Разведчик в Вечном городе. Операции КГБ в Италии - Леонид Колосов

Помню, как помчались мы из разных концов Рима осенней дождливой ночью навстречу очередной сенсации (наш общий друг из газеты «Паэзе сера» позвонил и сообщил, что в местечке Гротта Росса нашли мумию «фанчуллы», маленькой девочки, появившуюся на свет божий через двадцать веков после захоронения), и Володя приехал раньше. Раньше получил первую информацию и… отдал ее мне. «Старый, я уже не успеваю в номер, а у тебя есть „Неделя“, ты сможешь дать побольше».

Конечно, будь у него время в запасе, он бы меня, безусловно, обскакал. Такое случалось не раз, и никто на это не обижался. Здоровая журналистская конкуренция – явление не только нормальное, но и желательное. Я говорю о другом: о чувстве локтя, о взаимопомощи, о том, чтобы вовремя предотвратить ошибку коллеги или ткнуть его носом в провороненную тему. Володя этим чувством локтя обладал в полной мере, и оно было особенно ценно в работе за рубежом.

«Что дало нам возможность так долго сохранить хорошую журналистскую дружбу? – писали мы в очерке „Жили-были два собкора“. – Наверное, то, что никогда не пробовали попасть в рай на чужом горбу, говорили в лицо то, что думали, не шептались тет-а-тет с начальством по темам, касающимся нас обоих, не клялись в любви после того, как засиживались у виноделов, не обращали внимания на отношения между нашими женами и детьми и никогда, никогда не врали друг другу – даже тогда, когда, казалось, „святая ложь“ была лучше правды… Мы продолжали спорить и в Москве. У нас очень часто не совпадали ни точки зрения, ни мнения по одному и тому же вопросу. Но мы все же не теряли надежды сесть вместе за стол и написать большую книгу об Италии…»

Мы написали вдвоем две книги. Они остались как вечная память о моем друге в истинном понимании этого слова. Не знаю, как у других, но у меня друг был один – Володя. А вообще журналистская дружба – субстанция весьма непростая. Но нам, «римлянам», видимо, повезло. В течение долгих лет небольшой журналистский корпус в Риме был единой, сплоченной, работящей и веселой семьей. О «двойной» жизни и работе собкора «Известий» знал только Володя. Остальные «чистые» журналисты, может быть, и догадывались о моей несколько нервной жизни с необычно продолжительным для журналиста рабочим днем, но делали вид, что сие в порядке вещей. Ермакову я сказал все, что можно было сказать, но в делах своих его не использовал и вообще старался оберегать от знакомых мне по работе стукачей из контрразведовательной службы, которые набивались ему весьма назойливо в друзья.

Впрочем, пардон, был еще один человек с «двойным дном», который некоторое время проработал простым корреспондентом в корпункте ТАСС. Но был он фигурой бесцветной и как-то не прижился в нашей компании. Имел он прозвище «Нежный», ибо пребывал постоянно в полупьяном состоянии и все время лез ко всем целоваться. Вообще, у всех нас были свои прозвища. Меня звали «Кисой», видимо, за врожденную ласковость характера, Володю Ермакова – «Аристократом», ибо отличался он изысканностью манер, корреспондента Всесоюзного радио и телевидения Илью Петрова – «Заикой». Он феноменально чисто вел свои репортажи, а вот в обыденной жизни не мог произнести с одного захода слова «мама».

Но продолжу свое повествование. Итак, в наследство от моего предшественника я получил небольшую квартирку на Лаго ди Лезина, арендованную под корпункт, с отключенными за давние долги газом и электричеством, и уже упоминавшийся мною «фиат-1400», который я невзлюбил с первых же дней. Это был совершенно сногсшибательный автомобиль. Даже при самом осторожном включении сцепления он прыгал, как лягушка, и первые десяток метров катился, дрожа, как конь после купания в ледяной реке. Кроме того, «фиат-1400» не укладывался ни в какие нормативы по потреблению бензина, и у него плохо функционировал ножной тормоз: при нажатии на педаль, которая проваливалась куда-то в чрево машины, колеса неумолимо продолжали катиться вперед. Какие фокусы выделывал на нем мой предшественник – одному Богу известно. Скорее всего, он просто был профаном в автомобильном деле, а наемного шофера разведчику не полагалось. Промучившись с «фиатом» и попав в несколько катастрофических ситуаций, я послал телеграмму в редакцию: «Автомобиль, принадлежавший корпункту „Известий“ в Риме, марки „фиат-1400“, купленный несколько лет назад, пришел в полную негодность. У него не работают тормоза, изношен мотор и не включается задняя скорость. Если вы не хотите в ближайшее время публиковать некролог по поводу безвременной кончины вашего нового собственного корреспондента, прошу выслать мне необходимую сумму денег для приобретения новой автомашины».

