Самая срочная служба - Михаил Серегин

Простаков поднялся, вышел из палисадничка, где они укрылись, и вернулся обратно в темноту.

– Да, рассвет виден. Заря скоро займется. Уже в половине пятого начнут коров выгонять. Тут же стадо есть.

– Знаю я про стадо, – выругался Резинкин, поднимаясь. – Блин, уроды. Таскай их тут туда-сюда. Они наширялись, им по кайфу.

– Э, мужики, – застонал Ануфриев. – Че за фигня? Где я?

– Ты в дерьме по уши, – отозвался Простаков.

– В дерьме? – переспросил Ануфриев.

Гулливер подошел и оторвал дембеля от земли, схватив его за грудки. Тот болтался, словно шнурок в умелых руках фокусника. Казалось, Простаков может легким движением руки завязать этого наркота в узел.

– Ты сможешь идти?

– Базарю, – отозвался Ануфриев, – я даже могу лететь. Сейчас Сизов дунет сзади, и я полечу. Сизов!

Но до своего товарища Ануфриеву докликаться не удалось. Его кореш лежал в беспамятстве и не хотел не то что шевелиться, даже немного погундеть.

Теперь они не могли нести одного Валетова к стройке, так как этот полоумный мог забрести куда-нибудь и натворить дел. Сейчас весь поселок полон патрулей, и шансов у них пробраться не так уж много.

– А че здесь травы столько? – дурным голосом спросил дембель.

– А то, – грубанул Простаков, – что ты, придурок, обкололся прямо у забора части. Зачем еще медсестру глушанули?

– Кого глушанули? Че ты несешь? – Ануфриев сидел на земле, обхватив голову руками.

– Хорош базарить, – подвел итог Простаков, подхватывая Ануфриева на руки и перекидывая его через плечо вниз головой. – Давай, Витек, иди впереди, свети фонарем. Я потащу этого. С носилками мы будем долго перебираться.

Нести бормочущее тело было нелегко, но Алексей старался не просто идти, а бежать с бараньим весом на плечах.

Когда они выбежали на дорогу, усыпанную мелким гравием и ведущую к стройплощадке, Алексей сбросил с плеча ношу и постарался отдышаться.

– Ну че, может, вдвоем его понесем? Ты – за руки, я – за ноги?

– Отстань, – отмахнулся Алексей. – Сейчас. Тридцать секунд – и дальше.

Болтаясь вниз головой, Ануфриев что-то там грозился насчет того, что кому будет после того, как он придет в себя. На все эти угрозы Простаков не реагировал. Ему еще предстояло возвращаться за Сизовым и мелким.

Майор Холодец с серьезным видом вынул из кобуры личный пистолет, проверил обойму, положил все на место и скомандовал лейтенанту Мудрецкому и медсестре:

– Сейчас едем на стройку. Вы оба со мной.

Они вышли из штаба, сели в служебный «уазик» и, врубив дальний свет, направились к дому Шпындрюка.

Сто пудов – Ануфриев с Сизовым оказались бы засвеченными. Но тут, увидев идущий патруль, Холодец притормозил. Это оказались уже встречавшиеся им сегодня ночью деды Казарян и Забейко, а вместе с ними ефрейтор Петрушевский.

– Вы двое, те, что поздоровее, садитесь на заднее сиденье. Едем.

Переглянувшись, Казарян с Забейко забрались и немного потеснили сидящую там Екатерину Дмитриевну, которая занимала половину сиденья. Мудрецкий оглянулся, посмотрел на солдат и с удовлетворением отметил, что они немного протрезвели.

Холодец объяснил ситуацию туманно:

– Сейчас, мужики, поможете нам в одном деле.

– Угу, – согласились оба.

Старший сержант Казарян оказался плотно прижат к Елизавете Дмитриевне. Поскольку они накатили по ходу ночи еще, он находился в таком состоянии, когда желания берут верх над рассудком. Тем временем машину трясло из стороны в сторону. Холодец, сидящий за рулем, заявил, что знает короткую дорогу к дому Шпындрюка, и они буквально за пять минут будут на месте. Оказалось, пять минут по колдобинам.

Ашот, поехавший морально и физически от соседства полного бедра медсестры, как бы невзначай во время тряски положил руку ей на колено и больше не убирал ее. Она, казалось бы, некоторое время не замечала столь повышенного внимания, но как только машина пошла ровнее, тут же отбросила руку сержанта в сторону.

– Что вы себе позволяете? – взвилась она.

Мудрецкий оглянулся.

– Ей, вы чего там? – попытался приструнить солдат командир взвода.

