Стихия (СИ) - Барминская Марианна

— Очень больно?

Да, черт побери, очень! И дело не в сломанных костях, Максим, совсем не в них. Хотя не замечать, что все тело просит обезболивающее, было невозможно.

— Очень, — ответила я, все так же не открывая глаз. Больше Максим ничего не сказал, наверное, посчитав, что словами делу не поможешь. Я снова хотела провалиться в темноту, но, видимо, сделать это по своему желанию мне оказалось не суждено. Приходилось терпеть боль, теперь еще и не только физическую, и я снова подумала о том, как было бы хорошо разбиться при падении насмерть или остаться в своем сне. Хотя надо радоваться, моя Сила опять со мной. Кстати, что-то я ее не чувствую…

— Осторожнее! Ну аккуратнее, говорю же вам, у нее неизвестное количество переломов! — воскликнул Макс, когда я снова очнулась от дикой волны боли, пронесшейся по телу. Наверное, мы уже прибыли в Дилариум, поскольку меня куда-то переложили и понесли. С губ сорвался стон, а потом боль вдруг исчезла, так резко и неожиданно, что я в изумлении распахнула глаза. Небо пугало багрово-оранжевым цветом, словно в апельсиновый сок влили брусничный и не размешали. Рядом со мной, к огромному счастью, шла Грета, которая заметила мой ошалелый взгляд.

— Ника, что ты чувствуешь? Говори, говори, что ты чувствуешь! — почти крича, требовала она, наверное, так и горя желанием взять меня за плечи и хорошенько встряхнуть.

— Ничего… Ничего не чувствую. Никакой боли, — оторопело говорила я и, захотев пошевелить рукой, поняла: я не чувствую вообще ничего, ни боли, ни своего тела. — Господи, Грета! Я не чувствую! Тело свое не чувствую! Что это такое?! — Я вдруг обрела второе дыхание и стала ужасно громко кричать о том, что меня парализовало. Носилки полетели быстрее, а Хранительница взяла меня за руку, из-за чего захотелось впасть в еще большую истерику, ведь я не ощутила прикосновения.

— Мы можем залечить любые травмы, Ника, слышишь? — взволнованно заговорила женщина. — Любые! Всё будет хорошо, мы уже пришли. Почему двери закрыты? — гневно воскликнула она, и впереди кто-то панически забегал. Я хотела посмотреть, но не смогла даже голову повернуть. Из глаз мгновенно брызнули слезы.

— Грета, ну это ведь ненормально! Что у меня за травмы такие, если я не ощущаю тело от ступней до шеи? Что за сумасшедший паралич?!

— Наши целители тебя обследуют, найдут причину и устранят ее, поняла? Мы быстро поставим тебя на ноги, не переживай!

Меня занесли в какое-то здание, окутанное мягким светом ламп. Здесь пахло неизвестными цветами и свежестью. Когда меня стали перекладывать то ли на кровать, то ли на подобие операционного стола, я даже на секунду порадовалась, что ничего не чувствую, иначе наверняка орала бы на все помещение. Столько Звездочетов в столице, неужели не нашлось ни одного, владеющего телекинезом? Хотя, быть может, после всего увиденного народ и не хочет нам помогать.

Наверное, я находилась в больнице, а ведь до последнего момента думала, что меня доставят в храм Святого Ангела. Медсестры (я так думаю, что это они) стали аккуратно меня раздевать, на что я беспечно им ответила:

— Да вы не бойтесь, я все равно ничего не чувствую, можете в меня даже чем-нибудь потыкать, — после чего озорно захихикала, как будто сказала самую смешную вещь на свете. Молодая девушка посмотрела на меня огромными темно-серыми глазами, как на умалишенную, поправила маленькую светлую шапочку, скрывающую волосы, и кого-то подозвала. Мою голову тут же обхватили холодные ладони, и неизвестный женский голос что-то зашептал. Так тихо, красиво, мелодично… Интересно, зачем она это делает? Чтобы успокоить меня? Или… Перед тем, как вырубиться окончательно, я все-таки поняла, что это был магический наркоз.

