже всех стоили «человечки», и Валерка, конечно, мечтал получить одного из них. Но у мамы денег хватало только на дешевеньких рыбок. Сколько Валерка себя помнил, они всегда жили вдвоем. Про папу было известно только то, что он «летчик и разбился на задании». В Севастополь Валерка с мамой перебрались всего лишь за год с небольшим до начала войны из далекого северного города.