Половцы - Светлана Плетнева

Следует сказать, что Владимир очень кратко, но чрезвычайно экспрессивно и выразительно повествует о своих многосторонних отношениях с половцами: о битвах, закончившихся победами, о совместных с половцами походах на княжества братьев, о заключенных мирах, о взятых в плен, убитых и отпущенных из плена половецких «князьях».

Подавляющее большинство военных столкновений с половцами происходило во время отражения русскими половецких набегов, преследования уходящих с полоном половецких полков. В таких «оборонительных» мероприятиях Мономах участвовал двенадцать раз. В отдельных случаях, например у Стародуба или у Прилука, половцы бывали разгромлены, их предводители взяты в плен (ханы Асадук, Саук, братья Бегубарсовы — Осень и Сакзь) или убиты (Китан и Итларь).

В других ситуациях половцев просто отгоняли от границы: к тактике стремительного налета и столь же стремительного отступления прибегал обычно Боняк. Именно поэтому его никогда не удавалось взять в плен или убить во время боя. Так было при нападении этого хана на Поросье и на Посулье. Иногда Владимир несколько отклонялся от истины. Так, война Святополка с Боняком и Ту-горканом в 1093 г., закончившаяся полным поражением русских полков и вынужденной женитьбой князя Святополка на дочери Тугоркана, освещается очень сухо: упомянуты взятые . под Барином половецкие вежи и затем говорится о заключении мира половцев со Святополком.

Дважды Владимир, несмотря на весьма целеустремленно направленную политику против половцев, прибегал к их помощи в борьбе с тем или иным русским князем и наводил половцев на русскую землю. Так, по его вине один раз ограблена была Черниговщина, однажды разорен, разграблен половцами и затем сожжен город Минск. Владимир достаточно скромен — он нигде не написал в своем сочинении, что организация походов в глубь половецкой степи — его заслуга и его инициатива. Он всего в нескольких словах говорит о трех основных степных эскападах, закончившихся победой. О более мелких русских походах он не счел нужным упомянуть, хотя, как писал летописец, организовывал эти походы Мономах. Зато с гордостью писал он о заключенных мирах:

«И миров есмь створил с половечьскыми князи без одного 20, и при отци и кроме отца, а дая скота много и многы порты свое. И пустилъ есмь половечских князь лепших изъ оковъ толико: Шаруканя два брата, Багубарсовы 3, Осеня братьев 4, а всех лепших князий инехъ 100»

(ПВЛ, I, с. 162).

Из этого отрывка следует, что мир с кочевниками покупался, как и столетие назад, разнообразными дарами. Однако появился благодаря упорно проводимой Мономахом активной наступательной политике и «дополнительный аргумент», а именно освобождение из плена влиятельнейших в степи аристократов. Они по законам войны обязаны были выплатить откуп за себя. Возможно, что сами они могли играть роль «даров» при заключении перемирия. Владимир гордится тем, что он лично взял в плен четырех «князей»: Косуся с сыном, тарев-ского князя Азгулуя, Аклана Бурчевича. Кроме того, во время похода 1111 г. он захватил 15 «кметей молодых» и зарубил их, а также 200 «лучших мужей» половецких. Рядовых же воинов никто не считал. Даже если допус-

тить, что Владимир был самым отважным, сильным и решительным русским князем-воином и что остальные русские воины (в том числе и князья) были менее удачливы, очевидно, что истребление половцев было тотальным: воинов беспощадно убивали, а семьи угоняли на Русь в плен, где они вливались в состав княжеских и боярских слуг, а иногда и дружинников.

В 1125 г. умер Владимир Мономах. Как и после смерти Святополка, половцы несколько воспрянули духом и в мае этого года прорвались в окрестности Переяславля, к городу Баручу, предполагая захватить вежи зимовавшей там орды торков. Однако они были быстро оттеснены к Суле Ярополком Владимировичем и там разгромлены. «...Часть их избиша, а часть истопе в реке...» — записал летописец.

Сил у половцев явно не хватало, тем более что нажим со стороны Руси некоторое время и после смерти Владимира не ослабевал: его сыновья продолжили его политику. О Мстиславе Владимировиче, умершем в 1132 г., летописец спустя почти сто лет после его смерти написал, что он загнал половцев «за Дон, за Волгу, за Яик».

