Другая музыка нужна - Антал Гидаш

И все вошли в замок. Повара, присланные сюда ставкой из Лемберга, лихорадочно стряпали. Они были вне себя от страха. Эрцгерцог, голодный и беспокойный, шагал взад и вперед по столовой.

— Когда же будет обед наконец? — спросил он.

Потом минут через пять снова:

— Ну как, стреляют уже?

Вернувшийся с холма наблюдатель доложил:

— Нет, еще не стреляют…

…За обедом эрцгерцог сперва забыл про Шиманди, но, насытившись, спросил опять:

— Стреляли?

— Нет еще.

Когда уже совсем стемнело, перепуганный командир полка тихо шепнул что-то офицеру-наблюдателю.

Час спустя офицер вернулся и доложил:

— Уже стреляли. Пять пуль попало.

Эрцгерцог отнесся к его словам недоверчиво.

— В самом деле?

— Ваше высочество…

— Труп доставьте сюда.

Стояла уже ночь, когда в столовой доложили, что труп в саду, «в распоряжении» его высочества.

Эрцгерцог вышел в сад.

Лежавшего ничком на снегу Шиманди осветили фонариками. Рук у него не было видно. Эрцгерцог Иосиф ткнул его палкой. Нагнулся. Шиманди ухмылялся. Крови не было видно ни на его лице, казавшемся совсем желтым на белом снегу, ни на выглядывавшей из раскрытой гимнастерки ребристой груди.

Эрцгерцог выпрямился, хотел что-то изречь, но вместо этого спросил вдруг:

— А руки куда девались?

Эрцгерцогу объяснили то, что он знал и сам: приговоренных к подвешиванию над окопами привязывают к столбу с закрученными за спину руками.

— Переверните на живот. Перевернули.

Ручной фонарик осветил затылок, шею и спину: они были в крови. По контрасту с белым сверкающим снегом кровь казалась совсем черной.

Эрцгерцог убедился, что в Шиманди стреляли. И одного лишь не мог понять: почему «стреляли не с той стороны»?

— Что за беспорядок! — повторил он свое излюбленное выражение и отвернулся.

Прозрачное покрывало лучей соскользнуло с Шиманди. Мертвец остался в темноте, лицом книзу.

…Дверь столовой распахнулась. Эрцгерцог, войдя со своей свитой, приказал адъютанту никого не впускать и попросил коньяку.

2

Выпил он немного, но коньяк подействовал, и как-то странно. Эрцгерцог почувствовал: он обязан объяснить что-то очень сложное и важное — объяснить и себе и этим людям.

И без всякого перехода начал рассказывать о том, как трудно посадить на землю бродячих цыган.

— Я занимался этим вопросом гораздо меньше, чем мой отец, эрцгерцог Йожеф-Карой-Лайош… Он написал даже цыганскую грамматику… А я, господа, предпочитаю уединяться в лесной глуши и охотиться… Я не переношу запаха цыганок. Сам я написал, вернее продиктовал, книгу про охоту… В честь меня, вернее в честь Йожефов названо Высшее техническое училище. Я почетный доктор технических наук. Читали вы мои африканские рассказы? А ведь и лев умирает… И в этом нет ничего особенного. Одна пуля — и готов!..

Он выпил рюмку коньяку и отодвинул бутылку.

— Готов… Моя сестра Клотильда-Мария-Райнера-Амалия-Флорина скончалась восемнадцати лет. Эрцгерцогиня как-никак, а все-таки скончалась… Впрочем, и моя бабка Александра Павловна умерла тоже восемнадцати лет… Она была русской царевной… Правда, эта бабка не настоящая моя бабка, она была первой женой моего деда, наместника Йожефа… Приехала из Петербурга… Сыграли свадьбу… А она возьми да и помри. Другая моя бабка тоже не настоящая, потому что моей настоящей бабкой была третья жена деда. Так вот, моя вторая ненастоящая бабка, Хермина Анхальтенбург, герцогиня Шамбургская, умерла двадцати лет от роду. Я хочу, чтобы вы правильно поняли меня…

Штабные офицеры всячески старались вникнуть в рассказ о настоящих и ненастоящих бабках эрцгерцога. Однако ж запутались. Эрцгерцог потянулся за бутылкой с коньяком, но вдруг передумал.

