Журнал «Вокруг Света» №12 за 1991 год - Вокруг Света

Утренний ветер развернул над колесницей Арджуны знамя на золотом древке, и обезьяна с когтями льва, казалось, ожила и нетерпеливо заметалась по белому полотнищу. Арджуна вскинул к губам огромную морскую раковину — Девадатту — и протрубил сигнал к атаке. Словно рев разъяренного слона пронесся над полем, и, несмотря на теплую погоду, я ощутил, как знобкое предчувствие смерти подняло волоски на моем теле. Когда узкая, упругая цепочка колесниц матсьев уже неслась по полю, в лагере кауравов забили барабаны, раздались тревожные крики. Несколько колесниц, набирая скорость, выехали навстречу атакующим. Внезапно строй колесниц матсьев на полном скаку превратился в клин, острый клюв, на конце которого, как блик солнца, сияла повозка Арджуны. Даже с того места, где стоял я в рядах конных всадников, было слышно, как лук Гандива взревел раненым носорогом, низкий и глубокий его зов наполнил наши сердца новой надеждой. Босоногие пехотинцы кауравов, отягощенные щитами и длинными копьями, разумеется, не могли догнать огромных колес колесниц. И Арджуна использовал это преимущество, чтобы не дать своему отряду увязнуть в кровавой рукопашной схватке с многочисленным врагом. Я забыл о собственном страхе и с восхищением наблюдал за боем, издали похожим на причудливый ритуальный танец сияющих повозок и великолепных коней. Я впервые видел, как Арджуна руководит боем и стреляет из лука. Его стрелы временами, казалось, летели сплошной лентой, и каждая из них, пробивая доспехи, приносила кровавую жертву богу смерти Яме. Теперь многие кшатрии, завидев знамя с беснующейся на нем обезьяной, спешили поворотить коней, не принимая боя.

Все это время в битве участвовали только колесницы матсьев, а наша кавалерия оставалась в резерве. И я поневоле чувствовал себя досужим зрителем, а не участником первого в моей жизни сражения. Еще во время ночного перехода я спросил у Арджуны, что надлежит делать мне.

— Ждать моих приказаний и не рисковать, — приказал полководец, и мне оставалось только подчиниться.

...Арджуна тыльной стороной вытер взмокший лоб и прижал пальцы к своим вискам, словно пытаясь заглушить какие-то голоса звучащие в его голове. Потом он посмотрел на меня обжигающими, как угли под ветром, глазами. И я вдруг ощутил себя букашкой на тонкой игле.

— Ты мне поможешь,— сказал Арджуна. — Пришло время для брахмы.

— Но я не умею,— начал я.

— Тебе ничего не надо уметь, — оборвал меня царевич. — Повернись лицом к врагу, погаси мысли, все сделаю я сам.

Я повиновался, видя, как с ужасом и жалостью смотрят на меня воины-матсьи. Они решили, что меня сейчас будут приносить в жертву богу войны.

Кауравы бросились в атаку. Вверх по склону, на котором стояли мы с Арджуной, понеслись неистовые воины. Потом я зажмурился от яркой вспышки света, но скорее всего эта вспышка произошла только в моем сознании, и ей сопутствовал приступ ярости, пронзившей меня от корней волос до кончиков ног, словно молния, которая наполнила горячим всепобеждающим пламенем, и не было у меня никаких мыслей, и чувствовал я то же, что чувствует пылающая стрела, летящая в цель,— огонь, ярость, стремление. Потом над своим ухом я услышал чей-то благоговейно-испуганный шепот: «Саммохана». Огонь ушел из моего сердца, и ярость сменилась голубым покоем. Не без труда я открыл глаза. Арджуна применил оружие брахманов — саммохану, и войска кауравов больше не существовало. Кто-то лежал на земле без движения, кто-то, словно в забытьи, ходил, бросив оружие, между бьющимися в упряжках конями, кто-то, зажимая уши руками, укачивал собственную голову.

— Что делать с кауравами? — спросил Уттара.

— Через несколько минут сознание к ним вернется,— ответил Арджуна.

Войско Дурьодхана поспешно уходило под защиту леса, наша кавалерия захватила обоз и уже разворачивала огромные стада отбитого скота в земли матсьев.

На другой день под вечер мы вернулись в Упаплавью. Северные ворота города были украшены огромными гирляндами цветов. Вдоль мощеной дороги, политой свежей водой, стояли музыканты и певцы, а на улицы и стены крепости высыпали нарядно одетые горожане. Самое удивительное нас поджидало внутри цитадели. Там в ожидании сияющих от счастья придворных в богатых одеждах стоял сам царь Вирата, раскрывший объятия своему сыну.

