Последний Иггдрасиль: Фантастические произведения - Янг Роберт Франклин

Рассвет под деревом имел зеленоватый оттенок. Синее Небо шагал в этом зеленовато-розовом сиянии и думал о Деганавиде. Такое имя — «Два речных потока сливаются воедино». Рожден, как Христос, от божества девственницей, покинул родное племя гуронов и уплыл на серебристом березовом каноэ, чтобы основать Союз пяти племен. Синее Небо шел, и перед глазами плескалась весенняя река со льдом по берегам, по которой двигалось каноэ Деганавиды, а мимо проплывали дикие места со старинными названиями: Торчащие скалы, Склон холма, Сломанные ветви, Старая вырубка… Он смотрел на заросшую травой рассветную площадь и видел их будто собственными глазами, испытывая жгучую зависть к тем, кто в отличие от него принадлежал к той забытой эпохе. Хотя… индейцы былых времен тоже убивали деревья. Когда их жалкие маисовые грядки переставали давать урожай, они расчищали новое место. Почва под деревьями всегда была плодородной и какое-то время кормила, а потом приходилось двигаться дальше. Однако деревьев было не счесть, и никто не боялся, что они закончатся. Даже когда пришли бледнолицые, никто поначалу не боялся… но потом они как с цепи сорвались. Сначала вырубали лес, чтобы освободить место под плантации и строить дома, а затем напридумывали кучу других причин: для бумаги, чтобы писать и вытирать рот и задницу; чтобы освободить место для своих дорог, парковок и городов. Деревьев не уцелело бы ни одного, не изобрети они, на счастье, межзвездный двигатель. Убийство деревьев продолжалось, но уже на других планетах… и теперь потомок индейцев помогает в этом, хотя ему самому вот это вот, к примеру, Большое дерево ну нисколечко не мешает. Зачем? Чтобы не гнили дома поселенцев? Ну разве что. По крайней мере не для того, чтобы печатать на бумаге всякие грязные книжонки…

Торчащие скалы, Склон холма, Сломанные ветви и Старая вырубка остались позади, и Синее Небо оказался перед гостиницей Пристволья. Поднялся на два пролета лестницы и постучал в дверь комнаты Мэтьюз. Ее голос откликнулся словно издалека.

— Мэтти, это я, Оуэн! — крикнул он. — Ты просила разбудить!

— Спасибо, Оуэн, — ответила она после паузы, и он спустился в столовую к завтраку.

Стронг завтракал, как и вчера, сэндвичами с яйцами, сыром и ветчиной. Допив кофе, он покурил на ветке под утренним солнцем, снял палатку и убрал ее вместе с костром в контейнер, который затем переместил как можно ниже. Подумал и зашагал вперед по ветви, совершенно забыв о страхе высоты. Чем дальше, тем сильнее она гнулась и качалась под ногами, но он упрямо шел, пока не увидел обломанный сук, на котором сидел ночью. Листья здесь уже начали вянуть. Стронг нисколько не удивился. Теперь он знал, что все было взаправду, просто хотел еще раз убедиться в этом при свете дня. Фантазия стала непреложным фактом.

Что ж, если так надо, пускай, но он сделает это своими собственными руками.

Да.

Он вернулся к обрезанному стволу и стал ждать, пока прилетит тягач.

Раз ничего не поделаешь, пускай. Дриада сказала, что умрет вместе с деревом, и она не лгала… но откуда ей знать наверняка? Просто она так думает. Когда умрет дерево, он спасет ее, не даст ей умереть! Они улетят вместе…

— Она не умрет! — сказал он громко.

Солнечный диск Гэндзи поднялся еще невысоко и просвечивал снизу зеленым сквозь остаток кроны. Стронгу нравился такой свет, нравились и голоса птиц в листве, начинало нравиться и само дерево, но мысли эти были неуместными и ненужными. Отогнав их, он стал думать о дриаде… Тоже не годится, даже еще хуже, ведь Большое дерево — ее дом.

Когда Синее Небо спустил большие клещи, Стронг расположил их захваты по сторонам ветви. Трос натянулся, длинные мощные зубья глубоко вошли в кору и древесину. Стронг отступил назад к стволу и сделал первый надрез. Рабочий день начался.