Автомашина, как и жена, – друг журналиста, особенно зарубежного, да еще «не чистого», то бишь с исполнением основных функций по линии внешней разведки. Без четырех колес существовать представителю нашей профессии просто невозможно. Но когда автомобиль есть, его нужно уметь водить. Причем не просто водить, а быть виртуозом, почти циркачом. Я, разумеется, говорю о Риме. В таком старом городе при населении примерно в два с половиной миллиона человек разъезжает по узким улочкам примерно столько же автомашин. Когда вечером я ставил в гараж свой темно-синий «Фиат», хозяин, внимательно оглядев машину, всплескивал руками и удивленно восклицал: «Мамма миа! Вы сегодня без единой царапины!» Его эмоции были вполне искренними. Согласно официальной статистике, в стране от автомобильных катастроф погибает каждый час полтора человека, а количество раненых или получивших увечье достигает в год несколько сотен человек. И дело заключается не только в неуемном итальянском темпераменте. Просто половина шоферов-любителей в Италии знают только, куда заливается бензин, и, честно говоря, попросту не умеют водить машину. Получить автомобильные права – плевое дело. Сунул взятку – и права в кармане. Никаких экзаменов сдавать не надо…

Повседневная автомобильная сутолока на римских улицах меня тоже очень утомляла и выводила из равновесия, тем более что приходилось еще следить за тем, чтобы сзади не было «хвоста» итальянской контрразведки. Единственная отдушина – выразить свои эмоции громко на родном языке, не боясь быть понятым окружающими, – тоже однажды подвела. Весьма пожилая дама с белыми кудельками настойчиво пыталась как-то раз вывернуть свой шикарный «мерседес» из крайнего левого ряда вправо, вопреки указательному знаку да и вообще элементарной логике. И, конечно, синьора чуть было не въехала мне в крыло. Скорее интуитивно, чем сознательно, я притормозил свой «фиат-1400». Обретя дар речи, я до конца опустил стекло:

– Да куда же ты, старая дура, едешь? Совсем охренела, что ли?

Кудельки внимательно выслушали мою страстную тираду и, мило улыбаясь, произнесли на чистейшем старорусском языке:

– Как приятно, сударь мой, услышать на чужбине родные слова. Спасибо, хотя вы тоже, простите, большой хам…

С тех пор я стал шептать разные слова про себя. Но все это было потом, когда из редакции пришли деньги на новый автомобиль. А тогда, на следующий день после моей отчаянной телеграммы, в телефонной трубке прозвучал голос редактора по иностранному отделу Михаила Александровича Цейтлина: «Телеграмму получили. У вас, Леня, есть чувство юмора. Попробуйте себя в жанре политической сатиры». Намек я понял. Со статьями дело обстояло неважнецки. Меня все тянуло по старой привычке на экономику. Но Михаил Александрович был добрым человеком и дружески относился ко мне. Поэтому деньги перевели очень быстро, тем более что о нужде газетчика Лени Колосова узнал также и Алексей Аджубей, строго приказав выслать нужную сумму в долларах. Я, конечно же, пренебрег частным автомобильным концерном «Фиат» и купил элегантную скоростную автомашину с романтическим названием «Джульетта-ТИ», которую только что начала выпускать государственная автомобильная компания «Альфа-Ромео». Правда, мне с нею тоже не повезло, ибо итальянские спецслужбы совместно с американскими подстроили аварию, в которую должен был влипнуть Аджубей. Но он сел в «мерседес» посла, а не в мою «Джульетту» и избежал всех тех неприятностей и переломов, которые достались мне, грешному. Но об этом я уже рассказывал.

Конечно же, я никогда не думал, что воспылаю к «Фиат» настолько горячей любовью, что она потребует от меня максимум хитрости и изворотливости, дабы спасти «сделку века», которая воплотилась в строительство автомобильного гиганта на Волге и в миллионы «Жигулей», бегающих ныне по нашим российским, а также другим близким и дальним зарубежным автомагистралям и проселочным дорогам.

Весна 1966 года. По внешнеторговым каналам идет зондаж в отношении возможностей заключения научно-технического соглашения с «Фиат» о строительстве автомобильного завода в Советском Союзе. Место еще точно не определено, но мне по линии «ПР», то бишь «политической разведки», дано задание выяснить, каково финансовое состояние итальянского автомобильного гиганта, как относится к нему Конфиндустрия – Конфедерация итальянских промышленников, представляющая крупный капитал Италии, правительство, премьер-министр и сам президент республики. Еще с давних времен, работая в нашем советском торговом представительстве, познакомился я с тогдашним генеральным директором «Фиат», профессором Витторио Валеттой, очень энергичным, умным человеком и весьма хитрым политиком. Но как к нему подъехать в нынешней обстановке, когда крупные специалисты шушукаются в отношении возможной «сделки века» в верхах и им нельзя мешать? И вот неожиданно фортуна поворачивается ко мне своим прекрасным лицом. Передав однажды в «Известия» очередной репортаж об очередном скандале в парламенте, я услышал мелодичный голос нашей «старшенькой» по известинскому телефонному узлу, моей долголетней симпатии Зоиньки: «Ленечка, не бросай трубочку. С тобой хочет поговорить главный». Я, естественно, весь внимание. Беру авторучку и раскрываю блокнот, куда записываю самые срочные дела. Новый главный редактор Лев Николаевич Толкунов редко разговаривает по международному телефону с собкорами газеты. Гадаю, что будет: очередной втык или благодарность за нашумевший очерк о герое Италии Федоре Полетаеве, Поэтане, истинное имя которого мне удалось открыть с помощью бывшего шефа фашистской военной разведки генерала Джакомо Корбони (об этом уникальном случае я расскажу позже). Голос Льва Николаевича, самого любимого мною из всех главных редакторов «Известий» (а среди них были, помимо Толкунова, Аджубей, Степанов, Алексеев, Лаптев и Голембиовский), был как всегда спокоен и ровен.