Другая музыка нужна - Антал Гидаш
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Нет, непонятно. А какое дело этому русскому до того русского?
— Это не важно и ерунда.
— А если ерунда и не важно, то оставь меня в покое.
— Ладно, уж так и быть, скажу, но больше ни о чем не спрашивай, все равно не отвечу. Оба эти русские против войны… Листовки выпускают… Вместе с другими… Ты-то ведь тоже против войны?
— Ну, конечно.
— Тогда помоги… Скажешь управляющему, что русского собака укусила, с утра пораньше поведешь его в Пастеровский, там сделают укол. Проводишь к другому русскому, я дам тебе адрес… Оставишь его там. А дальше ты — вольная птица, делай что хочешь: после обеда вернешься опять за русским и обратно приведешь. Вот и все. Ладно?
— Ладно, — ответил Мартон.
Пишта обернулся к русскому пленному.
— Значит, укус будет, — сказал он очень серьезно.
Вид у него был крайне озабоченный: ведь надо еще раздобыть такую собаку, чтобы кусалась, да не очень, а потом еще завести ее подальше.
— Кёсёнём![48] — поблагодарил русский и пожал руки обоим братьям.
Мартон и Пишта отправились домой.
5
— Господин Флакс! — три дня спустя сказал Мартон веселому управляющему фирмой, который казался даже толще Игнаца Селеши (впрочем, это только казалось так, потому что он был еще очень молод). — Господин Флакс, тут одного русского собака покусала.
— Ну и что?
— Собака убежала.
— Да хоть бы и подохла! Черт с ней!
— Но русский…
— И он пускай подыхает!
— Пускай-то пускай, только ведь он взбесится сперва.
— Тем лучше!
— Так-то оно так, но если этот русский взбесится, он покусает остальных, те тоже взбесятся, начнут кусаться. И вас тоже могут укусить, господин Флакс…
Веселый управляющий так и подскочил:
— Меня?..
— Ну да, конечно, любого…
— А что же делать тогда?
— Надо отвести русского в Пастеровский, на уколы…
— Так отведите!
— Но Пастеровский очень далеко. Нужны деньги на трамвай!
— Пани! — заорал элегантный господин Флакс.
Покачивая бедрами, вошла дородная накрашенная девица, улыбнулась господину Флаксу, потом, прищурившись, посмотрела на башмаки Мартона.
— Пани, скажите там, чтоб господину практиканту выдали деньги. На трамвай. Он будет возить русского в Пастеровский институт. Но, сударь, смотрите, как бы этот русский от вас не сбежал. И чтобы я в глаза вас не видел, пока не вылечите своего «пленника». А если все-таки взбесится, велите пристукнуть его прямо там же, в Пастеровском. Можете сослаться на меня.
И веселый г-н Флакс снова повеселел.
6
После этого рабочие дни Мартона проходили так: с утра он садился в трамвай, ехал по Кладбищенскому проспекту, по проспектам Ракоци и Вильмоша в фирму «Лорд и К°». На проспекте Ваца, где мимо заводов трамвай бежал быстрей, Мартон становился на подножку прицепного вагона — одна нога в воздухе — и пел песни, — на свои слова, на чужие под перестук трамвайных колес, под порывы ветра и собственное сердцебиение.
Так в песню превратилось и стихотворение Мадача; и стало оно для него такой же частью проспекта Ваци, как и завод «Вулкан», первый Венгерский сельскохозяйственный и другие.
Гудит прибой земного бытия.
И каждая волна в нем — новый мир.
На этом текст Мадача кончался и следовал его, Мартона; в нем были собраны все его желания и мечты, доверенные ветру.
Но как осуществить эти мечты? С кем? Он не знал, да и не думал об этом.
Он только хотел, желал. И это было достаточно для него. Пока трамвай вез его к «Лорду и К°», фирме по постройке бараков и ангаров, Мартон был счастлив.
7
Он на ходу соскакивал с мчавшегося трамвая, ибо там, где ему надо было поворачивать в переулок, остановки не было.
Мартону нравилось так соскакивать. И не потому, что он любил лихо нарушать правила и искать опасности, а потому, что этим прыжком он как бы обособлялся он официально учрежденной остановки и от могучей электрической машины, что везла его. «Ступай своей дорогой, а я своей!»
…Войдя в ворота фирмы «Лорд и К°», Мартон кивнул швейцару и направился к бараку, где жил «его русский», — неторопливый, аккуратный человек. Мартон вытащил из кармана разговорник Рожняи, который изучал уже целую неделю, и началась странная русско-венгерская беседа.
— Пойдем? — ласково, но без улыбки спросил русский.
— Да! — крикнул Мартон. — Пойдемте! — И обнял порученного ему пленника.
— …Там, — и русский ткнул пальцем в сторону конторы, — в порядке?.. Мы уже неделю ходим… ходим.
— В порядке… Если я…
Русский пленный едва заметно покачал головой.
— Нельзя…
Мартон понял: «Зазнаваться…»
— Я нет…
— Хорошо, — ответил пленный.
Мартон забежал в контору, получил в кассе деньги на трамвай: крону и шестьдесят филлеров. И они тронулись в путь.
В ту пору в Пеште существовало еще два трамвайных акционерных общества. С одним и тем же билетом нельзя было ездить в вагонах разных акционерных обществ, то есть нельзя было пересаживаться. Мартон давал заявку на деньги так, будто им приходилось ездить и на тех и на других трамваях. На самом деле они пользовались трамваями одной компании. Выходило много дольше, зато они ежедневно экономили по восемьдесят филлеров. Обычно Мартон покупал кукурузу и по-братски делил ее пополам. Оба усердно ели до тех пор, пока в руках оставались уже только кочерыжки, похожие на ручную гранату, которую Мартон с удовольствием швырнул бы. В кого? Что ж, в мире нашлось бы не мало людей разных чинов и званий, в которых он, не дрогнув, кинул бы ручную гранату…
8
На стене, выложенная из майолики, большая карта Венгрии. Вдоль стен — скамейки. Полно людей: венгерцев, сербов, румын, словаков. И лица, и голоса, и движения у всех почти одинаковые — только одежда разная. В большинстве своем это крестьяне. У кого рука перевязана, у кого нога: всех их покусали собаки. И течет беседа — но вовсе не об укусах. Что там укус! Это пустяки! Это можно перенести.
— У вас тоже прямо с молотилки реквизируют пшеницу?
— Да…
Часам к десяти очередь доходит до русского. Ему делают укол. Он выходит. Мартон спрашивает:
— Туда?
— Если можно, — говорит пленный.
— Можно, — отвечает Мартон. — Когда прийти за вами?
— Если можно, часа в три.
— Можно, — снова отвечает Мартон.
Он держится покровительственно, с самоуверенностью молодого бога.
…Он проводил своего пленного к «тому» дому. На улице
