Скандинавский детектив - Стиг Трентер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Конечно, понимаю.
— Ничего ты не понимаешь!
Этот странный ответ кольнул Ольсона. Он обиженно поджал губы.
— Ты меня неверно понял. Я, конечно, верю, что ты мне сочувствуешь, но не знаешь и не понимаешь причин моей озабоченности.
— Гм…
— Что ты, собственно, обо мне знаешь?
— Думаю, примерно столько же, как и все.
— Знаешь, например, богат ли я?
— Я слышал, у тебя есть в банке пара сотен тысяч.
— Ага, слышал… А больше ты ничего не слышал?
— Нет, а что?
— В самом деле, примерно столько у меня на счете здесь, в Швеции. Но гораздо больше в Швейцарии.
Ольсон уставился на премьера, разинув рот. Он сразу понял взрывную силу этой информации.
— Представляю, что ты сейчас думаешь, — продолжал Сундлин. — Понимаешь, это конец для меня и для всей партии, если вдруг станет известно, что я вывез из страны деньги, чтобы избежать налога на прибыль, который сам же утвердил.
Ольсон ничего ответить не смог. Он был совершенно потрясен признанием премьера. Кроме того, он чувствовал себя очень неуютно. Как себя вести? И что кроется за откровенностью Сундлина?
— Остальное ты и сам понимаешь, верно?
В голосе премьера звучали усталость и отчаяние. Он потянулся к сигаре, жадно затянулся.
Ольсон испытующе смотрел на него. Наконец до него начало доходить. И Сундлин вскоре подтвердил его подозрения.
— Полагаю, ты уже понял, — сказал он. — Похитителям нет никакого дела до Енса Форса. Им нужны мои деньги. Требуют полмиллиона.
— Господи Боже! — вырвалось у Ольсона.
— Вот именно, — кивнул Сундлин.
— Но зачем ты мне это говоришь? — спросил Ольсон, и прозвучало это как упрек.
— Потому что рассчитываю на твою помощь.
— Нужно признать, это уже немало.
— Верно.
— Значит, в первый раз ты получил сразу два письма.
— Разумеется.
— И ты намерен заплатить?
— А у меня есть выбор?
— Может, ты с ними уже даже встречался?
— Нет.
— Говорил по телефону?
— Тоже нет.
— Когда нужно передать деньги?
— Завтра. В тот же час, когда Енс будет выслан в Албанию.
— И где?
— На станции в Соллентуне. Прочитай сам.
Сундлин извлек письмо из-под сукна, все еще прикасаясь к нему так, словно это была дохлая мышь. Ольсон раскрыл конверт с машинописным текстом: «До сих пор вы следовали нашим указаниям, и с вашей дочкой и ее воспитательницей ничего не случилось. Чувствуют они себя хорошо. Полагаем, вы уже приготовили деньги и надежного посредника. Надеемся, вы последовали нашим предыдущим указаниям и деньги подобраны в мелких банкнотах разных серий и номера их не подряд.
Деньги уложите в самую обычную сумку. Посредник должен сесть в поезд на Соллентуну, отходящий из Стокгольма в 14.42. В Соллентуне пусть остается на перроне, ожидает поезда с противоположной стороны и ждет у первого вагона. Когда двери будут закрываться, пусть сунет сумку в переднюю дверь вагона, наш человек ее заберет.
И помните: жизнь вашей дочери зависит от того, станете ли вы действовать по инструкции и не будет ли уведомлена полиция».
И это все. Совершенно машинально Ольсон свернул письмо.
— Я хочу, чтобы деньги передал ты, — сказал премьер.
От его сильной личности мало что осталось. Похоже, он уже сдался. Нижняя губа дрожала, он был готов расплакаться. Ольсон невольно растрогался и тщетно пытался сдержать это чувство.
— Но я же полицейский, — сказал он, наконец. — И не могу участвовать в подобных делах. Это невозможно.
— Ты получишь, сколько захочешь.
— Не говори лишнего.
Сундлин, однако, вновь обрел прежнюю твердость. В только что мутных глазах что-то блеснуло.
— Чего ты добьешься, если обо всем доложишь?
— Да ничего.
— Вот именно. Ни ты, ни кто другой ничего с этого не получат.
— Не совсем так. Не забывай о своих политических противниках. Они наверняка выиграют выборы.
— Может, и выиграют, но такой скандал приведет к необратимым последствиям в политической жизни.
— Это безумие! И ты сам себя загнал в ловушку.
— Это правда, но я не просто Бенгт Сундлин. Я премьер этой страны. И совершил непоправимую ошибку, как политическую, так и моральную. Вопрос только в том, пойдет ли кому-то на пользу, что эта ошибка станет предметом публичного обсуждения.
— Этот аргумент меня не убеждает. — Ольсон особо подчеркнул слово «этот».
Сундлин за завесой дыма прищурился.
