Таун Даун - Владимир Лорченков

Брюбль чешет жопу, открывает холодильник, берет себе пивка, угощает меня. Перемещается в кресло, продолжает свой спич. О чем он? Бедность! Брюбль страшно беден и предупреждает меня сразу, что помочь ничем не сможет. Просто дружеское участие, пара советов… Так, получив письмо от меня – русский писатель в Канаде, недурной французский, готов к службе даже портье… – он, русофил Брюбль, сразу понял, чем мне нужно заниматься. Собаки! Ав-ав. Я даже подумал, что он спятил, потому что Брюбль встал на четвереньки и начал лаять. Но он просто иллюстрировал мысль. Итак, собаки. Мне следует отправиться в район, где живут какие-нибудь babushki, говорящие по-французски и русски – я так понимаю, речь шла о мифических дочерях белых генералов, бежавших после 17-го года из России, – и предлагать им выгулять их собачек за пятнадцать… нет, тридцать долларов в час! А? Каково?! Сразу же видно, что он бизнесмен… Человек дела. Тут Брюбль видит, что я доел предложенный сэндвич, и спохватывается. Достает из холодильника банку кленового сиропа, ищет ложечку в шкафу, гремит долго приборами… Находит! Торжествуя, окунает ложку в банку и протягивает мне. Очень заботливо. Он кормил меня, как ребенка. Банку давать опасно. С иммигранта станется – я мог все себе в глотку опрокинуть. Иммигрант прожорлив. Оглянуться не успеешь, а он уже все сожрал: банку сиропа, холодильник, дом, памятник Сталину, всю манду в округе… Как я нахожу его гениальную идею? Тридцать долларов в час!.. Ну и те пятьдесят в месяц, что мы станем получать раз в месяц с женой за то, что она станет для него инкубатором. Точно не захочет? И я не хочу? Жаль, очень жаль… Многие приезжают в Канаду с очень большими претензиями… непомерными запросами… Ничего, это быстро проходит. Жизнь ломает! Особенно в Канаде. Ну а если пятьдесят пять долларов в месяц? Это последняя цена! Больше у него нет. Тренькнул телефон. Брюбль попросил меня не стесняться, пока он разговаривает. Я так и сделал. Потряс пару книг на полках в соседней комнате – авось там деньги спрятаны… Вышел в ванную. Когда вернулся, Брюбль все еще сидел с бутылочкой, но пива в ней было под самое горлышко. Взял новую, пока я отсутствовал. Брюбль посетовал на дороговизну дома, кризис. Сказал, что раз я такая скотина неблагодарная, что не хочу сдать ему напрокат манду своей жены и не намерен выгуливать собак, то у него для меня еще один вариант. Последний! Тут Брюбль встал и перешел на торжественный тон. Сказал, что написал письмо Путину. И хочет, чтобы я его перевел… опубликовал… У меня есть связи, он знает. Я пообещал, Брюбль остался доволен. Спросил, могу ли я оказать ему очень личную услугу. Я поежился. Очевидно, все эти разговоры так распалили его, что он намеревался ко мне приставать, думал я. Но ошибался. Брюбль был верен манде и только манде. Могу ли я помочь отредактировать ему письмо одной девчонке из Молдавии? Он с ней познакомился в Монреале случайно и с тех пор звонит ей в режиме нон-стоп. А она – сучка! Не берет трубку… В рот-то наверняка берет… А трубку – нет! Какая досада! Он, Брюбль, знает 27 языков. Хинди, испанский, немецкий, итальянский, греческий и остальные. Так написано про него на страничке о нем в «Википедии». Ни одной ошибки в тексте, он знает. Он же текст и писал! Брюбля опять унесло от манды, он произнес похвальную речь своим лингвистическим способностям. Послушать самозванца, так он и шумерский знал! Я был спокоен за Хаммураппи. Если Брюбль знал язык шумеров, как русский, – которым, по его словам, он владел свободно, – то тайнам Энлиля ничто не угрожало. Останутся неразгаданными! Брюбль в это время показал мне набранный текст, письмо к молдаванке. «Милый Иляна, твой мой зайти в мозг как игол в стог сена как член вазелина без в киска твоё пронзить мой сердц как игол Кащей яйцо всмятку в сухомятку кишечно-сосудистый тракт… почему не берешь трубка? В рот наверняка берешь, а трубка нет! Сталин трубка курил, моя шел крокодил. Давай твоя моя встречаться животами прижиматься. Глаз твой кривой как косуля, мой сердце стучит, как циферблат. Тук-тук. Давай жениться. Мой тебя любить». Брюбль хотел знать, насколько его текст убедителен. Бедному уродцу в голову не приходило попросить меня проверить грамматику или правописание. Он же сказал, он великолепно знает русский. Он полиглот! Так что я ничего не подправил, только похвалил. Да и что добавить? Его член – понятно же, что подразумевалось под «его», – и в самом деле Иляну любил. Никаких сомнений!

