Бесконечность I. Катастрофы разума - Андрей Волков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он сделал паузу, отпил вина, но никакой ответной реплики не услышал. Ксения просто смотрела на него.
— Именно тогда на меня и вышел Адашев, — продолжал Верховский, — и знаете, он мне тогда очень толково всё объяснил. Я тогда понял, что страх, который поселился во мне, нужно уничтожать не любовью, не милосердием, а властью, и только власть и успешность откроют мне дорогу к тому, чтобы я смог вернуть любовь Анастасии. Любовь — это то, что забираешь силой, так я тогда думал. И у меня была в руках эта сила.
— Разработки вашего учителя, — нарушила свое молчание Ксения.
Верховский кивнул.
— Да, — печально сказал он, — я действительно знал о его разработках, он показывал их мне. Сперва это был научный интерес. Но потом я понял, какой уникальный инструмент власти можно сделать с помощью этого препарата. Власти не над человеком, а власти человека. Власти над собственным будущим. Создать совершенный мир. Мир без депрессии, без страха, мир удивительных грез, мир без диктата и запретов. Всю свою историю человечество зависело от кого-то или чего-то. Оно зависело от богов, которых само выдумало, от государства, которому почему-то решило отдать свою свободу. Знаете, человечеству всегда нравилось, что им управляют. Мне нет! И вот у меня в руках уникальный инструмент, который позволит человечеству совершить революцию в собственном сознании. Теперь человек будет определять свое будущее, а для этого нужно сделать человека счастливым, и тогда он сам себя сделает свободным, знаменитым, успешным. Счастье есть чувство свободы от боли. Нужно просто научить человека счастью.
Ксения вздохнула.
— Иными словами, внушить ему счастье, — сказала девушка, — а как же свобода выбора, чувство преодоления испытаний? По-моему, жизнь без испытаний это не жизнь, а лишь существование. Да и не может быть абсолютного счастья. Как же мы поймем, что есть счастье, если не узнаем несчастья?
— Я верил в совершенствование человека, — гордо сказал Верховский, — я считал, что могу дать человеку инструмент, благодаря которому он будет чище, выше, лучше, ну или близко к этому. Создавая препарат, я верил, что счастливый человек будет свободен от дурного поведения, от зависти, от тех поступков, которые он не хочет совершать.
Ксения не удержалась от улыбки.
— Это вы исходя из собственного опыта решили? — рассмеялась девушка.
— Вы же сами говорили об опыте, — парировал Верховский.
— Но ведь человек рожден для преодоления, — сказала Ксения, — вам не приходило в голову, что наше сознание так тонко откалибровано, что находится в хрупком балансе между счастьем и несчастьем, между добром и злом. Вторгаясь в этот баланс, вы лишаете человека сделать выбор самостоятельно и построить свой собственный мир в душе. Вы навязываете счастье, а это угнетение. Угнетение души во имя физических страстей.
Верховский хмыкнул.
— Удивительно, не знаю, почему мне с вами так интересно, Ксения Игоревна, — у вас странная способность предугадывать то, что человек хочет сказать.
Ксения глотнула вина.
— Хотите сказать, что вы тоже поняли это? — спросила она. — Не слишком ли поздно?
Верховский пожал плечами.
— Да, — сказал он, — такая кощунственная идея вспыхнула в моем сознании, а потом еще одна и ещё кощунственнее. Что, если кто-то аккумулирует идею счастья, монополизирует её для избранных и только им в будущем будет давать препарат? В конце концов, нас ведь слишком много, чтобы все были счастливыми.
Ксения широко улыбнулась.
— И ваша либертарианская идея всеобщего счастья рассыпалась в обычную диктатуру, — сказала девушка, — диктатуру для разума. То, что вы считали инструментом свободы, таким быть перестало и превратилось в оружие контроля над человеком. Благими намерениями вымощена дорога в ад. Банальное, но точное описание вашей ситуации. Не вы первый, не вы последний.
— Стандартная эволюция подобных вещей, — кивнул Верховский, — удивительно гадкое ощущение, что помогло создать первую в мире глобальную тираническую монополию.
— Но вы же умный человек, — сказала Ксения, — как же вы не поняли, что Адашев с вашей помощью хочет улучшить тот препарат, касательно которого вел расследование Чилуэлл? Не поверю, что вы не сопоставили эти факты.
Верховский развел руками.
— Клянусь вам, — сказал он, — я понятия не имел о делах Чилуэлла. Мы и знакомы-то толком не были. Правда, он хотел через меня выйти на моего учителя, но не успел.
— А потом к вам пришел Левицкий, — догадалась Ксения.
— Да, — кивнул Александр, — уж не знаю каким образом, но он выяснил, что я разработал греларозол. Пришел, устроил сцену, обвинял меня во всех смертных грехах. Вот от него-то я и узнал, чего именно касалось расследование Чилуэлла. Узнал и понял, что вернулся в ту же точку.
— И как всякий гений, поняв, что творите зло, решили уничтожить свое детище, — улыбнулась Ксения.
— Это так, — сказал Верховский, — мы решили до поры до времени скрыть наше сотрудничество с Андреем, чтобы в Организации ни о чем не догадались. Но у этих людей везде есть глаза и уши. Они распространяются словно радиация. Их не почувствуешь, но они уничтожат любого, кто встанет у них на пути. Именно тогда против меня и началась большая игра, по моему истощению.
— Извините за прямоту, — сказала Ксения, — а почему вас просто не убили?
Верховский засмеялся.
— Вы не понимаете, как действует Организация, их задача не уничтожить, а подчинить, унизить, растоптать твое достоинство. Организации не нужны трупы, им нужны рабы. Они умеют превращать человека в тряпку. Просто, через нужные связи, замораживаются активы компании, возбуждаются уголовные дела, покупается топ-менеджмент, который сливает информацию, не мне вам рассказывать, как это делается. Вот, а потом предлагается сотрудничество. Мне такое предложение сегодня как раз поступило.
— От кого? — спросила Ксения.
— Сегодня ко мне пришли от имени второго лица государства, — продолжил Верховский, — и сказали, что если я откажусь от участия в реализации проекта «Греларозол», то меня постигнет вышеописанная участь, и ещё сказали, что в случае неповиновения они докажут серьезность своих намерений на конкретном