Эстетика эпохи «надлома империй». Самоидентификация versus манипулирование сознанием - Виктор Петрович Крутоус
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В России рубежа XIX–XX веков такие крупные деятели культуры, как Д. С. Мережковский, В. В. Розанов, Н. А. Бердяев, Вяч. Иванов, не порывая полностью духовной связи с христианством (православием), в то же время большую долю своих симпатий отдавали язычеству. Нарастание новоязыческих тенденций в западной Европе 20-х – 50-х годов XX века отмечали и старались осмыслить теоретически культурфилософы самого первого ранга – К. Г. Юнг[701], К. Ясперс[702], Р. Гвардини[703] и некоторые другие. Во второй половине столетия новоязыческая оппозиция христианству не только приобрела ещё большие масштабы и остроту, но и, как говорят, знаковый характер, став одним из характерных символов эпохи.
Как видим, у современного язычества есть своя предыстория и история развития, соответственно – своя, достаточно разветвлённая, корневая система. Однако, все это и поныне остается малоизвестным, малоизученным. Что, в свою очередь, сказывается и на слабой теоретической разработанности проблемы.
В одном из современных религиоведческих словарей все же находим – пусть беглое, между прочим – упоминание о новоязычестве, которое, на наш взгляд, можно принять в качестве исходного пункта для дальнейших размышлений на эту непростую тему. Новоязычество относится, считают авторы словаря, к разряду «неорелигий». Это – общее наименование для целой совокупности новых конфессий, религиозных групп, духовных течений, церквей, оформившихся во второй половие XX века. В их возникновении отразились модернистские процессы в религиозной сфере. «Классифицируя многочисленные неорелигии, выделяют образование неохристианских, неоориенталистских (необуддизм, неоиндуизм), неоязыческих (выделено мною. – В. К.), нью-эйджевских (синкретических) ориентаций»[704]. В качестве глубинных факторов, способствующих появлению и развитию неорелигий, названы: кризис традиционных религий; взаимовлияние различных культурных миров; изменения мировоззренческих парадигм.
В процитированном фрагменте примечательно отграничение новоязычества от другого религиозно-обновленческого движения: New Age («Новый век»), получившего широкое распространение в США и Канаде, западноевропейских странах, а теперь и в Российской Федерации. Из контекста явствует, что нью-эйджевское движение следует расценивать как более плюралистичное, «всеядное» и произвольное в конструировании неорелигий из исходных унаследованных элементов. Новоязычество же более ограничено именно возрождением верований, предшествовавших единобожию мировых религий (христианства в частности) – возрождением как верований архаических, типа шаманизма, так и античных, грекоримских форм политеизма. На практике же грань между новоязыческими и нью-эйджевскими прожектами довольно размыта, условна. Некоторые авторы максимально сближают эти два явления, и даже включают первое в состав второго. И, надо сказать, делают они это не без оснований. «Воссоздающие» интенции в новоязычестве явно сосуществуют с интенциями собственно креативными, синтезирующе-компилятивными (которые преобладают в «Новом веке»), и как бы переходят друг в друга.
Неорелигии вообще возникают, отмечают авторы упомянутого словаря, как правило, «в интеллектуализированных слоях населения». Это в полной мере относится и к новоязычеству. Особенно чутка, восприимчива к подобным веяниям молодежь – школьники, студенты, молодые специалисты. Неудивительно, что новоязычество чаще всего связано с молодежными движениями, составляя одно из направлений молодёжной субкультуры.
Иногда новоязычество выступает на поверхности общественной жизни в весьма респектабельных, рефлексивно-теоретических формах. Таковы, например, культурологические штудии современных французских «новых правых» (А. де Бенуа, Б.-А. Леви, И. Бло и др.)[705].
Для нью-эйджевских новоязыческих деноминаций характерны демонстративные миролюбие, веротерпимость, апелляции к религиозному полифонизму, мультикультурализму и т. п. В действительности это означает лишь то, что их изначальное противостояние христианству и другим мировым религиям затушевывается или умело маскируется. Для таких деноминаций быстрое превращение в тоталитарные секты – явление весьма обычное, типичное. Иного варианта эволюции трудно ожидать, с учетом общего механизма функционирования неорелигий. «…Неорелигии… выступают результатом религиозных инициатив отдельных лиц, которые, основываясь на определенной вероисповедной традиции либо синкретизме нескольких, творят новое вероучение, культ, организацию. Последняя считается самодостаточной и независимой от какого бы то ни было религиозного центра, а её основатель и руководитель – богоизбранным»[706]. Власть такого богоизбранника над душами и судьбами рядовых членов группы, как правило, воистину тоталитарная.
Даже на этом, далеко не идиллическом, фоне особой агрессивностью, особой резкостью тона выделяется книга отечественного идеолога новоязычества В. Б. Авдеева «Преодоление христианства», изданная в 1994 году[707].
Многие деятели народного образования озабочены проникновением неорелигий (включая новоязычество) в систему среднего и высшего образования Российской Федерации. В книге И. Куликова «Метастазы оккультизма в системе образования» помещены в виде приложений многочисленные протесты отечественных педагогов и ученых против заполнения духовного ваккума как учащейся молодежи, так и взрослых плодами измышлений самозванных проповедников духовности. В числе авторов этих протестов – академики РАН Н. Лаверов, В. Кудрявцев, В. Гинзбург, ректор МГУ академик В. Садовничий, сотрудники института этнологии и антропологии РАН и др.[708]
«Ни один христианин не может радоваться наступлению радикального не-христианства», – справедливо заметил Р. Гвардини[709]. Неудивительно, что самыми суровыми и непримиримыми оппонентами новоязычников выступают представители отвергаемых ими религий, особенно – христианства, в России – православия.
В конце 1994 года было принято и опубликовано «Определение Архиерейского Собора Русской Православной Церкви «О псевдохристианских сектах, неоязычестве и оккультизме». В нем, в частности, говорится: «Через открывшиеся границы в наши страны хлынули проповедники лжехристианства и псевдорелигий, приходящие с Запада и с Востока». Но все эти секты и «новые религиозные движения», согласно Определению, «с христианством не совместимы», и Собор «не благославляет участия православных в мероприятиях, организуемых указанными… группами»[710].
И все же наряду с самыми резкими выступлениями против новоязыческих тенденций, как бы поверх них, у философски-глубоких представителей религиозной мысли присутствует переживание кризиса самого христианства. Одна из сущностных причин развития новоязычества кроется здесь. Факт кризиса установлен не сегодня, его признают и католический мыслитель Р. Гвардини[711], и протестант Ж. Эллюль[712], и «средиземноморский почвенник» (как назвал его один из публицистов) С. С. Аверинцев[713]. Что же касается дальнейшего, а именно: уяснения причин кризиса, то это дело не только религиозного сознания, и даже не исключительно религиоведческая задача, а проблема более широкая – культурфилософская. Немаловажно и то обстоятельство, что кризис христианства, как традиционной для Старого и Нового света мировой религии, сопровождается разрушением или проблематизацией исповедуемых, утверждаемых им духовных ценностей. И это еще одна из причин, в силу которых религиоведческий анализ современного кризиса
христианства перерастает в анализ культурфилософский. Именно в таком ключе его и освещают упомянутые выше религиозно ориентированные культурологи. Они рассматривают кризис христианства как бы одновременно с
