Мужчина в полный рост (A Man in Full) - Вулф Том

— «Охота на дракона», — подсказал Пипкас.

— Да, вроде того. Я помню, что-то про дракона. Неважно, главное, интернетчики нарушили правила — раскрыли имя девушки и сказали, что ее отец один из самых видных бизнесменов в Атланте. А вот радио вежливо воздержалось. — Под блеском глаз снова вспыхнула улыбка, но уголки губ тут же опустились.

Все трое бегло оглядели фойе. Марта заметила у стены чернокожую пару. Правда, оба были довольно светлые, а костюм мужчины позволял заподозрить в нем англичанина.

— По-моему, это просто отвратительно, — сказала Марта, — где бы ни распространялись такие новости, в Интернете или где-то еще. Таким людям должно быть стыдно.

— Ну, телевидение и газеты, по крайней мере, не называют имени, — сказала Мария Бантинг.

— Им и незачем называть. — Марта кивнула в сторону бурлящей толпы: — Ты посмотри. Все, включая нас, только об этом и говорят. Все, с кем общаются Инман и Эллен, уже знают. Невероятно. Кто-то даже не поленился позвонить подруге на сотовый — только ради того, чтобы сообщить новость.

Пипкас и Мария Бантинг кивнули. Пипкасу в глубине души было совершенно все равно. Но в глазах у Марии светился живейший интерес.

К тому времени, как огни в фойе несколько раз притушили и снова зажгли, намекая публике, что пора отправляться по местам, еще три гранд-дамы — Летти Уизерс, Ленор Нокс и Бетти Моррисси — подошли к Марте поздороваться, поохать и понегодовать насчет ужасной новости об Армхольстерах. Сама Марта была твердо уверена — высшее общество перестало смотреть сквозь нее отнюдь не из-за скандала с Армхольстерами, а из-за того, что рядом появился этот приятный моложавый мужчина с соломенной шевелюрой, мистер Рэй Пипкас. Наконец-то она перестала быть пустым местом!

На Пипкаса же произвело впечатление другое. Все эти фамилии, фамилии богатых и влиятельных людей — Бантинг, Уизерс, Нокс, Моррисси — он слышал раньше лишь издалека, они звучали на огромном, космическом расстоянии от мистера Рэя Пипкаса из квартиры ХХХА в «Нормандии Ли». А с Мартой Крокер он вдруг стал без пяти минут хорошим знакомым сильных мира сего, да, хорошим знакомым, называющим их по имени. Знай Ломпри об этом, он бы по-другому запел. Тоже мне, решения на макроуровне.

Все были погружены в Шестую симфонию Бетховена — как старательно и серьезно трудились над своими виолончелями, гобоями, английскими рожками, флейтами и прочим музыканты на сцене! Порой они сдерживали на секунду свои усилия, звуки замирали где-то внизу и тут же снова взмывали фонтаном, обрушиваясь на публику пригоршнями брызг. Басы отдавались у Пипкаса в животе, и под фонтаном звуков мысли уносились невесть куда. Голова начинала ныть. Как в церкви. Мать таскала его в воскресную школу и на лютеранские богослужения, пока мальчику не исполнилось десять лет и они не переехали из Сент-Пола, штат Миннесота, в Сан-Хосе, в Калифорнию. Вера почему-то переезда не пережила, а может быть, просто на новом месте не оказалось лютеранской церкви. Как бы то ни было, Пипкас помнил, что у него тогда болела голова. И мысли блуждали тяжело и бесцельно, прямо как сейчас. В воскресной школе им излагали катехизис, а он вспоминал, как в четыре года хотел доказать соседским мальчику и девочке, что по льду можно запросто ходить — сделал три шага по блестящей поверхности пруда и погрузился в ледяную воду. Не окажись рядом друзей, он утонул бы или замерз насмерть. Нет, Рэй был умным мальчиком, самым умным во всех классах, где учился, хотя в четыре года и не знал ничего об относительной плотности льда. Он всегда был самым способным, самым многообещающим. Так как же он оказался в таком болоте? В долгах как в шелках, да еще в самых глупых долгах — по кредитным картам. Вечно без денег, на открытие выставки в музее Хай или на симфонический концерт ему вход заказан, если только какая-нибудь благодетельница не даст билет. Едва может найти приличный костюм, чистую рубашку и нормальный галстук для выходов на люди. Карьера катится под гору. Высшая каста человечества, принимающая решения на макроуровне, презирает его. Самое смелое в жизни предприятие разваливается — «пока» — из-за главного человека в банке, макродеятеля, горбуна с вытянутой, как у гончей, шеей… Почему, интересно, почти все «бизнес-лидеры» такие высокие, как Ломпри, например? В нем ведь даже с его сколиозом шесть футов пять дюймов! Может, это и есть один из основных критериев успеха, пропущенный многочисленными тестами, и именно его отсутствие и погубило Рэймонда Пипкаса? Как ему теперь выбраться из этой дыры, как спастись? Здесь, в темноте, вовсе не так уж плохо… Виолончели, гобои, фаготы и скрипки визжали, стонали и скрипели, отдаваясь в животе, и вдруг посыпатись трели флейты, ей вторили трубы, кларнеты, снова скрипка и фортепиано — всё это лилось на голову, как внезапный дождь среди солнечного дня на Багамах… но под уютным покровом темноты. В темноте женщина рядом с ним уже не была грузной пятидесятитрехлетней матроной. Это была симпатичная женщина с билетами куда угодно.

