Бесконечность I. Катастрофы разума - Андрей Волков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Здорово, заключила девушка, ещё и пожар где-то.
Разорвав часть плаща, она замотала им лицо и бросилась вверх по лестнице, по которой недавно скатывалась. Добежав до верха, девушка потянула за ручку и распахнула дверь. Её встретил столб огня.
Гостиная уже была полна дыма и пламени. Лопнул и вспыхнул паркет. Горели шторы, мебель, картины. Пожар охватил всё.
Задыхаясь от едкого запаха, Наташа прыгала по разноцветным наборным доскам горящего паркета. Сообразив на ходу, что видела где-то здесь телефон, девушка попыталась его отыскать, но наткнулась только на опаленный пластиковый корпус, валявшийся возле круглого мраморного столика.
От всё повышающейся температуры нагрелся и обрушился зеркальный потолок. Наташу засыпало осколками. Девушка стала хлопать себя по рукам и ногам, стараясь стряхнуть с себя острое крошево. Для этого пришлось, правда, пожертвовать остатками пальто. Девушка стянула его с себя и швырнула на столик. Пальто упало рядом, прочертив пряжкой пояса дугу по поверхности стола и смахнув смятую лежащую на нем бумажку.
Наташу вдруг остро поразила мысль, что в аккуратной обстановке гостиной, которая была до всех произошедших событий, она не замечала никаких скомканных бумажек на этом столе, потому что сама стояла рядом с ним.
Это было похоже на бред, но Наташа так утвердилась в этой своей мысли, что быстрым движением схватила бумажку и сунула её во внутренний карман кителя.
С оглушительным треском рухнула люстра, прямо на тот самый стол. Наташа поняла, что если она задержится хоть на секунду, то останется здесь навсегда. Девушка стала отступать в прихожую, давя в себе мысль о том, что тело Соболя приходится оставлять вот так, но она понимала, что вытащить его уже нет никакой возможности. Гостиная превратилась в один сплошной огонь. Лопались стекла, трещали перекрытия. Пламя перекинулось из гостиной в переднюю, словно бы преследуя беглянку. Мелькнувший было огнетушитель уже ничем помочь здесь не смог бы. Наташа выбежала через входную дверь на улицу, жадно хватая ртом воздух, который вмиг наполнился воем сирен. К дому неслась пожарная машина. Очевидно, что кто-то из соседей заметил огонь.
Наташа успела увидеть только это, прежде чем ноги подкосились и сознание вновь покинуло её.
* * *
Обычно для Верховского подобные ситуации были весельем. Сколько их было. Без счету. Он к ним относился как к очередному приливу адреналина. Но не сегодня. Не из-за высоких ставок на кону или опасности, которой он подвергался. В подобных ситуациях он забывал обо всём. Обо всем, что сделали с ним, обо всём, что сделал он. Но сегодня всё по-иному. Сегодня речь идет о жизни человека, чье дыхание было его единственным воздухом, биение сердца единственной музыкой, а лицо единственной красотой.
Верховский достал фотографию, с которой никогда не расставался ещё со времен учебы в Женеве.
Он прекрасно помнил их первую встречу. С этих пор он ни на секунду не переставал думать о ней.
А сегодня…
Сегодня её жизнь зависела от того, успеет ли он вовремя или нет. Один раз он уже опоздал.
Раздались мягкие шаги. Впрочем, он почувствовал её раньше, чем она прошла в гостиную.
— Чем обязан визиту? — спросил молодой человек. — По-моему мы закончили наш разговор.
Ксения Авалова, вероятно, так не считала.
— Вы сами знаете, что нет, — сказала она из темноты, — и знаете, что теперь от ваших ответов зависит жизнь дорого для вас человека. Спасите хотя бы её.
Верховский фыркнул.
— Вы говорите так, будто я что-то могу сделать, — бросил он, — так вот я вынужден вас разочаровать. С момента нашего с вами расставания произошло нечто, что лишает меня какого-либо влияния. Вы уже догадываетесь об этом, не так ли?
Ксения вышла из тени.
— Я полицейская, а не ясновидящая, — спокойно сказала девушка.
Верховский пожал плечами.
— У меня в холодильнике есть вино, — отвлеченно сказал он, — давайте с вами выпьем.
Лицо Ксении выражало вежливое равнодушие к его словам. Ему очень хотелось прочитать в этот момент её мысли, но сознание её оставалось для него закрытым.
Молодой человек по-хозяйски улыбнулся и сходил на кухню за вином, стараясь подсмотреть, как ведет себя гостья. Ничего особенного, она просто разглядывала гостиную.
Вино было налито с характерным глубоким журчанием, и хрустальные бокалы окрасились в бурый цвет. Всё это время Александр наблюдал за девушкой и пришел к выводу, что она явилась с какой-то определенной мыслью, но мысль эту она пока не выкладывает.
— Помните, в нашу первую встречу я спросил вас, верите ли вы в судьбу, — заговорил Верховский, — я с течением времени всё больше начинаю принимать ваш ответ.
Ксения улыбнулась.
— Чем дольше человек смотрит в бездну, тем больше она поглощает его, — сказала девушка, — главная опасность того, кто хочет бороться с чудовищами, — самому не стать чудовищем.
Ах как это верно, промелькнуло у Верховского. Как она умеет выцеплять из самого нутра человека.
— Меня в чудовище превратила любовь, — произнес он, — самое прекрасное чувство на земле сделало меня орудием.
Ксения отпила вина.
— Архимед говорил, что любовь, — это как теорема, её надо всё время доказывать, — сказала девушка, — простите мне мою дерзость, однако мне кажется, что вы никогда не любили. Страсть, влечение — это не любовь. Но сейчас, в этот самый момент, вы что-то поняли, вы поняли свои чувства к ней и действительно боитесь потерять её.
— Да, — кивнул Верховский, — но слишком поздно, чтобы что-то исправить. Знаете, как Анархарсис писал о вине? Первая чаша принадлежит жажде, вторая — веселью, третья — наслаждению, четвертая — безумию. Я испробовал все четыре и теперь, пожалуй, добавлю пятую — с ядом.
Ксения сдвинула брови.
— Мне кажется, что для вас это слишком легкомысленный шаг, — сказала она, — ваш ли выбор — бежать от проблем? Вам это как-то не к лицу.
Он не смог понять, иронизирует она над ним или нет.
Ксения просто продолжала на него смотреть.
— Я не так силен, как многим того бы хотелось, — произнес Верховский, — вы, быть может, это и сами поняли. Вы разбираетесь в людях.
— Меланхолия свойственна человеку, — пожала плечами Ксения, — но суть в том, насколько человек позволяет меланхолии контролировать себя. Культивирование меланхолии — вот где истинное несчастье.
Верховский был озадачен.
— А вы считаете, что в нашем мире еще осталось место счастью и надежде? — прямо спросил он.
Авалова улыбнулась.
— Всегда, — сказала она, — эти чувства уравновешивают нашу меланхолию. Даже вы, в самой глубине души,