…конечно, Брюблю меня не обмануть. Я его сразу увидел, целиком. Как комок шерсти, которую кот срыгивает. Брюбль просто жадничал, не хотел за манду платить. Жадность свою он прикрывал болтовней про бездуховных женщин Запада, которым лишь бы карьера да так называемая свобода… Про то, как капитализм портит порядочных женщин из бывшего СССР, лишает их духовного начала. Еще бы! Раньше за колготки иностранный турист Брюбль мог половину УССР поиметь, а сейчас запросы выросли. Три, четыре пары колготок… Кстати, как я нахожу все происходящее на Украине, спросил меня Брюбль, отправлявший сообщение молчаливой Иляне. Я человек новый, родом оттуда, из СССР, должен знать… Лично он, Брюбль, за Донбас, за свободу! Как наверняка и я. Конечно, у меня тут уже много знакомых? Они, разумеется, тоже за Донбас, за свободу? Адреса, телефоны их у меня при себе? Я соврал, что познакомился с парочкой человек тут, в Квебеке, но координат еще не знаю. Брюбль не выглядел разочарованным. Я не огорчил его. Знакомство только начиналось, выглядело многообещающим, перспективным. Где-нибудь… когда-нибудь… по какой-нибудь линии… я все равно окажусь полезен, знал Брюбль. Не помогу с явками и адресами, так свежей манды подтащу. Не принесу манды, так чей-то адрес выдам. А не получится ни с тем ни с другим… Так хоть собаку выгуляю! Собаки у него не было. Но он мог бы ее завести. Особенно теперь, с учетом вновь сложившихся обстоятельств. Дом у Брюбля – большой, пустой… Только мебель красного дерева да телевизор с экраном на всю стену. Я надеялся, что Брюбль мне место домоправителя предложит, и я буду хозяйничать, пока миллионер по Кубам и Доминиканам шарится в поисках манды, но участь Лимонова мне не обломилась. Испортил болтливый старик Савенко конъюнктуру на рынке труда для русских писателей за границей. А все почему? Русские же все помешаны на себе. Эгоисты! Каждый думает, что он – последний. Наверняка Лимонов, дурак, думал, что после него за границу никто из русских писателей не сбежит. Еще бы. Он же – конец истории. Каждый русский – недоделанный Фукуяма. Вот лично на нем вся история-то и кончается! А еще он немножко Людовик Солнце, потому что после него – хоть потоп. Вот и после старика Лимонова с его старческим недержанием русскому писателю устроится смотрителем в дом миллионера – никак. Я выпил рюмку водки меланхолично. Брюбль покряхтел, налил еще. Если завтра у меня голова разболится, я сам буду в этом виноват, хе-хе. Но видно, что жалел водки. Мне плевать было, что ждет завтра. Голова по утрам и так трещала. С утра до вечера. И ночью трещала! Деньги. Где достать денег. Счета росли, балансы шатались, как пьяный канатоходец в прогоревшем цирке, концы с концами встречались в самый, казалось, последний момент. Как два гимнаста в том же цирке, которые, почти упустив руки друг друга, все же схватываются, на радость публике. С отчаяния я даже в долг просить начал! Никто, конечно, не дал. Раз так, надо самому брать, решил я. Не гнушался ничем, скользил над планетой грифом-падальщиком. Так и на письмо Брюбля к Путину налетел. Брюбль, напомнив мне о нем, снова перешел на манду… словно на рельсы поезд поставил. И понеслось. Только искры брызжут! Последние несколько лет у него – два романа. Он пытался и больше, но не получалось! Сучки франкоканадки с сайтов знакомств даже ответом не удостаивали. Им только молодых с фигурой стриптизера подавай. Или женитьбу. А он, Брюбль, немножечко в годах, ему стукнуло шестьдесят… Торс у него отличный! Беда только, слегка жиром спрятан. Но женщины в странах, где еще сохранилась духовность… где люди смотрят в душу и глаза, а не на сиськи и кубики пресса… ценят Брюбля! Так, у него на Кубе живет подружка, к которой он летает каждый месяц. Она дала слово, что забеременеет от него и выносит ребенка. Он за это после каждого траха выдает Анхеле – так ее зовут – пятьдесят долларов. Для Кубы – состояние! Анхела просит еще пятьдесят в месяц за то, что ни с кем не трахается, кроме Брюбля. Чтобы он, значит, был уверен, когда она залетит, что отец – он. Бедный дурачок! Такой ушлый… прижимистый… расчетливый… а не понимал, что его дурят. Или понимал, но прятал от всех, включая себя. Так хотел ребенка… В общем, кубинка тянула из него деньги вот уже год. Каждый месяц, слив между коричневых ляжек, Брюбль вставал, пошатывался, умывался в треснувшей раковине. Глядел в окно на улочку Гаваны. Анхела томно тянула с кровати, что это – лучший секс в ее жизни, не считая предыдущего месяца. Требовала свой полтинник. Получала. Просила Брюбля – мой Мишель, ласково звала