Геноцид армян. Полная история - Раймон Арутюн Кеворкян
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Обращение в ислам или борьба за выживание
В предыдущих разделах мы уже останавливались на (наиболее распространенных) примерах принятия мусульманской веры в период проведения депортаций. Они, главным образом, касались женщин и детей, «усыновленных» турецкими или курдскими семьями. Мы не уделяли внимания семьям, согласившимся принять ислам, чтобы избежать депортации или сохранить свое имущество. Хотя некоторых из таких семей предали смерти всего через несколько недель после их соотечественников, были и другие, особенно в сельской местности или среди ремесленного люда в городах, которым действительно удалось уцелеть. Легко представить, что эти новообращенные, получившие разрешение остаться в своих домах, не часто рассказывают о произошедшем. Одним из редких исключений стал Ованес Ханзарлян, уроженец Эрзурума, который признался, что «его принудили отказаться от христианства и принять ислам»[1731]. Предвидев осуждения в свой адрес, Ханзарлян говорит, что осуждающие не знают, каково проводить дни напролет в тюрьме, заполненной тошнотворным зловонием, ежедневно подвергаться пыткам или видеть, как душат или отправляют на смерть твоих сокамерников: «Простые смертные вроде меня легко отказываются от своей религии, если понимают, что другого выхода нет, а обращение дает хоть какой-то проблеск надежды». Правда, Ханзарлян при этом отмечает, что почувствовал неописуемый стыд, когда пришел в первый раз в мечеть и начал молиться. У него было чувства что «его прародители содрогнулись». Наш свидетель объясняет это не только своим происхождением. Он также вспоминает, чему его учили его учителя, и утверждает, что его национальные чувства не позволили ему оставаться мусульманином. Он вполне разумно подчеркивает, что «в этой проклятой Турции национальность и религия неразрывно связаны». Он также напоминает о жестокости по отношению к его родным, добавляя, что не мог примириться с фактом, что носит имя тех, «кто убил его отца и изнасиловал его сестру». Он почувствовал, что как будто «предал» память о них. Последний выдвинутый Ханзарляном аргумент, является, по сути, теоретическим. Он ясно показывает, как армяне в провинциях воспринимали мусульманскую культуру и последствия возможного обращения в ислам: «Я собирался лишить себя привилегии общения с великими умами»[1732]. Иными словами, он считал, что если он примет закон Пророка, то будет лишен всякого доступа к современным взглядам и миру идей, т. е. именно к тому, к чему в тот период стремились османские армяне.
Османский банк, местные власти и разграбление армянской собственности
Конфискация армянской собственности в Эрзурумском вилайете, скорее всего, осуществлялась в несколько этапов в зависимости от вида конфискуемого имущества. Нет сомнения в том, что сначала именно секретные положения Закона о временной депортации[1733] обеспечивали официально признанную, в отличие от правовой, базу для операций местных властей, поскольку Закон об оставленной собственности и декрет о его применении были введены в действие только осенью 1915 г., т. е. значительно позже проведения депортации армянского населения[1734]. Вполне вероятно, что вымогательство и различные злоупотребления, приносившие личную выгоду гражданским и военным чиновникам, а также распространенная неопределенность относительно принадлежности имущества, заставили руководство Иттихада принять основные законы для защиты интересов государства и партии, по крайней мере, в отношении недвижимости. Генерал Вехиб-паша в представленных комиссии Мазхара письменных показаниях откровенно сообщил, как делились деньги и другие принадлежащие депортированным из Эрзурума и Трапизона ценности в Кемахском ущелье: «После того как [у депортированных] на краю ущелья отбирали деньги и драгоценности […], [а затем] убивали и сбрасывали в воды Евфрата […], собранные суммы делили следующим образом: одна треть для партии «Единение и прогресс», одна треть для правительства и одна треть для главарей банд, совершивших убийства»[1735]. Говоря иначе, тем, кто проводил депортацию, в некотором роде, разрешалось получать за это плату из того, что они отнимали у ссыльных армян.
Особую роль в организации изъятия имущества у армян в Эрзурумском вилайете сыграли два человека: Хакки-бей, директор таможенного управления и будущий председатель местной комиссии по оставленной собственности («Emvali Metruke»), и Гусейн Тосум-бей, делегат Иттихада в Эрзуруме и одновременно глава агентства Милли («Milli agens müdiri»)[1736]. Оба эти иттихадиста проявляли особый интерес к зажиточным семьям областного центра, т. е. к их недвижимости, товарным запасам и банковским счетам.
Как показывает обнародованная Кайзером информация об имуществе этих влиятельных семей (в частности материалы из архивов немецкого консульства)[1737], в начале июня, когда стало известно об их депортации, местные власти оказались явно неготовы к решению вопросов относительно их собственности. Когда возник вопрос о конфискации вкладов этих семей, директор местного отделения Османского банка Пьер Балладур отправился к вали Тахсину с предложением о создании смешанной комиссии с целью сохранения средств депортированных, но без страхования их от потерь[1738]. Совет директоров в Стамбуле незамедлительно одобрил предложенный Балладуром план. Одобрения от начальства Тахсин-бея пришлось дожидаться несколько дольше: 9 июня Тахсин получил от министерства внутренних дел достаточно точные инструкции о том, что все принадлежащее армянам имущество необходимо продать с аукциона[1739]. Однако, по утверждению Османского банка, средства основных оптовых торговцев Эрзурума уже были переведены армянскому собору[1740]. Вероятно, что именно совет Османского банка в Стамбуле, состоящий из трех администраторов, двое из которых были армяне[1741], обратился к министру финансов (после отставки Джавида временным министром стал Талаат) с просьбой урегулировать спор относительно принадлежавших банку армянских активов. Совет требовал «создания руководства по защите банковских интересов»[1742]. Андре Отерман в своей истории Османского банка отмечает, что в Эрзуруме по сравнению с другими местами вопрос стоял наиболее остро, поскольку здесь банк владел «значительной» собственностью (товарами на сумму более 400 тыс. турецких лир), в то время как «средства армян после их депортации попали в руки местных властей на неопределенных условиях»[1743].
Иными словами, идея о принятии Закона об оставленной собственности, несомненно, возникла у Талаата после обращения Османского банка. Несмотря на то, что вверенную банку «значительную» собственность, в конце концов, конфисковали после создания в октябре 1915 г. местной комиссии по оставленной собственности («Emvali Metruke») (при упорном сопротивлении Пьера Балладура)[1744], властям стало гораздо сложнее прибирать к рукам банковские счета армян, депортированных из Эрзурума и других мест. Это можно было сделать только национализировав Османский банк, главным отличием которого было то, что большая часть его капитала принадлежала двум вражеским государствам, Франции и Великобритании, в то