Открыв глаза, я не сразу поняла, где нахожусь. Всего лишь пять минут назад я летала в ступе, играла в твистер с моржом и целовала лягушку, уверенно считая ее принцем, а теперь вокруг так внезапно оказались светло-голубые стены и бледно-зеленый потолок. Я повернула голову и посмотрела в окно: крошечные точки, являющиеся звездами, слабо мерцали на угольно-черном небе. Не успела я подумать о том, что это за место, как в комнату вошел какой-то молодой мужчина лет тридцати, быть может, в сером костюме санитара, поверх которого так забавно был накинут черный плащ. Он провел рукой над моей головой, потом над всем телом, потрогал пальцами виски, прощупал пульс, затем беспощадно включил одну лампу и стал что-то записывать. Я на секунду зажмурилась от яркого света и головокружения, но ничего не сказала, предоставив мужчине шанс все объяснить. Он, отложив толстенную записную книгу в сторону, внимательно на меня посмотрел.

— Как тебя зовут? — жутким басом поинтересовался он, на что я дико возмутилась.

— Я тут у вас ночую, а вы даже не знаете, как меня зовут? Докатилась. Ника, очень приятно познакомиться, а вас как? — в ответ спросила я, но санитар в плаще лишь слегка улыбнулся. Пф, не очень-то и хотелось узнавать его имя.

— Как ты себя чувствуешь? Что-нибудь болит? — снова задал он вопрос, который ввел меня в еще большее заблуждение. Я прислушалась к своим ощущениям и задумчиво почесала локоть.

— Ну, нет, вроде бы. Только всё ноет жутко, как будто меня побили пару-тройку дней назад, — неуверенно пробормотала я и тут же нахмурилась. — Если это были вы, то вам конец, понятно? Я вот только отдохну немножко, а потом вам точно конец.

Мужчина улыбнулся еще шире и снова что-то записал в свою книгу. Я попыталась встать, но он тут же заставил меня лечь обратно.

— Ты знаешь, где находишься? Хотя нет, твое состояние вряд ли позволило хоть что-то здесь запомнить… Так, каково твое самое последнее воспоминание? — продолжал допрос санитар-Черный плащ, и я задумалась.

— Ну… Черт… Как-то всё смешалось, странно очень. — Я потрясла головой в надежде, что это поможет привести мысли в порядок, но как бы не так.

— Это последствия операции, обычное дело, — оповестил меня мужчина, наивно полагая, что таким образом смог успокоить. Какой, блин, операции? Видимо, мои мучительные вопросы отобразились на лице, потому что санитар (и почему я все время называю его санитаром? Он же врач, наверное), вздохнул и добавил:

— Ты — Защитница Миртрана…

Эти три слова сработали, словно пусковой механизм, разблокировавший воспоминания, которые снова обрушились на меня сильнейшей лавиной. За последние сутки я потеряла память уже два раза, не многовато ли? Взъерошив спутанные волосы, кое-как приняла сидячее положение и отпила воды из стакана, стоявшего рядом на тумбочке.

— Грета спит? — хмуро спросила я. Все беззаботность, подаренная беспамятством от наркоза, моментально испарилась, что не осталось незамеченным и для врача.

— Она уже идет сюда. Вам лучше пока прилечь, — заботливо произнес он, и я невольно усмехнулась.

— О, ко мне сразу на «вы». Предыдущее обращение нравилось мне больше, так что не бойтесь, можете называть меня просто по имени. Я вас не съем, да и старина Грос тоже.

Услышав от меня до ужаса фамильярное словосочетание «старина Грос», врач аж побледнел, развеселив меня еще больше. Где-то через полминуты в палату вошла моя долгожданная Хранительница, и врач, что-то тихо сказав ей, вышел. Грета села рядом и выключила свет. Как она догадалась, что я давно уже об этом мечтаю?

— Ну, и как ты? — спросила женщина, имея в виду всё сразу. Я пожала плечами и посмотрела в потолок.

— Сложно. Тело в порядке, только сильно ноет, про душу промолчу. Что мне делали? Операцию?

— Можно и так сказать, — не стала вдаваться в медицинские подробности миртранского лечения Хранительница. — У тебя была трещина в правой ключице, перелом левого запястья, ушибы тазобедренного пояса, трещины в правой бедренной кости, ты подвернула левую щиколотку. Были треснуты два ребра, поврежден позвоночник, но не сильно, голова, к счастью, не пострадала вообще. Еще немного повредились легкие и слегка пострадали почки. Вроде бы еще где-то была маленькая трещина, но я всего не запомнила, мне и так было сложно выучить все ваши термины, в Миртране они заменены другими словами.