В заключение следует сказать, что этот период половецко-русских отношений нашел отражение но только в официальных государственных документах — летописях, но и в устном народном творчестве, прежде всего в былинах, сохранивших нам даже некоторые ханские имена, принадлежавшие наиболее рьяным врагам Русского государства. Мы уже говорили о страшном Буняке — отрицательном герое многих западноукраинских народных песен. Несомненно, к тому же времени относится и большая часть былин о нашествии на Киев кочевых орд. В некоторых из них орды возглавляются Кудреванко-ца-рем пли Шарк-великаном. Оба имени убедительно сопоставляются академиком Б. А. Рыбаковым с Шаруканом, или ханом Шаруком (Рыбаков, 1963, с. 84). В других былинах главой обложивших Киев кочевников называется Тугарин Змеевич, которого уже давно ученые сопоставляют с Тугорканом. Таким образом, все три «великих хана», неоднократно упоминаемые летописью, фигурируют и в былинно-песенном русском наследии. Представляет интерес и тот факт, что Тугарина в былинах постоянно величают Змеевжчем. Одна или несколько орд каи (змей) могли, как мы видели, прийти из Приуралья-При-балхашья вместе с кипчаками в южнорусские степи. Естественно, что русские знали половецкие самоназвания и их значение, а следовательно, легко переводили их на русский язык.

В летописи после победы над половцами 1103 г. говорится, что Владимир «скруши главы змеевыя» (ПСРЛ, II, с. 255). Именно так, видимо, появился в былинах Змеевич. Змеи проникли в русский фольклор значительно шире. Определенный «пласт» русских сказок буквально заполнен трех-, семи- и двенадцатиглавыми Змеями или Змеями Горыпичами, лютыми врагами русских богатырей. Обычно «Змеи» подходят к пограничной реке Снепороду (в летописях Снепородом называется Самара). Мы знаем, что на Самаре вполне могли встречаться русские полки, углубившиеся в степь, но на самом деле эта река не была пограничной. Пограничной была Сула, и именно к ней из года в год подходили половецкие орды, грабя окрестности пограничных крепостиц, форсируя реку и прорываясь на земли Переяславского княжества. Самое название реки Сула происходит от тюркского «sulaq», что означает «полноводный» (Менгес, 1979, с. 131). На русско-половецком пограничье, да и во всех русских южных городах половецкий язык был общеизвестным. Поэтому тюркские названия рек, небольших городков, урочищ легко воспринимались русским населением. Впрочем, как мы видели, разноплановое общение с половцами способствовало проникновению не только отдельных слов и понятий в древнерусский язык, но и целых образов в древнерусский фольклор и даже в письменную культуру. Взаимодействие двух формирующихся народов происходило и в последующее столетие, поэтому мы неоднократно будем возвращаться к этому вопросу ниже. Здесь же упомянем еще об одном половецком образе, проникшем в русский эпос именно в рассмотренный нами в данной главе период. Это образ «поляницы», т. е. женщины-богатырши. Хорошо известно, что в эпоху средневековья во всех европейских государствах положение женщины было чудовищно тяжелым. Христианская религия (как и мусульманская) способствовали этому. Женщина была, по их учениям, грязным «сосудом греха». Времена княгини Ольги — правительницы молодого Русского государства и опекунши своего сына и своих внуков — давно прошли и были забыты христианолюбивым народом. Не могло быть речи в XI в. о каких-то «поляшщах» ~ русских девушках. Это, несомненно, были молодые половчанки. Характерно, что былинный Добрыня Никитич встретил «поляшщу» в «чистом поле», т. е., видимо, в степи, сидящей на добром коне. Победив Добрыню, «поляница» сунула его в кожаный мешок, притороченный к седлу. Это тоже несомненно кочевнический образ, тем более что девушка не ранила Добрыню, а «сдернула» его с седла, что также является типичным приемом кочевников. В былине «поляница» названа дочерью короля «ляховецко-го» Настасьей Никуличной, однако следует помнить, что имя половцев уже давно стерлось из памяти народной, женские тюркские имена не были распространены на Руси и не попали в эпос. Добрыня, после того как был извлечен из комканого мешка под угрозой позорной смерти («на долонь кладу, другой ,прижму и в овсяный блин да его сделаю»), согласился жениться на «полянице», и когда привез ее в Киев, то прежде всего девушку «привели в верушку крещеную». Таким образом, она прошла обычный путь девушки-половчанки, взятой из степи замуж за русского князя или простого воина: ее прежде надо было окрестить (дать ей христианское имя), а потом уже вести под венец. Свадебные обряды в степи включали в себя и единоборство жениха с невестой (Липец, 1983). Поэтому можно думать, что не только Добрыня, но и все привозившие жен из степи проходили