Воцарилась недолгая тишина.

Послышалось, как кто-то стремительно взбегает по лестнице. Потом снова стало тихо.

Эрцгерцог заговорил о своей младшей сестре, эрцгерцогине Гизелле, которая померла в больнице четырех лет от роду.

В это время за дверью шепотом перебранивались:

— Я привез телеграмму его высочеству!

— Входить запрещено, — шепнул адъютант.

— Срочная, — шепотом ответил гонец.

— Все равно!

— Господин поручик… Я капитан!

— Господин капитан, я выполняю приказ!

Капитан оттолкнул поручика и вошел в столовую. Остановился. Рядом с ним остановился и поручик. Но так как эрцгерцог не пожелал заметить вошедших, то и штабные офицеры оставили их без внимания.

А эрцгерцог все говорил и говорил:

— Вы знаете, господа, техника ведь — гораздо более развитая область науки, чем медицина. Даже самому никудышному инженеру не придет в голову возводить мост вдоль реки — только поперек. Я хочу, чтобы вы правильно поняли меня… А вот смерть укладывает людей во весь рост… Смерть — это тот самый факт… который… который…

Эрцгерцог никак не мог закончить. Тогда от смерти он перешел к дисциплине.

— Дело в том, что я, в сущности говоря, хотел сказать о дисциплине. Когда существует дисциплина, легче переносится и смерть, и не только в армии, но даже и в штатской жизни. Ведь дисциплина требует такого характера, который… который… который… Вам что угодно? — крикнул вдруг эрцгерцог офицерам, стоявшим навытяжку в дверях.

И одновременно раздалось: «Ваше высочество, телеграмма!», «Я не пускал его!»

— Hinaus![51] — крикнул эрцгерцог.

Штабные офицеры, стараясь превзойти друг друга в усердии, повскакивали с мест и наперебой кричали: «Hinaus!», «Hinaus!»

— Ваше высочество! Радиограмма! — чуть не плача, произнес капитан. — В России новая революция! Полная анархия.

Точно в кино, когда ломается аппарат и кадр застывает на экране, а голос замирает, так на миг замер с открытым ртом и эрцгерцог, мгновенье назад капризно выкрикнувший: «Hinaus!»

Но вот киноаппарат снова закрутился. Сперва шелохнулся эрцгерцог. Будто глухой, не разобравший смысла слов, уставился он на капитана, который стоял перед ним в засыпанных снегом сапогах и шапке. Потом эрцгерцог часто замигал и вдруг закричал визгливо:

— Гос-по-да! Гос-по-да! С сегодняшнего дня Россия больше не великая держава! Наливай! Мощь и единство австро-венгерской монархии обеспечены теперь на сотни лет!

И он налил коньяку в две рюмки. Щелкнул вторую мизинцем, будто желая отодвинуть ее, и снисходительно бросил капитану:

— Пейте!

Оглянулся. У всех офицеров в руках были рюмки с коньяком.

— Ур-ра, — уже тихо произнес овладевший собой эрцгерцог.

— Ур-ра, — послышалось в ответ отлично вымуштрованное эхо.

Рюмки, только что алевшие коньяком, вернулись на стол, побледнев.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

такая же печальная, как и предыдущая

1

На стенах домов столицы появились новые плакаты: «Южная газета» борется за справедливость!», «Южная газета» пишет обо всем, ничего не умалчивая!», «Южная газета»…»

Всех ребят уже призвали в армию, и Мартону не с кем было обсудить свой новейший план: «Я стану журналистом!»

На улице Рек-Силард, где помещалась редакция бульварной «Южной