Эстетика эпохи «надлома империй». Самоидентификация versus манипулирование сознанием - Виктор Петрович Крутоус
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Исходя из сказанного, думается, можно представить себе, пусть в самом первом приближении, что включает в себя феномен контркультуры и каковы её взаимоотношения с «собственно» культурой.
Новоязычество, как уже отмечалось выше, представляет собой кризисно-культурное, дионисически-контркультурное и масскультовское образование одновременно. Так как метасистема культуры чрезвычайно сложна, многоуровнева и многоэлементна, образовалось несколько различных (но не взаимоисключающих!) трактовок новоязычества, каждая из которых признает главной его детерминантой какой-либо один компонент культуры. Обрисуем кратко каждую из этих трактовок.
I. Почвенническая трактовка. Основана на специфическом истолковании оппозиций: христианство ⁄ язычество; культура планетарная, беспочвенная ⁄ культура самобытная, почвенная. Принципиальные основы этой концепции намечены Д. С. Лихачевым[720] и обстоятельно разработаны С. С. Аверинцевым в двух публикациях 90-х годов[721]. Самое последовательное применение данная методология нашла в статье Б. Фаликова «Неоязычество»[722].
По С. С. Аверинцеву, христианство вообще, современное в особенности знаменует собой, образно говоря, горизонталь – устремлённость к братскому единению всех людей, без различия наций, государственных границ, образа жизни и т. п., тогда как язычество предполагает реализацию связей по вертикали, символизируя собой укорененность духовной культуры в некоторой «почве» (общность этническая, народная, национальная, языковая, государственная и т. п.). Всё дело в том, однако, что горизонталь, согласно С. С. Аверинцеву, – это реальность сегодняшнего и завтрашнего дня, вертикаль же была реальностью в прошлом, ныне она – фантом, идеологизированный миф и не более того. Везде, где кто-либо пытается соотнести явление современной культуры не только с личностью автора, самоценной и самодостаточной, но и с общностью, которая этого автора взрастила, с питающей его творчество национально-культурной традицией, там налицо вопиющий анахронизм новоязычества. «Национальное» означает то же самое, что «националистическое» («почвенное», новоязыческое). Всё национально-самобытное, почвенническое есть для данного автора синоним возрождения расизма, фашизма и т. п.
При таком подходе феномен новоязычества получает, на наш взгляд, слишком уж гипертрофированные размеры. А праведный гнев культуролога по поводу расизма и фашизма становится явно идеологизированным, разящим не столько реального врага, сколько вымышленного, искусственно выисканного.
Методология культурного беспочвенничества заслуживает отдельного, обстоятельного критического анализа. Здесь мы можем лишь кстати, между прочим, указать на самые явные, с нашей точки зрения, её просчеты, обратившись в качестве примера к указанным выше публикациям С. С. Аверинцева.
Прежде всего, это – некритическое принятие тенденции к универсализации, гомогенизации человечества за уже полностью утвердившуюся реальность. Отсюда какое-то полудетское, и одновременно схоластическое, нежелание считаться с реальностью любых социокультурных различий внутри современного человечества, считаться с необходимостью преодолевать эти различия на деле (а не только способом уклонения и абстрагирования от всего «секулярного»).
Второй серьёзный просчет – практически полное изъятие маститым отечественным культурологом христианской религии из контекста современной культуры – под благовидным предлогом освобождения её от всех и всяческих пут мира земного, телесного. Не нам судить об ортодоксальности или неортодоксальности с христианской точки зрения (в особенности, с православной) того взгляда на проблему души и тела, земного и небесного, который проводит С. С. Аверинцев. Но то, что негативизм или бесчувствие ко всему телесному и земному приводят в конце концов в обеднению содержания самой веры, к упрощению духовного мира верующего человека, заметно, как говорится, даже невооружённым глазом.
Апология беспочвенности современной религии делает несомненный шаг назад от уровня, достигнутого христианским пред-экзистенциалистом С. Кьеркегором; одним из самых социальных религиозных мыслителей – В. С. Соловьёвым; и ещё многими, многими другими «рыцарями веры». Парадоксально, но факт: когда закончилось насильственное, внешнее изгнание религии из культуры, сразу же начались попытки «свободного», как бы «изнутри» изымания её оттуда… Остается надеяться, что попытки эти всё же не увенчаются успехом.
А о необходимости считаться с диалектикой горизонтали – вертикали, единичного – особенного – всеобщего, абстрактного – конкретного и т. д. мы просто умалчиваем – здесь у авторитетного культуролога концы с концами никак не сходятся, здесь у него настоящая ахиллесова пята.
Б. Фаликов в своём анализе новоязычества в одном отношении несколько смягчает изначальный ригоризм беспочвеннической методологии, зато в другом отношении даже усугубляет его. С его точки зрения, безусловного отвержения заслуживает лишь почвенничество (=новоязычество) отечественное — именно как национальнонародное (особенно русское, славянское). Западническое же новоязычество (типа толкиенизма) – якобы практически безвредно и вполне для него приемлемо. Вот какие приводятся доводы. Во-первых, западническое новоязычество – интеллигентское, по сути, только игровое. Во-вторых, оно, двигаясь «вниз» по временной оси, возвращает нас ко всем языческим верованиям сразу (из коих для синтеза можно брать любые, на выбор), т. е. возвращает нашего современника к языческим верованиям как «единому общечеловеческому прошлому»[723]. Как видим, фаликовская трактовка новоязычества есть всего лишь модификация, конкретный вариант применения всё той же беспочвеннической (лихачевско-аверинцевской) методологии. За её пределы он, в общем, не выходит.
В дополнение к сказанному – одно напоминание, которое для православно-ориентированных культурологов, полагаем, никак не может быть безразличным. Пункт 9 «Определения Архиерейского Собора РПЦ «О псевдохристианских сектах, неоязычестве и оккультизме» гласит: «Эти воззрения разрушают традиционный уклад жизни, сложившийся под влиянием Православной Церкви, единый для нас духовно-нравственный идеал, угрожают целостности национального самосознания и культурной идентичности»[724]. Обратите внимание: Собор осуждает неоязычество, вкупе с другими формами неорелигий, не за их якобы национально-почвеннический характер, а напротив – за разрушение ими основ национальной духовности, тесно связанной с традициями русского православия.
Резким контрастом содержанию процитированного документа звучат слова С. С. Аверинцева, выдержанные в совсем ином тоне: «Сама идея «нации», детище Французской революции, глубоко секулярна и постольку в сердцевине чужда конфессиональному духу. Националистическая демагогия эксплуатирует клише, доставшиеся от иных эпох и держащиеся силой привычки»[725]… Совершенно очевидно, что для Собора, для Русской Православной Церкви в целом эпитеты «национальный», «национально-культурный», «русский» отнюдь не равнозначны эпитетам «националистический», «новоязыческий», «антихристианский», и тем более – «расистский», «фашистский».
Размашистость, невыверенность и произвольная генерализация при оперировании столь значимыми терминами, на наш взгляд, абсолютно недопустимы.
II. Мифотворческая трактовка. Она неявным образом основана на положении о том, что бессознательно-мифологический уровень коллективной и индивидуальной психики составляет неустранимый, базисный слой любой культуры. (Часто эту трактовку не без оснований связывают с учением К. Г. Юнга об архетипах коллективного бессознательного). Согласно такому подходу, общекультурный кризис рационализма, совпавший с кризисом христианства