его, – потрогать сиськи… Понимаешь, Владимир, делился Брюбль, сиськи у нее всякий раз и правда становятся будто толще… тяжелее… Словно распухают! А ведь это – явный признак беременности! Не делает же она от меня аборты каждый раз… Ну и что я должен был ответить? Объяснять ходячему поцу, который сунул в девку в десять лет и с тех пор не вынимает, что у женщины после хорошего траха грудь наливается? Уж увольте! Я поддакивал, соглашался. Очевидно, девка хочет забеременеть. Просто не получается! И, само собой, она ни с кем не спит. Правда! Не может такой человек обмануть! Хотя, понимал я, кубинка, скорее всего, порядочная мать семейства… Растит двоих детей… а приключение с Брюблем для них с мужем не больше чем щепотка пряностей к браку. Опять же, сумма приличная! Пятьдесят долларов… Такая «беременеть» будет еще лет пятьдесят. В сто двадцать, может, и родит!.. Другая возлюбленная Брюбля живет в России. Ее зовут Анастасия, она потомок дворян, сбежавших от большевиков в Сибирь и там затаившихся. Эка невидаль! В России 140 миллионов потомков дворян, сбежавших от большевиков в Сибирь, чтобы затаиться. Неясно только, от кого же они сбегали. Слушаю дальше. Все как и полагается. Дедушка-народоволец, прабабка – фрейлина Ее Величества, дед – генерал Советской Армии, сидел в ГУЛАГе, победил Гитлера, родители – сотрудники специального секретного конструкторского бюро при Политбюро. Полный набор на экспорт! Я и сам такую же чушь периодически нес в интервью. Кончилось все тем, что у меня насчитали семнадцать дедушек, четырнадцать отцов и девятнадцать прабабок. После этого я затаился. А вот Анастасия – нет. Она дала о себе знать на сайте знакомств для иностранцев, где на запах ее манды вынырнул из глубин мирового океана виртуального говна сам эксцентричный миллионер Брюбль. Поплавал вокруг да около. Причалил к бережку. Договорились, что Анастасия прилетит к Мишелю. Но вот незадача. Она живет во Владивостоке! Другой конец России. Пришлось слать деньги. Сначала десять тысяч, чтобы Настя – они уже показали друг другу сиськи по скайпу и звали друг друга простецки: Настя, Мишель… – могла приехать, оставив немножко денег своей старенькой матери. Само собой, учительнице на пенсии и правнучке декабристов! Всех декабристов! Потом – семидневная поездка на поезде через Россию… снежный занос… два дня в гостинице в Иркутске, дополнительные расходы… Обвал гор в Кавказстане, три недели в Красной поляне в ожидании вертолетов и починки рельс… Еще деньги. Поезд поехал очень обходным путем, понимал я. То и дело с ним случались катастрофы… налетали банды волжских грабителей… взрывы нефти губили полотно… Судьба словно препятствовала нашей любви, писала Анастасия. Наконец спустя год бедняжка добралась до Москвы. Села на самолет до Мюнхена, а там сошла, чтобы пересесть на монреальский рейс. И что ты думаешь, Владимир? Что Мишель, спрашиваю, взяв без церемоний еще пива из холодильника. Она пишет, что в самолете упало давление, и всех вывели на аэродром, посадили в автобус и увезли обратно в терминал. Просит еще тысяч десять. На отель, на экскурсию по Мюнхену, на приличное платье… Волнуется, хочет одеться как следует! Но не кажется ли мне, что она его, гм, обманывает? Трудно сказать, отвечаю. Ну хорошо, хорошо, мы обсудим это в следующий раз… А сейчас мне пора домой. Уже поздно! Я могу опоздать на метро! Мне, в общем, все равно, но я выметаюсь, потому что Брюбль демонстративно включает хоккейный матч и включает звук на всю громкость. А я ненавижу хоккей. Дебильная игра, в которой кучка идиотов лупит друг друга по зубам палками и норовит полоснуть по паху острыми, как бритва, коньками. Спорт для храбрых! Получают они за это миллионы. Если за матч игроку идет чистыми полтора миллиона, то, стало быть, одна минута сто… Подсчитать точную сумму из-за водки и пива не получается. В голове шумит, так что я просто вытаскиваю из кармана бумагу, ручку и пишу что-то, когда вагон метро не слишком качает. Дома бросаю четвертушку со стихами на стол… я не собираюсь их публиковать! успокойтесь, поцелуйте меня все в задницу… ничего от вас не нужно… Пишу их, чтобы не взорваться… не пробить полотно железной дороги где-то в Сибири… не погубить мир… не стать, как гигантский астероид, причиной планетарного катаклизма, и чтобы из-за меня не вымерли нынешние динозавры – вы. Просто бросаю бумагу в гору таких же бумаг. И вижу, что на рабочем столе компьютера появился значок – сигнал о новом сообщении в почте. Это письмо от Брюбля к Путину. Текст надо перевести, пишет Брюбль. Le plus vite qu’il est possible, Vladimir![43]