...Когда по зову Пандавов мы вышли в зал собраний Вираты, он был уже полон придворных и воинов, успевших сменить одежды, украсить свои головы венками, а плечи цветными гирляндами и золотыми цепями. Женщины благоухали, как весенние цветы. Радостное оживление зажгло лица всех присутствующих внутренним торжественным огнем.

Дмитрий Морозов

Закуска «Бакунинская», салат «Кропоткинский»

И разбросало же их по свету, бывших наших соотечественников. Имена — лишь на крестах русских кладбищ. Имя же Нестора Ивановича Махно — на вывеске одного из самых популярных ресторанов в Западной Африке. Ну, и удивился бы батька! Исколесил на тачанке Украину и Россию, умер во Франции, а помнят его и в Африке!

На Черном континенте, когда готовят гарнир к мясу ли, рыбе, — соль, перец, специи не кладут. Их заменяет соус. Такой, что скулы сводит. Это — из обычной африканской экзотики. А есть и необычная — блюда, одни названия которых у русского человека вызывают ассоциации, далекие от кулинарии.

...Ресторанчик утопал в зелени и манил запахами. За порогом — прохладный полумрак и неторопливая умиротворенность. Слева, за кирпичной стенкой в человеческий рост, белые колпаки резали, жарили, парили. В проеме крыши под открытым небом — сцена: танцплощадка в тени акаций и столики вокруг. Справа, в затемненном углу, — бар с доброй сотней разнокалиберных бутылок. За стойкой мрачным идолом застыло женоподобное существо с длинными до плеч волосами, крупными чертами лица и колючими глазами.

«Он, точно он! Махновец!— мелькнуло в голове, и я оторопело в знак приветствия кивнул. Он ответил поспешной улыбкой. — Сразу подойти или оглядеться?»

— Что желает мсье? — нежданно пришла на выручку африканка — прическа рожками — в белом переднике.

— Пива и перекусить.

Полупустой зал. Несколько одиноких посетителей дремали в глубоких плетеных креслах. Полуденный зной едва сюда проникал. Стены, будто музейные, от пола до потолка уставились стоочием грозных, безразличных, радостных ритуальных масок. На все лады заливались в акациях крохотные попугайчики — голубые, желтые, зеленые. Их веселый треск растворялся в неторопливой, европеизированной для «белого уха» африканской мелодии, нанизанной на гулкое соло тамтамов. Сам «махновец» не замечал даже двух мальчуганов, с дикими воплями носившихся меж низких плетеных столиков.

— Бернар, — обратился к стоявшему за стойкой их папаша. — Я выберу что-нибудь, их занять.

— Конечно. Новинки в левой. Игрушки внизу, в коробке.

На стойке с краю лежали две высокие стопки книжек и журналов для самых маленьких. И через минуту дети погрузились в мир комиксов.

— Ваше пиво, мсье. — Африканка элегантно, как хрустальную вазу, поставила бутылку на картонку с загадочным орнаментом. — И меню.

А бармен? Пребывал в той же отрешенной позе: кулаки в подбородок, взгляд — в кирпичи.

...Впервые я услышал о нем сразу после приезда в Буркина-Фасо, еще в начале 1985 года. Рассказы озадачили, уж больно походили на сочиненные кем-то байки. Какой-то белый держит в Бобо-Диулассо, втором по величине городе страны, ресторанчик с эпатирующим названием «Махно».

С тех пор мысль о том, чтобы побывать в ресторанчике и собственными глазами посмотреть на обраставшего легендами диковинного африканского махновца-ресторатора, не оставляла меня. Правда, осуществлять ее знакомые дружелюбно-наставительно не советовали: жди подвоха от последователя батьки.

Не послушался! И вот сижу в ресторанчике, что рядом с центральной площадью.

А пока, что подают? На закуску набор для Африки самый обычный: салат зеленый, рыба капитан — соус особый, салат с авокадо... И вдруг буквы запрыгали: «закуска «Бакунинская», «салат «Кропоткинский»... Ресторатор-то не так прост, как кажется. Наверняка с двойным дном: не просто стихийный махновец какой, а образованный анархист. Догадка заставила меня подняться с кресла и пересесть на высокий одноногий табурет у стойки.

Худое скуластое лицо бармена мгновенно подобрело, глаза оживились. Тряхнул смоляными волосами чуть постаревшего — за сорок — хиппи, заправил пряди за уши. И выпрямился над стойкой.

— Будьте как дома. Русским рад, но они — редкие гости.

Искренность и радушие хозяина рассеяли опасения. Не успел поведать о цели визита...

— Мы еще поговорим, — положил он руку на мою. — Вам накрывают. Приятного аппетита!

Минут через пятнадцать он сел напротив. Улыбающийся и добродушный. Оказалось, вовсе и не батькин сын. И родители не эмигранты из России. Француз на все сто. Как попал сюда? По воле случая. Услышал как-то от знакомых об этом райском местечке на земле.