Битва трех императоров. Наполеон, Россия и Европа. 1799 – 1805 гг. - Дмитрий Юрьевич Пучков

На следующий день, 30 ноября, Наполеон уже не сомневался – он не будет отступать, а даст генеральное сражение. Войска, на которые он рассчитывал, подходили со всех сторон. Дивизия Фриана из корпуса Даву выступила из Вены 29 ноября в девять часов вечера и прибыла 30 ноября в десять часов вечера в Никольсбург, пройдя за сутки 70 км. Отдохнув несколько часов ночью, она снова двинулась вперед и 1 декабря была уже поблизости от Брюнна, пройдя еще 45 км. Таким образом, солдаты Фриана меньше чем за двое суток прошли 115 км почти без отдыха! Корпус Бернадотта подошел вечером 30-го числа к окрестностям Брюнна. Драгунские дивизии также были поблизости.

В то время пока французские солдаты, превозмогая усталость и лишения, шли форсированными маршами, союзники с какой-то удивительной неторопливостью продвигались вперед. 30 ноября колонны русско-австрийских войск прошли… около 10 км! В этот день они упустили свой последний шанс атаковать Наполеона до подхода ожидаемых им подкреплений. Вполне понятно, что союзная конница, которая могла за час преодолеть расстояние до неприятеля, просто томилась от безделья и весь день 30 ноября казачьи сотни и эскадроны русских и австрийских гусар маневрировали на пространстве, отделяющем враждующие армии. Со своей стороны, французская кавалерия перешла ручей Гольдбах и также развернулась на широкой равнине. То там, то сям завязывались небольшие конные стычки, французы большей частью уклонялись от боя, укрепляя союзное командование в его самоуверенном настроении.

Император также был весь день в седле. «В течение 30 ноября, – сообщает официальная реляция, – он объезжал холмы и долины между Ауэздом, Праценом и Гиршковицем. Он продвинулся так далеко вперед с небольшой свитой, что казаки напали на взвод его эскорта под командованием Домениля»[764]. Император посетил также позиции пехоты на крайнем левом фланге. Здесь, между деревней Бозениц[765] и Брюннским шоссе, возвышается странного вида холм – Бозеницберг. Он похож на кулич, поставленный посреди стола. Небольшого размера, но высокий, с крутыми склонами и почти плоский сверху. Этот холм, на котором стоит небольшая часовня, французы сразу окрестили Сантон. В рядах французских полков было немало ветеранов египетского похода, и им пришло в голову это название, потому что в Египте Сантонами назывались подобные холмы с могилами святых, часто увенчанные небольшими минаретами. Бозеницберг, на вершине которого возвышалась часовня, очень походил на подобные холмы. Так возвышенность с немецким названием превратилась в лексиконе французских солдат, а затем и в исторической литературе в Сантон.

Наполеон решил сделать Сантон опорным пунктом своего левого фланга. «Утром Его Величество император приказал 17-му легкому полку занять Сан-тон, – сообщает официальная реляция, – объяснив всю важность позиции, он приказал полку укрепиться и защищать при необходимости этот пост до последнего солдата… Полк, поклявшись скорее умереть, чем покинуть свой пост, поднялся на холм и принялся сооружать укрепления»[766].

Чтобы еще больше укрепить дух своих солдат, император приказал полковой музыке 17-го полка играть знаменитый революционный марш «Le chant du départ»[767]. Звуки этого марша раздались по линии фронта, и их подхватили музыканты других армейских полков и гвардии. Воинственная музыка и отдаленные раскаты пушечной пальбы словно подчеркивали важность приближающегося момента.

«Было около десяти часов утра, – вспоминает очевидец. – Мы стояли в ожидании, считая, что битва может вот-вот начаться. Солдаты застыли в строю с ранцами за плечами и с ружьем “к ноге”, у офицеров шинели были одеты в скатку через плечо. Вражеские разъезды были совсем близко от наших постов. Иногда они обменивались выстрелами из карабинов. Время от времени раздавался гром французских и русских пушек… которые словно задавали такт этой военной симфонии. Каждый бросал взгляд на своих соседей по строю, и в ожидании боя все внимательно всматривались в лица командиров… Я много видел боев и сражений в моей жизни, но никогда не видел, чтобы офицеры и солдаты находились в подобном состоянии… Все, конечно, хотели битвы, но все понимали, что она будет ужасна. Мы знали, что враг многочислен… У нас не было пути отступления, их было четверо на одного. Что нам было ждать? Нужно было победить или умереть!»[768]

Эти великолепные по точности воспоминания (разумеется, речь не идет о знании автором численного соотношения войск) вносят некоторые нюансы в распространенное утверждение о полной уверенности в счастливом исходе боя в рядах Великой армии. Без сомнения, солдаты верили своему полководцу и были готовы сражаться насмерть, но они прекрасно понимали, что победа может быть куплена очень дорогой ценой. Тот же офицер вспоминал: «Мы собирались в кружок вокруг старых воинов, которые сражались с русскими в Италии и под Цюрихом. Мы словно хотели прочесть в их лицах, чего нам нужно бояться и на что надеяться»[769].

Что касается императора, уверенный в своих силах, он тем не менее вел себя с редкой предусмотрительностью и осторожностью. Объехав позиции войск 30 ноября, он написал министру иностранных дел в Вену: «Господин Талейран, я желаю заключить мир немедленно. Я готов оставить Венецию Зальцбургскому курфюрсту[770], а Зальцбург – австрийцам… Я не вижу проблем в том, чтобы разделить короны Франции и Италии… но только после моей смерти… Я готов вернуть [австрийцам. – Примеч. авт.] всю артиллерию, склады и крепости. Я не наложу более никаких контрибуций и платежей, кроме тех, какие уже были наложены…»[771]

Что значит это письмо накануне сражения? Судя по всему, император не исключал, что союзники ограничатся только маневрированием и не будут его атаковать до тех пор, пока не получат подавляющего численного превосходства. Посылая подобное письмо Талейрану, он еще раз давал знак, что не хочет войны и готов заключить мир на самых приемлемых для австрийцев условиях.

Текст письма показывает, что Наполеон все так же оставался в заблуждении насчет Александра I – в заблуждении, которое в конечном итоге будет стоить ему и короны, и Империи. «Я обменялся письмами с императором России. Я вынес из этого то, что он добрый и достойный человек, которым, однако, заправляют его приближенные, продавшиеся англичанам…»[772]

В письме Талейрану император писал также, что завтра (1 декабря), скорее всего, будет битва. Как видно, Наполеон готовился к любому возможному варианту развития событий. Вечером 30 ноября он продиктовал свое знаменитое воззвание к войскам, которое, впрочем, было сообщено армии только на следующий день.

Наступивший погожий день 1 декабря 1805 г. не стал опять-таки днем великой битвы. Под ярким, не по-зимнему теплым солнцем союзники с каким-то тупым упорством стали снова маневрировать, почти не сходя с места. За весь день их