Вельяминовы. Начало пути. Книга 1 - Нелли Шульман

В воротах замка его остановили и обыскали — солдаты, как ему и сказали в трактире в городке неподалеку, — назывался Эльсинор, — были ленивы, и только вытряхнули все из его сумы. Там был товар, что он взял в Копенгагене — игральные карты аугсбурской печати, маленькие зеркальца, — как раз для бритья, и кое-какие картинки.

Себе он тоже купил кое-что — из-под прилавка, — презанятную книжку. Сюда, он, конечно, тащить ее не стал, оставил на боте. Гравюрки были топорные — копенгагенский торговец развел руками: «Что вы хотите, оба тиража были уничтожены по приказу римского папы. Это венецианская копия, другой не найдете».

Итальянского языка, на котором были написаны стихи под гравюрками, мужчина не знал.

Торговец сказал, что называются они «Похотливые сонеты» и написаны неким Аретино, знаменитым поэтом.

Мужчина усмехнулся — стихи стихами, а и гравюрок хватило, чтобы девчонка с постоялого двора заалела. «Нет, нет, милая, — сказал он ей тогда серьезно, — все досмотрим до конца и все попробуем».

Во дворе замка он привязал конька и, разложив товар, стал ждать. За последние несколько лет он даже полюбил это занятие — можно было спокойно подумать о том, о сем, прищурившись, закинув голову, посмотреть в небо — нежной, весенней голубизны.

Даже солдаты, что шумно торговались с ним, и с другими купцами, которых раз в неделю пускали внутрь замка, ему не мешали — он отвечал, брал деньги, отсчитывал сдачу — и все это улыбаясь красивыми, тонкими губами.

Резидент и вправду все подготовил, как надо — лошадь его уже ждала, а из одной бойницы свешивалась веревочная лестница. Степан, даже не раздеваясь, — незачем было на это время тратить, — переплыл ров и стал подниматься вверх.

Мужчина оглянулся — солдаты ушли обедать. Он аккуратно сложил непроданный товар, и чуть насвистывая, нырнул в темные глубины замка.

План ему нарисовали в трактире — пива в этого солдата он влил достаточно, чтобы наполнить им Зунд от края до края.

— Вот сюда, — пробормотал мужчина, и завернул за угол. Кандалы с Роде должны были снять как раз за день до его прихода — деньги, как он еще раз убедился, могут купить все.

Датчанин оскалил крепкие — несмотря на шесть лет в темнице, зубы, и наклонился к решетке, вделанной в деревянную дверь.

— Не забыл царь Иван обо мне, как я посмотрю, — усмехнулся рыжебородый моряк.

Мужчине пришло на память то письмо, что государь посылал Фредерику:

— Лет пять или более послали мы на море Карстена Роде на кораблях с воинскими людьми для разбойников, которые разбивали из Гданска на море наших гостей. И тот Карстен Роде на море тех разбойников громил, 22 корабля поимал, да и приехал к Борнгольму, и тут его съехали свейского короля люди. И те корабли, которые он поймал, да и наши корабли у него поймали, а цена тем кораблям и товару пятьсот тысяч ефимков. И тот Карстен Роде, надеясь на наше с тобой согласие, от свейских людей убежал в Копногов. И ты велел его, поймав, посадить в тюрьму. И мы тому весьма поудивилися…

— Согласие, как же, — выматерился тогда Иван Васильевич. «Эта сука даже ответа не прислал.

В общем, поезжай-ка ты туда, и привези нам Роде — будем опять на Балтику выходить, и для войны хорошо, и нам прибыль».

— Не забыл, не забыл, — мужчина улыбнулся и стал открывать дверь — ключи он стянул у того же солдата, напоив его вусмерть — здешняя водка была не слабее московской.

— Пошли, — шепнул он Роде. «Надо быстрее, пока солдаты за трапезой. Конь у меня есть, бот уже ждет, в заливе».

— Черт, свобода, — вдруг улыбнулся датчанин. «Не верю».

Степан увидел кого-то у входа в камеру Роде и застыл, прижавшись к стене. «Солдаты же едят, — вспомнил он донесения резидента, что, вместе с планом замка и слепком ключей, передал ему Джон. «Кто это? — он вгляделся и похолодел.

Мужчина вдруг почувствовал руку у себя на плече и застыл. «Обернись, — сказал давно забытый голос. «Мерзавец, — подумал мужчина, — как вымахал-то, а плечи какие — медведь медведем». Единственный глаз, — синий будто Зунд, — оглядел его.

Мужчина было потянулся за пистолетом, но почувствовал холод клинка, что коснулся его груди.

— Оставь, — сказал Степан по-русски, и лениво улыбнулся. «Помнишь же, я еще мальчишкой сильнее тебя был».

«Но не быстрее, — подумал мужчина и одним, легким движением вонзил кинжал в бок противнику. Тот откинулся назад, но, сцепив, зубы, устоял на ногах, и сделал выпад клинком.

