Темный дом - Максим Хорсун

И сейчас же внизу загремели выстрелы, взвыли над лестницей рикошеты, всклубила пыль. Мяч лопнул, осыпав ступени резиновыми ошметками.

– Виддай «трубку»! – прокричали у подъезда.

– И бабу! – добавили сразу же.

Потом забухтели неразборчивые голоса спорящих.

– Гаразд! Бабу залышай соби, нам тилькы «трубка» потрибна! – сообщили, придя к консенсусу, «чернобыльские».

Но Садовников и Гаечка уже поднимались: шаг за шагом, ступень за ступенью. Снова затрещала радиола, и в квартире, которую оставили за спиной сталкер и его стажерка, разухабисто выматерились. Стало понятно, что гастролеры разделились. Так, не очень проворно, но методично и упрямо, «чернобыльские» шли по пятам, загоняя Садовникова в неминуемый тупик.

Ну, по крайней мере, так думали они.

– Нет у меня никакой «трубки», пацаны! – прокричал, сложив ладони рупором, Садовников.

В ответ залязгали автоматы. Взорвались, сея разящие осколки, стеклоблоки, сквозь которые виднелось жаркое солнце вечного лета. От пыли и пороховой гари стало почти невозможно дышать.

– Пригнись! – рявкнул сталкер.

– Ты побьешь их палкой? – не с сарказмом, а, скорее, с надеждой поинтересовалась Гаечка, принимая упор лежа на усеянной стеклом лестничной клетке.

Садовников не ответил. Запустил руку в рюкзак, вынул блестящий от смазки ТТ.

Из квартиры высунулся гастролер. На голове – низко надвинутый капюшон, на нижней части лица – бандана с черепами. Руки в толстых просвинцованных перчатках – у Садовникова были такие же, валялись в схроне за ненадобностью – сжимали тюнингованный «калашников».

Садовников успел выстрелить первым. Пальнул, опустившись на колено больной ноги. С такого положения он легко мог снести «чернобыльскому» голову, но предпочел для начала продырявить гастролеру бедро.

Пуля в ляжке – адская боль и море крови. Гастролер выронил автомат и, вопя благим матом, отполз в квартиру. Садовников не стал его добивать: раненым этот «хлопец» был полезнее мертвого. Он свяжет остальным руки, отвлечет часть преследователей и поможет беглецам выиграть время.

Но, с другой стороны, гастролеры теперь будут осторожнее, и уж тем более не станут церемониться, настигнув беглецов.

Сталкер пальнул пару раз вниз, сделал это больше для острастки, не рассчитывая подстрелить кого-нибудь еще.

– Вперед! – Он хлопнул Гаечку пониже спины и еле-еле успел остановить ее практически на кромке «комариной плеши». На следующий пролет пришлось забираться по перилам.

– Козел! – донеслось снизу. – Догоним – из шкуры вытряхнем!

– Осторожнее, пацаны! В «паутину» не вляпайтесь! – прокричал в ответ Садовников.

Осмотрев ступени, сталкер сразу же заметил цепочку следов, ведущих с верхних этажей в одну из квартир на площадке. Скромная, оббитая потрескавшимся дерматином дверь легко и беззвучно распахнулась, выпустив на лестницу облако табачного дыма. В проеме возник человек в заношенном спортивном костюме, майке-сеточке и темных очках, сдвинутых на затылок. В руках у него был укороченный автомат.

Глядя в плохо выбритое, блестящее от испарины, с воспаленными порами лицо, Садовников не знал – то ли радоваться, то ли брать руки в ноги и мчать подальше с удвоенной скоростью.

– Штырь!

– О-о, Костыль! – Штырь улыбнулся, блеснув золотыми коронками. – Вот так, типа, встреча!

– «Чернобыльские»! – Садовников ткнул пальцем в сторону приближающейся опасности. И тут же несколько пуль высекли искры из ступеней и пошли гулять рикошетами. Гаечка взвизгнула, Штырь с интересом поглядел на москвичку, затем смачно сплюнул и передернул затвор автомата.

– Щас, разрулим… Заныкайтесь пока! – Он махнул в сторону прихожей, мол, проходите.

Садовников с сомнением поглядел в сумрак, царящий за дверями. Из темноты вышел, поправляя штаны, Бельмондо. Подручный Штыря был вооружен дробовиком. За оттопыренными ушами белело по сигарете. Он тоже узнал Садовникова и подмигнул ему больным, затянутым бельмом глазом.

Сталкер схватил Гаечку за локоть и вошел в квартиру. Дверь, неприглядная снаружи, но усиленная кевларовыми пластинами изнутри, захлопнулась. Через миг на площадке загрохотали выстрелы. Отрывистый лай автоматов, бьющих короткими очередями или одиночными, чередовался с раскатистым грохотом дробовика.

Оказалось, что трехкомнатные хоромы завалены плотно набитыми полиэтиленовыми мешками. Гаечка захлопала ресницами, удивленно озираясь. Садовников глухо ругнулся: больше всего ему не хотелось быть причастным к тайнам «мичуринских», а тем более – совать нос в их сокровищницы.