— А какой бы тебя убедил?
— Чисто человеческий. И, что хуже всего, я подозреваю, что ты давно это предвидел. А все остальное — только дымовая завеса. Я не хочу иметь на совести жизнь твоей дочери. Но обещаю молчать только до тех пор, пока твоя дочь и ее воспитательница не окажутся в безопасности.
Сундлин вздохнул.
— Этого достаточно.
ПЕРЕЕЗД
В субботу утром Арне проснулся с жуткого похмелья. Когда сел, его повело, как на карусели. Так что он предпочел медленно и осторожно лечь, а маленькие злые человечки все тыкали его в мозг острыми, как бритвы, ножичками.
Повернув голову, Арне заметил Боссе. Тот выглядел вполне свежо и трезво. Он как раз доедал яйцо всмятку. Из кухни тянуло кофе. От запаха Арне еще сильнее замутило.
— Доброе утро, — ухмыльнулся Боссе. — Как самочувствие?
— Ужасно голова болит.
— М-да, недурно она тебя приложила. Вместе с похмельем это должно здорово отравлять тебе жизнь. А что, собственно, тут произошло?
Арне молчал. Он был просто не в состоянии разговаривать. И совершенно не мог собраться с мыслями.
— Наверняка тебе приспичило ее пощупать!
Арне пытался протестовать, но вышло хуже некуда. Надо бы круто осадить Боссе, но подходящие слова в голову не приходили. Дышалось тяжело, грудь вздымалась, он жадно глотал воздух. Его опять мутило, и Арне изо всех сил пытался усмирить бунтующие горло и желудок.
— Женщин лучше остерегаться, — заметил Боссе.
— Может, тебя кастрировали?
Боссе на такое предположение даже не обиделся, лишь усмехнулся, да сверкнули зеленоватые глаза.
— Нет, почему, я женщин люблю. Но только все в свое время. По этой части Моисей был прав.
— Какой еще Моисей?
— Да так, я вспомнил Библию. Сидя в Лангхольмен, я проштудировал Библию от корки до корки. Толковая книга. Разумеется, если не принимать ее слишком всерьез. Когда мне было лет четырнадцать-пятнадцать, я даже пользовался Библией как порно.
— Порно?
— Да, уж больно здорово там у Иезекииеля… — Боссе громко рассмеялся.
Арне как можно осторожнее повернул голову в одну сторону, потом в другую. Болело так, что задрожали ноздри. Переносица почернела от удара, кровоподтек отливал синим и лиловым.
Боссе старательно выскреб яйцо из скорлупы и откусил побольше хлеба. Потом с явным удовольствием глотнул смоляно-черный кофе.
— Который час? — спросил Арне.
— Скоро девять.
Арне силился собраться с мыслями. Что-то нужно было припомнить, но никак не получалось. Он закрыл глаза. Это помогло.
— Разве вчера ты не сказал, что сегодня нужно куда-то перебираться?
— Точно, ты верно помнишь.
— Ну и как, перебираемся или нет?
— Не торопись. Вначале нужно выяснить, на что ты годен. Потому что сейчас толку от тебя немного. Редко можно видеть настолько упившегося мужика.
Боссе снова рассмеялся. Арне выглядел просто невероятно: глаза ввалились, в волосах, обычно старательно уложенных, засохшая блевотина, и вдобавок страшно распухший и посиневший нос.
— Ты смахиваешь на оживший плакат общества трезвости.
С упорством балованного ребенка Арне снова задал свой вопрос:
— Ну, так что, переезжаем мы или нет?
— Думаю, да, — кивнул Боссе.
— Когда?
— Скоро.
И он умолк. Взял еще один ломоть хлеба, намазал маслом, положил сверху толстый кусок сыра.
— Как ты считаешь, достаточно ты протрезвел, чтобы вести машину? — спросил он.
— Вполне.
— М-да… Только не хватало, чтобы тебя задержали за езду в нетрезвом виде. Тогда конец всему. Раз ты похитил дочь премьера, а потом убил сообщницу…
— Да прекрати ты! — истерически завопил Арне.
В эту минуту он даже думать не мог про Ингу Мари. Столько нужно еще было сделать, столько мелочей, о которых нельзя забыть, чтобы весь план удался… А деньги ему нужны позарез…
— Куда нам ехать? — спросил Арне, стараясь говорить спокойно и сдержанно.
— Я покажу дорогу.
— А ей ты говорил?
— Нет.
— Скажешь сейчас?
— Об этом не волнуйся. Я знаю, что делаю.
— Но что мы будем делать, если наткнемся на полицию?
— Тогда нам конец. — Боссе усмехнулся. — По крайней мере, на ближайшие годы нам будут гарантированы приют и пропитание. Нужно рискнуть. Чтобы чего-то добиться, нужно на что-то решиться. Раз ты играешь на бегах, то должен это знать.