Самая страшная книга 2022 - Сергей Владимирович Возный
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Придворные советники пришли в ужас, когда узнали о планах князя. Они пугали его демонами, злом, проклятиями… Увещевали личным запретом, наложенным патриархом Самбхава, объявившим эти земли бейюлом. Но князь был непреклонен. Взяв с собой отряд преданных воинов, он отправился в путь.
Месяцы спустя он вернулся. Никого из спутников с ним не было. Но была Доржи, его жена. Тогда придворные объявили ее исчадием ада и предали огню. Князь погиб, защищая воскресшую супругу.
— Читаешь «Грех Намдэ Цэнпо»? — спросил Зуев несколько дней назад, перекрикивая рев ветра, тормошившего палатку, как голодный зверь — добычу. Рыбин делил жилище с Зуевым, в другой палатке ночевали Ерин и француженка.
— Ты знаешь эту историю? — ответил Рыбин.
— Грустная байка, — сказал Зуев, глядя в дрожащий нейлоновый потолок. Его глаза едва заметно поблескивали в темноте отраженным светом телефонного экрана, как ледышки. Мрак, скрывавший все остальное, превратил Зуева в бесплотный фантом, в голос ледяной ночи. Лишь болезненное, сиплое дыхание напоминало Рыбину, что рядом с ним живой человек.
— Там и правда творятся чудеса, — вдруг прошептал Зуев. Ветер будто намеренно затих, позволив этому шепоту достичь ушей Рыбина. — Скоро сам увидишь.
— О чем ты? — ответил Рыбин, выключая смартфон и пряча его в спальник, чтобы не разрядился от мороза. — Откуда ты знаешь, что там?
Зуев не ответил. Как не отвечал и прежде, когда Рыбин или Ерин интересовались, почему, несмотря на бурю, застилавшую все вокруг непроницаемой пеленой, и вопреки бредовым показаниям сбесившихся навигаторов, он постоянно знал, куда идти, и уверенно вел их дальше. Зуев лишь молчал и слабо, тускло улыбался в ответ. Сейчас Рыбин видел только это холодное мерцание глаз в темноте, но все же почему-то знал — Зуев улыбается и теперь.
Впрочем, странное молчание руководителя группы было ерундой в сравнении с тем, что произошло с Синичкиным. Этот мощнейший альпинист с особой страстью к ледолазанью присоединился к Зуеву после того, как тот пообещал ему восхождения на причудливые сераки в Цирке Годеш. Когда три дня назад они перешли через перевал Душ и под ураганным ветром двинулись вдоль хребта, Синичкин шел во главе связки. Все они сильно устали, ураганный ветер и снег едва позволяли разглядеть идущего в полутора метрах впереди. Рыбин брел третьим, едва переставляя ноги, когда веревка резко натянулась, рванув его вперед. Рыбина развернуло, он рухнул на снег, рюкзак навалился сверху, выбив из легких разреженный воздух. Веревка тут же потащила его вперед, во мглу, где едва различимая тень Ерина с криком растворилась в белизне.
Многолетний опыт заставил руки без указаний истощенного, одуревшего от высоты мозга самостоятельно вонзить ледоруб в присыпанный снегом лед. Это замедлило, но не остановило сползание в невидимую бездну. Лишь когда Зуев сделал то же самое, они сумели остановиться и закрепиться.
Трещина была забита свежим снегом и оттого почти незаметна. Им удалось вытащить Ерина, оставшегося без рюкзака, а затем и Синичкина — сохранившего рюкзак, но лишившегося жизни. Шея ледолаза была сломана, в голове, с которой слетела каска, зияла чудовищная рана. При подъеме наверх голова безвольно болталась, как у китайского болванчика, окропляя кровью стены ледяного провала.
Гибель товарища повергла Рыбина и остальных в уныние. Но реакция Зуева оказалась куда более странной — он внезапно впал в настоящую панику, заметался по лагерю, наспех разбитому после трагедии на леднике, и принялся бормотать себе под нос что-то невнятное. Конечно, смерть была ужасным событием, но в горах это было привычным, рутинным ужасом — расщелины, камнепады, лавины и чудовищные высотные нагрузки уносили жизни множества альпинистов, и каждый знал кого-то, кто не вернулся с заснеженных вершин. Зуев не был исключением — к своему шестому десятку он лишился многих товарищей. Поэтому Рыбин списал неадекватность руководителя на обострившуюся горную болезнь. Она не давала покоя им всем, свирепствуя куда сильнее, чем ожидалось на такой высоте. Тошнота, головокружение, отсутствие аппетита и апатия сочетались с нарастающей сновидческой зыбкостью всего вокруг. Будто они уходили все глубже в какую-то запретную, закрытую на ремонт часть мира, которую еще не успели как следует обустроить, прорисовать, наполнить цветами и звуками.
Приступ паники у Зуева миновал, когда на закате, в темнеющей снежной мгле, показались неясные силуэты. Вскоре выяснилось, что это были трое французских альпинистов. Двое мужчин и девушка. Они двигались к перевалу и заблудились в пурге. Зуев указал им путь, и французы ушли, надеясь пройти еще немного до темноты. После их появления истерика Зуева сменилась угрюмой задумчивостью. Ерин предложил вернуться, но руководитель отказался.
— Он хотел бы, чтобы мы дошли, — пробормотал Зуев, устремив пустой взгляд вслед уходящим французам.
Рыбин не возражал. Он тоже хотел дойти. Хотел увидеть Аню, не думая о том, как это возможно. Увидеть хоть тень, отблеск, ледовый фантом. Как увидел один из спутников Харта в двадцать первом.
А еще он думал о Намдэ Цэнпо, который не только увидел.
Той ночью Рыбина, как обычно, разбудил переполненный мочевой пузырь — причина, выгонявшая любого на холод из теплого спальника, невзирая на холод и пургу. Зуева в палатке не было. Выбираясь из спального мешка, Рыбин коснулся спальника соседа. Мешок успел остыть.
Ботинки превратились в куски льда, в которые едва удалось воткнуть стопы. Снаружи Рыбин обнаружил, что буря утихла. Свежий снег искрился на палатках в свете звезд, казавшихся такими близкими — и одновременно чужими и холодными. Помочившись в снег, Рыбин повернулся к палатке и заметил в темноте дрожащее пятно света. Оно плыло над ледником, приближаясь к лагерю. Это было что-то огромное. Исполинский циклоп со светящимся глазом.
Лишь на расстоянии двух-трех шагов Рыбин понял, что это был Зуев. Он нес кого-то на плечах. Девушка. Длинные светлые волосы свисали вниз, скрывая лицо и едва не волочась по снегу. Волосы, покрытые снегом и кровью. Кровь забрызгала и большой смайлик на ее куртке, придав ему хищный, кровожадный облик.
— Я услышал… крики, — пробормотал, тяжело дыша, Зуев. Он торопился к палатке Ерина. Рыбин двинулся следом, неуклюже ковыляя в своих не до конца оттаявших ботинках. — Направился вниз, нашел их лагерь… Лавина. Все погибли, кроме нее.
Там, в полузабытом «внизу», Ерин был фельдшером и после беглого осмотра решил,