Усевшийся с краю Забейко как-то странно повел головой и покосился на лейтенанта. Стал искать ручку, опускающую стекло. Не нашел. Мудрецкий нахмурился, соображая, в чем тут дело. Рот Петра раздулся, и тут, во время очередного взлета в воздух идущего на большой скорости «уазика», лоснящаяся круглая пачка неожиданно извергла поток блевотины прямо на командира взвода.

Мудрецкий заорал благим матом. Холодец остановился так резко, что едва не вышел через переднее стекло вместе с качественно обделанным летехой. По инерции здоровая Лиза навалилась вперед, и в этот момент прорвало и Казаряна, который запачкал майора и медсестру.

Оба вывалились из машины и доблевывали уже в травку. Холодец выскочил и стал отряхиваться, при этом извергая из себя массу ругательств.

– Что же это такое! Куда блюете, глаза-то есть?

При свете фар было видно, что халат медсестры также качественно уделан. Проблевавшись, Казарян повалился на землю и стал тяжело дышать.

– Умирает! – воскликнула медработница и склонилась над ним.

Стоя в аккурат сзади Лизы, Мудрецкий поворотил глаза в сторону. Не очень-то скромно любоваться такими здоровыми полушариями, возникшими прямо около его носа.

– Ничего с ним не будет. – Холодец подошел и смотрел на лежащего в траве солдата. Потом перевел взгляд на Забейко. – Что, нажрались?

Поняв вопрос не прямо, а косвенно, и перепугавшись не на шутку, дед сдал себя и товарища с потрохами:

– Самогон пили, товарищ майор, виноваты немножко. Плохой продукт, видать.

– Та-а-ак! – ревел тупой начальник штаба, гоняя кадык туда-сюда. – Вы двое пойдете под суд и на губу. Снимаете ремни со штык-ножами.

Возникла проблема. Надо было ехать на стройплощадку и одновременно с этим отвозить этих проблевавшихся пьяниц в изолятор с решетками на окнах. Мудрецкий один не мог конвоировать солдат, а Холодец не хотел в одиночку с медсестрой ехать на стройку. Все-таки среди ночи двум мужикам как-то сподручнее. Не то чтобы он боялся, просто, навидавшись по службе всякого, предполагал, что ему все-таки могут оказать сопротивление, а один он не справится.

Ведь этим придуркам светит дисбат за такие дела, а покрывать наркотов майор не собирался. По той простой причине, что обиженная ударом по голове Лизочка обязательно растрезвонит о случившемся, а заткнуть ей рот просто не представляется возможным.

Придется организовывать показательный процесс и марать и без того запятнанную честь батальона. Посчитав, что медсестра будет обузой на обратном пути в часть, Холодец высадил ее из машины и сказал, что они с Мудрецким вернутся через пятнадцать минут. Действительно, до территории части было рукой подать.

Нехотя медсестра согласилась остаться и подождать. Скрутив руки солдат ремнями, Холодец засунул в машину арестованных, вытер носовым платком блевотину с переднего сиденья. Мудрецкий также все протер и после этого опустился на свое место. В кабине воняло. Пришлось открыть окна, благодаря чему стало намного свежее, тем более что ехали быстро.

Оставшаяся в одиночестве Елизавета Дмитриевна глядела на стоящие невдалеке дома и жалела, что ни в одном из них пока еще не зажегся свет. Будучи облаченной в один только халатик, который теперь был еще и облеван безответственными солдатами, которые могут напиваться в патруле, хотя сами призваны ловить пьяных, толстопопая Лиза стала сразу объектом внимания сотен комаров, которые были не прочь перекусить полными белыми ляжками. Набрасываясь на нее целыми тучами, злостные насекомые заставили пышную девушку постоянно перемещаться по местности. Она егозила из стороны в сторону, насрывала веточек и постоянно обмахивала себя. Но ничего не помогало. Видать, сладкое тело так манило к себе комарих, что они были готовы расставаться с жизнью, лишь бы только напиться медицинской крови.

Когда Холодец и Мудрецкий вернулись, они нашли медсестру в истеричном состоянии. Ее зажрали. Всю. Лицо, руки и ноги были покрыты сплошным слоем укусов. Она села в машину, не в силах даже чесаться.

– Ну вот, сдал голубчиков, – улыбался Холодец, с некоторой озабоченностью поглядывая на медсестру. – Что это с вами?

– Все нормально, – как-то не по-доброму ответила Лиза.

– Теперь едем разоблачать преступников! – радостно воскликнул начальник штаба, и служебный «уазик», прорезая лучами фар темноту, устремился к возводимому солдатами свинарнику.

Простаков был весь в мыле. Он, бросив небрежно тело своего друга Фрола на топчан, снова откинул брезентовый полог и вышел на улицу. Взяв ведро, он пошел к колодцу. Набрав воды, вылил ее себе на голову и после этого только почувствовал себя более-менее сносно.

Вокруг него, словно Луна вокруг Земли, бегал Резинкин.