Жизнь – сапожок непарный. Книга вторая. На фоне звёзд и страха - Тамара Владиславовна Петкевич

В храме поставили свечи, написали записки о поминовении усопших, упомянули в первую очередь Вашего Колюшку и остальных невинно убиенных и пострадавших, молились за них всех.

Храм у нас по воле судьбы находится на том месте, где во время сталинских репрессий 1934–39 гг. заключёнными был построен театр, и там, как и Вы, выступали заключённые артисты. Старожилы рассказывали, что было не хуже, чем в Мариинском театре. Во время войны здание было полностью уничтожено…

В этом году летом мы с Александром Климовичем обвенчались. Я докрестилась, так как меня в 1935 г. на дому крестила бабушка, сами знаете, какое было время. Правильно сказала Ваша бабушка Дарья: «Без Бога-то нельзя, ходить всё равно будем, да только потихонечку!» Царство ей небесное, вечный покой. Права она тысячу раз, жизнь это показала. Не профессор, а так могла высказать именно то, что нужно в первую очередь каждому человеку, живущему на земле!

Тамара Владиславовна!

У Вас с Юрой всё будет хорошо, тоненькая, узенькая, чуть приметная росистая тропинка уже проложена, есть. Это Ваша невестка, внуки. Внуки – Ваша родная кровь, и это всё самое живое…

Целую, обнимаю Вас, Тамара.

Дай Бог Вам счастья, здоровья, да хранит Вас и всех Ваших Господь Бог!

Мария

19.09.2002

Здравствуйте, уважаемая Тамара Владиславовна!

Я прочитала Вашу книгу, и она настолько затронула мою душу, что возникло к Вам родственное чувство, сопереживание тому, что произошло с Вами. Вы стали мне близки. Простите. Не могу выразить словами то, что чувствую.

Мне 42 года. Разрешите мне кратко рассказать о моих предках. С отцовской стороны мой прапрадед (в середине XIX века) был священником. Имя его – Фёдор Успенский. Сын его умер, только успев жениться, и оставил мою бабушку Матрону Моисеевну сиротой. Бабушка вышла замуж за Фёдора Кондратьевича Капустина, работавшего на типографии Сытина литографом, корректором, гравёром. Жили они в Клязьме, в достатке. У них было 4 сына. Один из них – мой отец. В первую волну репрессий их раскулачили, а дедушку посадили в Бутырки, хотя к так называемым кулакам они не имели никакого отношения. Через год выпустили и сразу реабилитировали, но в тюрьме он заболел туберкулёзом, от которого умер зимой 1941 года. Его жена, моя бабушка, не боялась высказывать своё отношение к существующей власти и во вторую волну репрессий была осуждена по 58 статье и выслана в Красноярский край, в посёлок Балахна на Чулыме. Удивительным образом сохранилось одно письмо, которое Фёдор Кондратьевич послал в ссылку Матроне Моисеевне. В нём говорилось, что он подал прошение о пересмотре её дела во все инстанции и везде отказали. Старший брат отца Виктор погиб в 41 году под Москвой. Моего отца на фронт не взяли, потому что во время раскулачивания ему разбили коленную чашечку, начался туберкулёзный процесс и отец остался инвалидом.

Со стороны мамы мои предки – казаки из Приазовья. Мой прадедушка Николай Аркадьевич Лащилин в 1895 году окончил Строгановское художественное училище в Москве, где учился на деньги казаков. Его два брата были офицерами царской армии. В 1918 году дедушка с женой бежали из Мариуполя от красного террора в Подмосковье. В Мариуполе он преподавал живопись и рисунок, в Подмосковье работал на заводе. Судьба его братьев неизвестна. Его дочь Мария Николаевна (моя бабушка) и её муж Дмитрий Николаевич Никитин (мой дедушка) были удивительно добрыми людьми. У них было три дочери. Старшая – моя мама. Удивительно, но я чувствую связь со всеми моими предками и понимаю, что не имею права своими поступками оскорбить их память.

Помоги Вам Господи!

Низкий поклон Вам.

Сергей Александрович Тиктин

16.02.2003, Израиль

Дорогая и многоуважаемая Тамара Владиславовна!

Пишут Вам Ваши новые поклонники Дора Штурман и Сергей Тиктин из Израиля. Фактически пишу я, Сергей, так как Дорочка приболела…

Читая Вашу книгу, мы плакали, как в детстве, читая «Хижину дяди Тома» и «Тиля Уленшпигеля»…

Дора Штурман попала в советские лагеря почти тогда же, когда и Вы. Причём за дело. Будучи в эвакуации студенткой литфакультета в Алма-Ате (недалеко от мест начала Ваших злоключений), начала она с изучения творчества Пастернака, Маяковского и Багрицкого и дошла до анализа советской системы, её пороков и объективных причин последних. В этом её работы близки к работам Р. Пименова… Эти её материалы надолго канули тогда в чёрную дыру ГУЛАГа, были возвращены почти через 50 лет и пересланы друзьями в Израиль. Когда мы их разбирали, то нашли Дорочкиным почерком на полях: «Сталин… сволочь». В 1940-х за это можно было схлопотать не пять лет, а пять расстрелов. Не заметили?! Выпустили Дорочку досрочно, тяжелобольную, – и тоже по ошибке. Ведь её дело, ко всему прочему, было ещё и групповым (58–10–11). К счастью, ей удалось сохранить дочку, хотя и тут было много страхов. В лагерях Дорочка не исправилась. Выйдя на советскую волю, продолжала заниматься системологическими исследованиями, литературной критикой и стихосложением. Умело скрыла свою судимость, живя в непаспортизованной местности, и тем самым избегла повторного ареста. Потом окончила филфак и перебралась в Харьков, к матери (ныне покойной), расставшись с первым, «лагерным» мужем. С ним она прожила 16 лет, но, как сапоги, на воле они тоже оказались «непарными». Сокрытие судимости раскрылось случайно. Ух и бесились харьковские партийные бонзы! Но времена уже были другие.

Познакомились мы с Дорочкой в 1966 году. Поженились в 1971-м.

Я окончил университет как физик, работал в различных НИИ, много воевал за своё научное направление, защитил диссертацию. А дома годами собирал анекдотный фольклор. Так что мы с ней оказались парными сапогами. Живём вместе уже тридцать с лишним лет. О нашей деятельности знал в Союзе только весьма тесный круг…

…К началу 70-х нам в Союзе стало «жарко». Надо было уносить ноги. Речь идёт не о смелости или трусости, а об элементарной осторожности, сохранении возможности продолжить работу и, в конце концов, «запустить её на информационную орбиту». Дорочка второго срока бы не выдержала, а я бы и первого. То, что пережили Вы и она, впору сравнить с тайфуном. Как правило, попавшие в тайфун корабли погибают вместе с экипажем и грузом. Мало кому удаётся спастись, и их заслуженно числят в героях…

Виталий Александрович Бернштейн

12.11.2006, США

Дорогая Тамара Владимировна! Пишет Вам из Бостона Ваш далёкий читатель и почитатель. Прочитал, не отрываясь, Вашу книгу, которую дал мне Рафа Лашевский. Тема её вроде бы не новая. О лагерях уже писали много: и Солженицын, и Шаламов,