Ветвь пришлось убирать в три приема, а скоро надо будет делить уже на четыре части. В небе появился «мотылек», но Стронг не поднял головы, замечая краем глаза лишь стайки птиц-хохотушек, улетающих за кормом в поля.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Доброе утро! — прозвучал в ухе голос Мэтти, следом — отклики Пика и индейца. — Осторожнее, Том, — продолжала она, — дальше пошел настоящий лес.

— Ладно, — буркнул он.

— Конец связи.

Мэтьюз положила рацию обратно на стол. В столовой было пусто, в голове все еще крутился сон, в который вмешался Синее Небо. Обычно сны, как назло, наваливались после того, как она отключала будильник, проворочавшись с тяжелыми мыслями, на рассвете. Сегодня все было иначе, и рассвет она проспала, а снилось ей, что она и есть Большое дерево. Сначала казалось, просто стоит посреди бескрайнего поля темно-золотой пшеницы, но потом поняла, что смотрит одновременно во все стороны, и смотрит без глаз. Когда же в тусклом сумраке рассвета стали различаться крошечные квадратики домов вокруг, стало ясно: это деревня, а огромное дерево посередине — она сама. Причем дерево совершенно нетронутое, каким оно было до того, как Том спустился на него со своим жутким резаком, — гордо возвышающееся над золотистой равниной, но странно печальное.

Стоя в тусклой рассветной дымке в ожидании своего друга-солнца, она ощущала все свои бесчисленные ветви, потоки минеральных растворов под корой и всплеск фотосинтеза в листьях, впитывающих первый свет нового дня. Ощущала дыхание ветерка над равниной и радостную суету мелких существ в зелени кроны, которые добывали себе пропитание в полях, а весной строили гнезда и выводили птенцов. Осязала корнями копошение в почве еще более мелких существ, которые перерабатывали отходы в полезные удобрения.

Поднялось солнце, наступил полдень, и над ее пышной зеленой головой раскинулось яркое вангоговское небо, а ветерок набрал силу, играя россыпью алых цветов на ее платье. Время стало ускоряться — быстрее, еще быстрее — тысячекратно. Пришел вечер, за ним ночь, потом опять день. Свет и тьма мелькали, чередуясь, наступила летняя жара с грозами и ураганами, шагавшими от горизонта к горизонту на своих черных ногах. Пришли осенние дожди, с которыми вместе осыпались на землю ее бесплодные орехи, а затем и листва. Она уснула, не замечая ледяного ветра и снега, а когда проснулась к весне, вдруг ощутила странный голод, которого не замечала прежде и осознала только теперь, когда он стал сильнее. Что-то было не так, какая-то неправильность. Она окинула взглядом окрестности в поисках этой неправильности, а когда, наконец, поняла, то заплакала. Тогда-то и постучал в дверь индеец, чтобы разбудить ее. «Да?» — ответила она, а потом: «Спасибо, Оуэн», и долго лежала в зеленоватом сиянии рассвета, стараясь припомнить, в чем же та причина… но так и не смогла.

Не могла и теперь, сидя в столовой над второй чашкой кофе. В памяти осталось лишь ощущение собственной величественной красоты, раскинувшейся над темно-золотой равниной. Потом поняла, что гнетущей пустоты больше нет. Душу наполняла печаль и восторженное изумление перед гордым великолепием дерева.

Несмотря на толщину сучьев и ствола в нижней части кроны, к полудню Стронг продвинулся совсем неплохо. Каждую ветвь он делил на четыре куска, а участки ствола приходилось сначала разрезать вдоль по вертикали, иначе зубья клещей не могли их обхватить.

Из обеда, спущенного сверху, Стронг одолел только половину сэндвича, а остальное выбросил. Закурив сигарету, принялся за кофе. Контейнер с палаткой пришлось уже дважды перемещать ниже, сейчас придется еще раз. Опускаясь сквозь листву, он обрушивал водопад алых лепестков, но Стронга это уже не тревожило, «кровь» дерева стала привычной. Он будто стал машиной, запрограммированной уничтожить дом женщины, которую любил. Закрепил контейнер на новом месте, смотал веревку и снова атаковал дерево.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Птицы, не улетевшие на равнину, с хриплым хохотом метались между ветвей. Они уже поняли, что их убежище в опасности, и оставались в листве, пока срезанный участок не начинал подниматься в воздух, а затем в панике летели вниз, в гущу оставшейся кроны. Когда Стронг заглянул туда, то замер в изумлении. Ствол окружала деревянная конструкция, явно творение человеческих рук. Это был домик для птиц.