Шпага вошла в тело, будто в масло, и пригвоздила мужчину к деревянной двери. Кровь хлынула сразу — алая, быстрая. «Как река, — успел подумать мужчина.

Ворон, наклоняясь к нему, зажимая рану рукой, шепнул: «Гори в аду, Матвей Федорович».

Роде посмотрел на судорожно дергающегося человека и спросил изумленно: «А мы куда?».

— А мы в Англию, герр Карстен, и побыстрее, — ответил Степан, морщась от боли. «Ее Величество королева Елизавета предлагает вам работу».

Эпилог

Флоренция, июль 1576 года

На улице было совсем тихо и еще не жарко — едва взошло солнце. Петя привалился к стене дома на углу того самого незаметного проулка, и снял медальон — внутри была прядка мягких, каштановых волос.

Украшение ему передали на брюссельском рынке в мае — какой-то человек в одежде купца толкнул Воронцова, и долго извинялся, раскланиваясь перед ним. Петя проверил кошелек — все было на месте, и вдруг похолодел, почувствовав в кармане гладкое, тяжелое золото.

Вернувшись в свои комнаты, он долго перечитывал записку от Джона, а потом, уронив голову на руки, просто смотрел на долгий, нежной зелени закат, вспоминая ту августовскую ночь во Флоренции, и как она считала что-то на пальцах.

Потом он собрался, и пошел туда, где ему можно было появляться только, когда речь шла о жизни и смерти.

Они встретились с Джоном ранним утром, в пронизанном солнцем перелеске где-то на французской границе.

Джон посмотрел на лицо своего работника и еще раз возблагодарил Бога за то, что есть на свете Марта.

— Все хорошо, — сказал себе он, — ребенок родился, здоровый, он в безопасности, пусть Корвино доделает свои дела тут и едет их забирать. Потом Орсини вернется во Флоренцию, Джованни убьет его, и пусть Питер идет со своей Изабеллой под венец.

— Но ты не можешь сейчас ехать, — жестко сказал он тогда. «Сначала заверши то, что начал.

Поедешь в июле, как вы и договаривались».

— Там мой ребенок! — тихо, твердо сказал Воронцов.

— Я понимаю, — вздохнул Джон. «Право, Корвино, потерпи. Еще немного — и ты будешь в Тоскане. Увезешь их в Лондон, и сиди там с ними всю оставшуюся жизнь, пожалуйста».

— Ты не написал мальчик это, или девочка, — неожиданно сказал Петя. «Почему?»

Джон увидел глаза Пети и ворчливо сказал: «Потому что Изабеллу опекала настолько умная женщина, что даже я не знаю, — кто там родился. И так безопасней, поверь мне».

Он, наконец, собрал в себе силы свернуть за угол и чуть слышно постучать в дверь. Даже не дожидаясь, пока она закроется, едва увидев любимую, Петя опустился на колени.

Изабелла вдруг заплакала — тихо, почти неслышно, и погладила его по голове. «Наконец-то, милый мой, — сказала она. «Наконец-то мы вместе».

Еще на лестнице, не сдерживаясь, он стал раздевать ее.

— Господи, как я скучал, как я скучал по тебе, как я люблю тебя! — шептал Петя.

Распустив ей косы, он осторожно уложил ее на постель и коснулся губами груди. Женщина вздрогнула. Он понял. «Счастье мое, — сказал Петя, нежно, — как только мог, — целуя ее. «Я так виноват перед тобой, ты ведь была совсем одна».

— Мне помогала моя подруга, венецианка, — Изабелла улыбнулась.

— Очень надежная женщина, от вас. Жалко, что она сейчас уехала, а то бы вы познакомились.

Она и девочку нашу приняла, — герцогиня помолчала, и вдруг, — Воронцов даже испугался, — расплакалась.

— Я ее кормила неделю, Пьетро. Она такая хорошая девочка, спокойная, я просто лежала там, у них, в деревенском доме, вместе с ней. Кормила и думала — а вдруг с тобой что-то случилось, вдруг я тебя больше не увижу, и ты даже не узнаешь, что у нас есть дочь?

— А потом, — она отвернулась, уткнув лицо в сгиб локтя, — мне надо было уезжать. Она спала, и я просто перекрестила ее с порога — чтобы не разбудить.

Но я иногда вижу во сне, что прикладываю ее к груди. Я тогда лежала и молилась об одном — чтобы ты вернулся за нами, — она подняла заплаканное, прекрасное лицо и улыбнулась.

— Я не могу, не могу без тебя, — он обнял ее, — всю, и вдруг сказал: «Ты знаешь, какая ты красивая! Ты сейчас еще красивее, чем была!»

— У меня, — она вдруг покраснела, — и показала на грудь, — видишь, какая большая стала. И тут, — она повела рукой у живота, — тоже не так, как было.

— Нет, нет, — он вдохнул запах роз. «Ты самая прекрасная женщина на свете, и такой останешься всегда. Иди ко мне, пожалуйста».