Аденауэр. Отец новой Германии - Чарльз Уильямс

Было быстро достигнуто согласие относительно того, что министры обороны обеих стран — Штраус и Жак Шабан-Дельмас встретятся, чтобы обсудить технические детали; согласие Италии считалось само собой разумеющимся. Затем план в целом предполагалось представить на декабрьской сессии НАТО, которая должна была состояться в Париже. В заключение беседы Аденауэр прочел краткую лекцию насчет непоследовательности и ненадежности американцев, и на этом участники разошлись, вполне довольные друг другом.

Советы, очевидно, узнали об этом проекте и стали предпринимать все, чтобы задушить его в зародыше. Вначале с протестом выступил советский посол в Бонне Андрей Смирнов. Затем последовало резкое послание Булганина Аденауэру от 10 декабря 1957 года, где говорилось, в частности: «Западная Германия находится непосредственно на линии соприкосновения двух военных группировок, причем любой расположенный на ее территории военный объект может быть поражен современным оружием даже ближнего действия. Это обстоятельство, может быть, мало беспокоит военных руководителей той страны, которая создала базы на территории ФРГ, вдалеке от своих жизненных центров, и по своему усмотрению решает вопрос о введении этих баз в действие. Что им до судьбы Гамбурга и Дюссельдорфа, Кёльна и Мюнхена! Но трудно понять тех деятелей Федеративной Республики, которые не хотят видеть реальной действительности и закрывают глаза на то, что в случае, если дело дойдет до военного конфликта, атомные базы на территории ФРГ станут своего рода магнитами, притягивающими к себе ответный удар современной военной техники государств, защищающихся от агрессора».

В какой-то мере советские протесты возымели свое действие. Во время беседы с Макмилланом, состоявшейся в здании британского посольства в Париже, куда Аденауэр прибыл 14 декабря 1957 года для участия в сессии НАТО, западногерманский канцлер подчеркнуто заявил, что не желает размещения на территории ФРГ ракет средней дальности, которые могут достигать территории СССР, хотя, как записал его собеседник, «не хочет говорить об этом во всеуслышание». Сомнения насчет будущего курса политики США привели к явному охлаждению отношения Аденауэра к НАТО. Макмиллан в своей записи беседы подробно изложил высказанные его немецким партнером тревожные мысли: «Он, Аденауэр, знает, насколько его народ (со времен Бисмарка) подвержен мечтаниям насчет налаживания отношений с Востоком… Его гнетет страх: когда его не будет на этом свете, народ может клюнуть на эту удочку… Имея в виду эти соображения, он, Аденауэр, предпочитает помалкивать даже в кругу коллег».

Круг тех, кому канцлер мог безоговорочно доверять, между тем сузился: Бланкенхорн ушел на пост посла при штаб-квартире НАТО, Хальштейн был послан представлять ФРГ в ЕЭС, став после вступления в силу Римских договоров 1 января 1958 года первым президентом его верховного органа — Комиссии Сообщества. Оставался один Глобке — «немецкий Распутин при царе Конраде», как тогда говорили.

Декабрьская сессия НАТО не дала существенных результатов. В своих публичных выступлениях на ней Аденауэр подчеркивал необходимость контроля над вооружениями и начала переговоров о разоружении. За кулисами он добивался атомного оружия для бундесвера. На пленарных заседаниях ничего не говорилось о «плане Рапацкого», кроме как в отрицательном смысле, но в кулуарах он активно обсуждался, и, казалось, его положения находили все больший отклик но крайней мере у некоторых из присутствовавших на сессии. Аденауэр делал все, чтобы противодействовать этой тенденции. В это время по Би-би-си с серией лекций выступил бывший посол США в Москве Джордж Кеннан; он выдвинул идею переговоров с Советами на основе «разъединения» армий противостоящих блоков в Европе. Аденауэр выразил мнение, что лекции Кеннана «были инспирированы британским правительством и отражают точку зрения последнего». Макмиллану было сделано соответствующее представление, больше похожее на выговор.

Эпизод с лекциями Кеннана и абсурдными толкованиями, которые им давал Аденауэр, привели последнего к серьезному конфликту с президентом Хейсом. До этого отношения между ними были на удивление ровными; учитывая разницу в биографиях и политических симпатиях, это можно было считать даже своего рода чудом. И вот теперь Аденауэра прорвало: как посмел Хейс вставить в свое новогоднее обращение 1 января 1958 года характеристику Кеннана как лица, «солидного и не склонного к паническим настроениям»? Канцлер направил президенту резкое послание, в котором говорилось, что «господин Кеннан — это человек, который своими далекими от реализма рассуждениями замутил мозги немцам, способствовал созданию атмосферы всеобщей размягченности. Это настоящий подарок для наших социал-демократов». Хейс в ответном письме попытался образумить канцлера: его подозрения необоснованны.

Это был настоящая ссора, последствия которой, правда, вскоре сгладились, однако отношения этих двух самых высокопоставленных деятелей ФРГ никогда в дальнейшем не достигали уровня прежней сердечности. Новый, 1958 год начался, таким образом, для Аденауэра под знаком поиска врагов и поводов для столкновений. Дальше — больше. На приеме по случаю своего 82-летия он повздорил со Смирновым, который использовал возможность неформального контакта с канцлером, чтобы вновь указать на нерациональность идеи приобретения ядерного оружия для бундесвера. Аденауэр счел это грубым нарушением этикета, о чем и сообщил послу в самых недвусмысленных выражениях. 20 января — новый конфликт, на этот раз с Герстенмайером. Тот имел неосторожность заявить, что он не во всем согласен с тем, как Аденауэр выстраивает свою внешнюю политику, за что получил резкую отповедь как нарушитель партийной дисциплины и лояльности по отношению к лидеру. Возможно, так Аденауэр готовил себя к большим дебатам в бундестаге но внешнеполитическим вопросам, которые должны были начаться 23 января.

За два дня до их открытия состоялась тайная встреча трех министров обороны — Штрауса, Шабан-Дельмаса и их итальянского коллеги Тавиани, где было продолжено обсуждение совместного проекта но созданию системы атомного вооружения. Аденауэр нервничал: не дай Бог, в прессе появится утечка информации об этих переговорах и вообще об атомном проекте. Этого не случилось. Однако дебаты оказались для Аденауэра событием довольно-таки неприятным. Начавшись во второй половине дня 23-го, они закончились далеко за полночь 24-го. Поначалу, казалось, они не сулили ничего экстраординарного. Военный эксперт от СвДП Эрих Менде осудил канцлера за невнимание к мнению парламента; Рейнхольд Мейер осведомился о том, как обстоит дело с бывшими нацистами на государственной службе, упершись взором прямо в фигуру Глобке, сидящего на правительственной скамье; Олленхауэр обвинил Аденауэра в забвении интересов нации и игнорировании возможностей воссоединения. Депутаты от ХДС поеживались на своих местах; аплодисменты, которыми они наградили канцлера после того, как он закончил свою речь, были явно жидковаты.