Битва трех императоров. Наполеон, Россия и Европа. 1799 – 1805 гг. - Дмитрий Юрьевич Пучков

В общем, драгуны ушли, оставив конных егерей с горстью гусар. Мильо продолжает: «Отвага 16-го конно-егерского, который атаковал с яростью по выходу из дефиле, внесла беспорядок в эскадроны русских драгун и остановила на время полчища казаков, которые нас охватывали со всех сторон и которые, к несчастью, при помощи Павлоградских гусар обрушились со всех сторон через проходы между деревенскими домами на 22-й полк, в тот момент, когда он проходил через деревню в колонну по два. Элитный взвод 22-го конно-егерского, который полковник Латур-Мабур оставил у входа в деревню, сражался в жестокой рубке против трехсот конных, но взвод был почти полностью изрублен, и часть солдат попала в плен после отчаянного сопротивления. Этот полк потерял в схватке 40 унтер-офицеров и егерей убитыми или захваченными в плен и трех офицеров. 16-й конно-егерский провел блистательную атаку и потерял в отчаянной рубке 31 рядового и одного офицера»[747].

Как видно, потери бригады были очень значительными для кавалерийского боя. Конные егеря оставили убитыми, ранеными и пленными почти 20 % своего состава. В общем же французы потеряли несколько сот человек изрубленными и взятыми в плен.

Отдельные кавалерийские стычки, где русские и австрийцы обладали явным преимуществом, продолжались весь день. К вечеру союзники подошли к деревне Раусниц и выбили оттуда французские посты, успешно завершив свое наступательное движение. Багратион в своем отчете рапортовал: «Везде настигаемый неприятель превращался в бегство и был истреблен при сем преследовании. Взято в плен много офицеров и несколько сот рядовых, с нашей стороны убит один гусар и ранены офицер и два гусара»[748].

Еще днем царь соблаговолил лично посетить место «битвы» у Вишау: «Император… когда пальба стихла, шагом и безмолвно объезжал… поле сражения, всматривался посредством лорнета в лежавшие тела, – почтительно рассказывает Михайловский-Данилевский. – Опечаленный зрелищем пораженных смертью и ранами, император весь день не вкушал пищи и к вечеру почувствовал себя нездоровым»[749].

Как это ни удивительно, небольшая стычка при Вишау произвела на командный состав союзников потрясающее впечатление. В штабе царило ликование, генералы поздравляли Александра I с блестящим успехом, восхищались его личной храбростью. Что же касается «золотой молодежи» из окружения царя, то ее бурная радость не знала пределов. Казалось, что сбываются самые радужные надежды, а старые скептики полностью посрамлены. Отныне для молодых адъютантов царя вопрос стоял уже не о том, как разбить «Буонапарте», это само собой разумелось, а о том, как не дать ему убежать. «Французов теперь нужно не бить, а ловить» – примерно таково было общее мнение юных стратегов.

Словно подтверждая самые оптимистичные расчеты командования, в ночь с 28 на 29 ноября на аванпосты союзников снова прибыл генерал Савари с настоятельным предложением от Наполеона лично встретиться с русским царем.

Все эти события окончательно убедили тщеславного и совершенно неопытного в войне Александра в мудрости «светила» австрийской военной науки генерала Вейротера. Тот же, очевидно, еще больше проникаясь сознанием своей важности, отныне не мог удовлетвориться банальным движением вперед на позиции французов.

Нужно сказать, что, если бы союзники после боя при Вишау не стали бы заниматься стратегическими экспериментами, а просто бесхитростно устремились вперед, ситуация для Наполеона могла осложниться. Конечно, это не было бы так же опасно для французов, как соединение 135-тысячной союзной армии под Ольмюцем, но тем не менее русские и австрийцы имели шанс получить выгоды за счет других обстоятельств. К утру 29 ноября расстояние между передовыми позициями русских и французских войск составляло всего лишь несколько километров. К Наполеону еще не подошли подкрепления, которые он призвал на помощь накануне вечером. Таким образом, он мог противопоставить 86-тысячной армии союзников только 50 тыс. человек.

Хотя бой при Вишау и был ничтожным с точки зрения реальных потерь, но с точки зрения морального фактора им нельзя было пренебрегать. Ведь сам император французов писал, что «на войне три четверти всего – это моральные силы», а верить во что-то, сильно верить – это уже наполовину достичь результата. Пусть стычка под Вишау ничего не значила количественно, пусть действительные результаты были малы, но русские солдаты и офицеры почувствовали подъем. Его можно было использовать – тотчас же ринуться в атаку и с учетом мастерства противника как можно меньше заниматься хитроумными маневрами, а по-русски – «ломить стеной». Быть может, Наполеон и в этом случае нашел бы способ победить союзников. Но скорее всего, он вынужден был бы отойти, что не могло бы не стать причиной серьезного ослабления моральных сил его войск.

Вейротер сделал все как раз наоборот. По его распоряжению союзная армия отныне должна была поставить перед собой задачу отрезать Наполеона от пути отступления. Для этого было приказано совершить бредовый, абсолютно ненужный маневр, продиктованный исключительно схоластическими фантазиями. Нормальными словами его описать очень сложно. Для того чтобы его понять, необходимо посмотреть на представленную схему. Вся армия смещалась на десяток километров влево и на пару километров вперед, сохраняя при этом ориентацию своего фронта. Согласно диспозиции был изменен состав колонн.

К вечеру все было окончательно запутано в лучших традициях Макка и Шмидта. Вместо того чтобы лететь вперед на крыльях победы, войска мешались, пересекались на марше, стояли без дела, проклиная своих командиров. Примерно так же союзная армия двигалась и 30 ноября. «Мы делали небольшие марши, – писал генерал Ермолов, – но таким непонятным образом были они расположены, что редко оканчивали мы их скорее десяти или двенадцати часов, ибо все колонны непременно одна другую перерезывали и даже не по одному разу, и которая-нибудь напрасно теряла время в ожиданиях»[750]. Генерал Ланжерон рассказывал, что на назначенные места войска «…прибывали поздно, разбредались затем, чтобы искать продовольствие, грабили близлежащие деревни – беспорядок был в своем апогее», а штаб армии «…по каким-то особым соображениям, нам совершенно недоступным, ежедневно менял состав колонн и до того перепутал полки, что в этих пяти маршах никогда генерал не командовал на следующий день полком, который был у него накануне»[751].

В результате вместо того, чтобы немедленно дать генеральное сражение, союзники топтались на месте.

По-другому действовал Наполеон. Он знал, чего он хочет и как этого добиться, и поэтому в его армии царили совершенно другие настроения.

С самого начала своего пребывания в Брюнне он твердо решил для себя, что должен будет дать сражение союзникам на обширной равнине, простиравшейся к востоку от города между отрогами гор, ограничивающих поле будущей битвы с севера, и болотистыми берегами реки Литтавы, ограничивающими его с юга. Неоднократно он пересекал вдоль и поперек выбранное им поле, внимательно рассматривая малейшие