Мысли Марты крутились вокруг сцены. Интересно, кто эти люди, с таким благоговением играющие на своих инструментах? Вон та скрипачка, третья справа, на вид примерно ее ровесница, симпатичная, хотя немного расплывшаяся, и волосы не уложены… Какая у нее жизнь? Грустная, решила Марта. В детстве скрипачка считалась будущим виртуозом — стройная, уверенная в себе, задорная девочка с большим талантом, свободная и смелая душа, наделенная роковым инстинктом влюбляться не так и не в тех… а теперь ей пятьдесят, и она просто одна из ряда скрипачей на концертной сцене в Атланте. Но, по крайней мере, у нее есть талант! Даже самый пустой и одинокий дом она может наполнить музыкой! А может быть, Марта не угадала? Ей захотелось вдруг, чтобы вместо музыки в этом темном, серьезном и чуть печальном зале каждый оркестрант встал бы и рассказал о своей жизни… великолепные обещания юности, беспомощные компромиссы зрелого возраста, и наконец… В самом конце ряда скрипачей сидел помятый старик — волосы торчат клоками, серые складки кожи свисают с края скрипки, зажатой под подбородком. Наверняка одинокий, решила Марта. Они с женой жили только друг другом, но она умерла. И каждый взмах смычка стал воплем скорби. Старик кое-как перебивается уроками игры на скрипке, но к чему эта так называемая музыка? Смычок старого скрипача продолжал рыдать. У Марты выступили слезы. Две или даже три тысячи людей в концертном зале… а какое громадное одиночество… и кто кроме нее пожалел несчастного? Наверняка никто. Для окружающих одиночество — это клеймо, провал, признак неудавшейся жизни. Нарушение этикета, вечный источник неловкости. Вот во что превратилась жизнь самой Марты, когда Чарли ушел от нее, — в одну сплошную неловкость. Мария Бантинг, Летти Уизерс, Ленор Нокс, Бетти Моррисси — все они понятия не имели, кто такой Рэй Пипкас. Тем не менее, благодаря ему Марта перестала быть для них пустым местом. Скрипачи на минуту затихли. Женщина с растрепанными волосами и старик опустили инструменты. Оба смотрели куда-то вниз, наверно, следили за партитурой — или думали о своем? Что у них останется, когда музыка смолкнет? Что ждет их дома, кто ждет? Насколько Марта помнила, Бетховену тоже приходилось несладко.

А пригоршни брызг все сыпались и сыпались, постепенно превращаясь в настоящий ливень. Бетховен разошелся не на шутку, и конца этой буре не было видно. Пипкас попробовал представить себя композитором: вот он сидит за столом над бумагой с нотным станом и пытается сочинить мелодию… нет, подобное выше его сил. Ведь и большинству композиторов сочинительство давалось нелегко, даже великим, — Пипкас где-то об этом читал. Но, по крайней мере, от них что-то осталось, их детям было на что оглянуться… Если его, Пипкаса, переедет завтра какой-нибудь «линкольн», что о нем напишут? И кто, кстати, если уж на то пошло? Близкие обычно помещают платный некролог в «Джорнэл конститьюшн» — но кто именно будет это делать? Бетти? Сирья? Мастер П. П. Пипкас? Законные сыновья? Почему-то так вышло, что после разрыва с Бетти он почти не видел сыновей. Интересно, играли они еще хоть раз у того баскетбольного кольца на дорожке? Ему, Рэймонду Пипкасу, сорок шесть лет, но он даже ничтожного следа на земле не оставил… а кто-нибудь вроде Эдварда Бантинга даст лишних пять миллионов на местную больницу, и в его честь назовут целый корпус. Как же, ведь он великий филантроп — кто будет вспоминать, что свои деньги этот Бантинг заработал брокерскими аферами с препаратом от насекомых-вредителей? Здесь, на Юге, любят говорить о семье, но если копнуть поглубже — ясно, что за этим не стоит ничего, кроме денег. Можно до хрипоты рассуждать о семье, но если ты живешь в съемной квартирке на Угольных холмах, а не в особняке на Уэст-Пэйсес-Ферри, в другой части Бакхеда, — кого эта семья интересует? Что проку в длинной цепи человеческих жизней, если она ведет прямиком по покатому склону в канаву у трассы 75?