В зале перед кальяном прямо на мешках развалился Нюх. Он тоже был сталкером – с «чуйкой» и всеми полагающимися делами, однако Нюх давно и прочно связал себя с бандитами, и прочие сталкеры сторонились его, как в обычной жизни нормальные, пусть и не без греха, люди сторонятся всяких отморозков. От Нюха даже на расстоянии несло клеем «Момент».

– К-костыль, че ли? – Нюх попытался приподняться, но у него ничего не вышло: снова грузно откинулся на мешки. Тогда он ограничился тем, что протянул Садовникову руку: – Братан двоюродный!

– Тебя все знают, – констатировала Гаечка, прячась у Садовникова за спиной.

– У нас маленький город, – ответил сталкер, пожимая Нюху липкую и дряблую руку.

Снова загремели выстрелы. Пуля клюнула в двери, кто-то высоко, по-бабьи, завопил. Гаечка забилась в угол. Нюх сосредоточенно попытался закурить, но выронил незажженную сигарету на треники. Садовников аккуратно присел на мягкий и шуршащий под задом мешок.

Знатная была квартирка, настоящий оазис – неизмененный, земной. Из следов Посещения – только налет фосфоресцирующей плесени – безобидной разновидности «зеленки» – на отставших обоях. Все-таки Нюх был талантливым сталкером, если смог отыскать такое место. Садовников был бы рад почувствовать себя здесь в безопасности, вот только главную угрозу в квартире представляли ее новые владельцы, а не Зона.

Хлопнула дверь. В прихожую ввалились Штырь и Бельмондо. Штырь нес за ремни два автомата, один из которых принадлежал ему, а второй был настолько испачкан кровью, что со ствола капало на линолеум. Бельмондо тоже тащил помимо дробовика два чужих ствола. Бандиты бросили трофеи на пол, заглянули в зал. Штырь нашел взглядом Садовникова.

– Напихали фраерам неместным по самые гланды! – похвастал уголовник. – Так что теперь ты, Костыль, нам торчишь. Из-за тебя мы, типа, жизнью рисковали.

– Базара нема, Штырь. – Садовников примирительно улыбнулся. – Ты же знаешь, за мной не заржавеет. Спасибо, братан!

Штырь удовлетворенно похмыкал носом, потом поглядел на Гаечку.

– Ух ты, какая неваляха, – произнес он с аппетитом. – Ты что, Костыль, теперь мадмуазелей в Зону водишь?

– Да это… – Садовников лихорадочно пытался придумать, как прикрыть Гаечку; ТТ оттягивал карман ветровки, и его соблазнительная тяжесть отвлекала. – Моя сестренка двоюродная по материнской линии. Из Москвы.

– Показываешь ей достопримечательности? – округлил глаза Штырь, Бельмондо и Нюх захрюкали.

– Обучаю семейному бизнесу, – снова соврал Садовников. – Преемственность, все дела.

Бандиты переглядывались, обмениваясь глумливыми улыбками.

– Ну, братва, спасибо за все! Мы, пожалуй, поскакали! – Садовников снова взял Гаечку за плечо и подтолкнул ее к выходу.

– Сдержи коней, – сказал Штырь, перегородив проход ногой. – Давай побакланим за жизнь. Чего ты такой быстрый, Костыль? Мы же с одного района, а почти не видимся. Когда в последний раз с тобой за стаканчиком сидели?

– В школе, – усмехнулся Садовников.

– Вот именно! – Штырь хлопнул его по спине. – Вы проходите. Типа, с сестрой, да. У нас тут кухня, водочка, для барышни – коньяк крымский, типа, как у людей.

Бельмондо ткнул дулом дробовика сталкеру в спину.

– Пушку только положи на пол.

Садовников поглядел Штырю в глаза: тот ждал с очевидным нетерпением, теребя пальцами обмотанную кожей рукоять страшной заточки, из-за которой он и получил свое прозвище. Сталкер медленно вытащил пистолет и так же медленно опустил его на линолеум.

– Ну давай, пошли-пошли! Чик-чик-опс на кухню!

На кухне, как ни странно, оказалось почти чисто. Вся рухлядь и мусор покоились на балконе, внутри же был крепкий стол, несколько табуретов, ряд бутылок, пластиковых баклажек с водой и консервных банок, выставленный вдоль стены. В окно лупило жаркое солнце, его спелый нездешний свет был бы более уместен над дюнами и черными скалами австралийской пустыни, чем над заброшенным советским поселком в глубине Сибири.

– Костыль, помнишь, как мы в школе курили за трансформатором «Ватру»? – Штырь старательно разыгрывал радушие. – А как я съехал с горки – да задницей на арматуру? Все тогда обоссались, один ты позвал на помощь и оставался рядом, пока не приехал батя и докторишки. А ведь ты меня тогда не любил: помнишь, как из-за велика дрались?