Эстетика эпохи «надлома империй». Самоидентификация versus манипулирование сознанием - Виктор Петрович Крутоус
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Социальный тип мещанина характеризуется крайней суженностью кругозора, лишь ненамного выходящего за пределы удовлетворения элементарных потребностей и обеспечения личного благополучия (пусть даже с включением в «личное» микросреды, ближайшего окружения).
Человек омещанивается, во-первых, по мере того как он утрачивает полноту своих связей: горизонтальных (в пределах одного уровня коммуникации) и вертикальных (принадлежность к общностям различных уровней, причастность разным сферам бытия)[736]. Ослабление и, тем более, разрушение каких-либо из этих связей ведет к упрощению и нивелировке иерархии ценностей данной личности, лишает её стимулов к саморазвитию, самосовершенствованию в направлении идеала («Абсолюта»); умаляет или вообще отменяет ответственность индивида за свои действия.
Во-вторых, омещанивание (=нивелировка и духовное обеднение) человека – следствие его недостаточной самореализации как свободной, суверенной, самодеятельной личности.
Совершенно очевидно, что безликую массу атомизированных, одномерных людей продуцируют прежде всего либерально-демократические государства Запада, превыше всего ставящие критерий экономической эффективности, успеха, престижа и т. п. Свой вклад в эти процессы вносили и вносят также тоталитарные общества, урезывающие в ряде существенных отношений права личности, преследующие инакомыслящих, сковывающие многие социально-значимые проявления частной инициативы. Суммарный результат действия всех этих факторов и есть «массовизация на минимизированной основе», т. е. усреднение и омещанивание индивидов.
Мещанство составляет, полагаем мы, самую обширную и влиятельную социальную среду из всех, питающих новоязыческие тенденции современности.
Социально-утилитаристскую подоплёку современного новоязычества с беспримерной откровенностью, граничащей с цинизмом, демонстрирует автор ранее упомянутой книги В. Б. Авдеев. Процитируем несколько изречений этого отечественного новоязычника:
«Эмансипация человеческого “я”, присущая всем языческим формам религиозности» (120) – вот что находится в фокусе современной эпохи.
«…Можно любить женщин, когда тебе за пятьдесят, радоваться жизни, нежиться в роскоши и веселье и при этом потрясать молодые умы всей земли революционностью смелых, никак не старческих высказываний, быть на самом острие религиозного поиска, быть человеком в высшем духовном понимании, писать научные книги и проповедовать» (115). «Все это можно сразу и сейчас, без готовых рецептов, догматической муштры чувств и ума, легко и просто» (116).
«Всюду сместились акценты с ярко выраженным преобладанием практического начала» (101).
«Потребности в универсальной религии сгущаются день ото дня» (1, 172).
«Нетрадиционными религиями и мировым рационализмом уже накоплен огромный опыт по борьбе с христианством…» (166).
«Христос – это не миф и не человек. Это – функция политизированного сознания, это – социальный заказ космической эпохи Рыб» (132).
«…Плюралист Водолей, согласно предвидениям Романо Гвардини, несомненно, окажется неоязычником. Все возвращается к истокам» (114).
«Пророк новой религии обязательно будет иметь высшее техническое образование». «В сущности каждый инженер – это пантеист» (141).
И т. д., и т. д…. Изречения недвусмысленные, говорящие сами за себя. Такова интернациональная, космополитическая по своей сути «библия» современных новоязычников – мещан.
Расистско-почвенническое новоязычество (гитлеровского типа) тоже нельзя сбрасывать со счетов. Оно тлеет и чадит на самой разной социально-политической и этнической почве. Надо, однако, помнить, что национал-социализм был взращен именно «цивилизацией мелких лавочников», мещан.
Какой конкретно «отряд» мирового мещанства может в современных условиях посягнуть на мировое господство, афишируя свою «исключительность», свое мнимое биологическое или историческое превосходство? Вопрос не праздный. В претендентах никогда недостатка не было. Здесь важно знать, есть ли в их распоряжении финансовые средства, экономические рычаги, людские резервы, инструменты коммуникационного воздействия и пр. И всё же главной гарантией против угрозы расистско-националистического новоязычества, как и новоязычества вообще, должно стать, по нашему глубокому убеждению, противодействие омещаниванию общества, которому подвержены в принципе все его слои, не исключая и интеллигенции.
Новоязыческую опасность нельзя недооценивать, но её не стоит и преувеличивать. В культуре русского народа, других народов Российской Федерации сосредоточены огромные, неоценимые духовные ценности, достаточные для того, чтобы противостоять натиску деструктивных новоязыческих тенденций, сколь бы изощренными и многообразными по своим формам, генезису и функциям они ни были.
2000
Новоязычество в контексте культурного кризиса XX – начала XXI века
Термин «новоязычество» (варианты: неоязычество, неопаганизм) вошел в понятийный аппарат современной науки и философии. Но споры о его содержании и объеме продолжаются. Не в последнюю очередь они обусловлены сложностью, многоаспектностью и внутренней противоречивостью самого феномена.
Иногда у одного и того же автора этот термин получает неоднозначное, не приведенное к единству истолкование. Так, Е. Г. Балагушкин, автор статьи «Неоязычество» в Новой философской энциклопедии[737], видит в нем прежде всего «современное религиозное направление», «проявление нетрадиционной религиозности». Но, как видно из контекста, нетрадиционность эта проявляется по-разному. Изначально – в демонстративной альтернативности неоязыческих новообразований по отношению к мировым религиям (христианству в том числе). Резко критикуя последние за неспособность решить кардинальные проблемы личности и общества, их новоявленные оппоненты претендуют на успешное преобразование мира и человека, идя окольными, нетрадиционными путями. Хотя для неопаганизма характерно возрождение дохристианских, языческих верований, автор упомянутой статьи подчеркивает лишь отдаленную родственность неоязычества историческому язычеству древних. Нетрадиционность подобных культов выражается также в том, что в них собственно религиозные представления сочетаются с нетеистическими компонентами, как правило, заимствованными из обрядов и ритуалов первобытных племен и народов. И, наконец, завершая свою статью, автор пишет, что неоязычество «превращается в очень заметный, если не доминирующий фактор современной культуры массовой»[738].
После таких разъяснений определение неоязычества утрачивает четкие контуры, делается многозначным, размытым. Вместе с тем, становится понятным, почему о неоязычестве размышляют и пишут не только встревоженные, негодующие приверженцы мировых религий и религиоведы, но также культурологи, философы, представители других гуманитарных дисциплин. Неоязычество – явление многоаспектное, многоликое, сродни мифическому Протею.
Современные христианские критики обычно относят неоязыческие образования (группы) к разряду сект, акцентируя тоталитарный характер их внутренней организации и процесса вовлечения в них новых членов[739]. Между тем, корректность такого наименования некоторыми исследователями оспаривается. Например, в предисловии к коллективной монографии белорусских исследователей «Неокульты: «новые религии» века?»[740] (автор предисловия – Е. С. Прокошина) говорится, что взгляды неоязычников представляют собой пеструю смесь из языческих верований,
