Подвиг. 1941—1945 - Вениамин Белобородов

Снимок 7

К тому времени А. Ходов был награжден второй медалью — «За отвагу». Он был удостоен ее за успешное форсирование реки Днестр.

Впереди — новые ожесточенные бои. Гвардейцы 44-й танковой бригады сходу ворвались в город Ландсберг. Улицы забаррикадированы, каждый дом приспособлен к длительной обороне. Танкисты успешно преодолевают и эти преграды. Аркадий Ходов выскочил на мотоцикле вперед нашей танковой колонны, идущей по главной улице Ландсберга, попросил механика-водителя ведущей машины задержаться на минутку (снимок 8). «Щелкнул» затвором объектива, и в ту же секунду из соседнего дома раздалась длинная автоматная очередь. От верной смерти нашего фоторепортера спасла баррикада, сооруженная гитлеровцами.

Снимок 8

Когда Ходов ступил на немецкую землю, его грудь уже украшали две боевые медали и два ордена — Красной Звезды и Отечественной войны 2-й степени.

Апрель 1945 года. Советская Армия громит врага в его собственном логове. Бойцы гвардейской 44-й танковой бригады ведут упорные бои за новые кварталы Берлина. На здании фольксштурма в предместии Карлсхорст уже развевается красное знамя. Его лично водрузил начальник политотдела бригады В. Т. Помазаев (снимок 9). Вместе с начальником политотдела на крышу забрался и Аркадий Ходов, чтобы навсегда увековечить этот памятный момент. Пример политработника, идущего впереди атакующих врага, воодушевил гвардейцев. Они неудержимо рвутся вперед, к рейхстагу.

Снимок 9

Май 1945 года. Отгремели бои… В центре Берлина на перекрестке дорог стоит простая советская девушка в солдатской форме (снимок 10). Регулировщица направляет движение автомашин, везущих уже не снаряды и авиабомбы, а продукты для немецкого населения.

Снимок 10

Декабрь 1945 года. К тем, кто прокладывал дорогу советской пехоте, взламывал вражеские оборонительные рубежи, кто первым бросался в атаку; к тем, кто с честью выполнил свой солдатский долг и сегодня отправляется домой, — к гвардейцам-танкистам приехал Маршал Советского Союза Г. К. Жуков, чтобы выразить им горячую благодарность за ратный подвиг. Гвардии старшина Ходов, печатая шаг, подходит к Маршалу, просит у него разрешения сделать снимок на добрую память (снимок 11). В центре — командир 11-го гвардейского танкового корпуса, слева от него — генерал-лейтенант А. Х. Бабаджанян, ныне Маршал бронетанковых войск, слева — его заместитель, генерал-майор П. А. Гаркуша, ему жмет руку Маршал Советского Союза Г. К. Жуков.

Снимок 11

Мы рассказали лишь об одиннадцати снимках военных лет, а их сотни в альбоме Ходова. Это подлинно человеческие документы. Они дороги всем: и тем, кто воевал, и тем, кто знает о минувшей войне по книгам или рассказам отцов и дедов.

Перелистывая фотоальбом, я увидел Почетную грамоту, которой Военный Совет 1-й гвардейской танковой армии наградил Аркадия Георгиевича. От времени грамота пожухла, но каждая ее строчка, каждое ее слово и сегодня сверкает золотом, вызывает глубокое уважение к ветерану исторических сражений:

«Участнику взятия Берлина, гвардии старшине Ходову А. Г.

Вы до конца выполнили свой долг перед Родиной в Великой Отечественной войне, прославив русское оружие на полях сражений, навеки прославили Советскую гвардию…»

Думается, трудно лучше сказать о подвиге Ходова.

В апреле 1973 года группа туристов из Челябинска побывала в Германской Демократической Республике. Вместе с ними был и А. Г. Ходов. Аркадий Георгиевич запечатлел наших земляков на фоне Бранденбургских ворот (снимок 12) и после возложения венков к памятнику воинам Советской Армии и Трептов-парке Берлина (снимок 13).

И последняя фотография (снимок 14). Ее сделал уже не Ходов, а его фронтовой друг, в Москве, в Измайловском парке, в Доме культуры. Здесь ежегодно в День Победы встречаются ветераны 1-й гвардейской танковой армии. Среди них мы видим и улыбающегося Аркадия Георгиевича Ходова, гвардии старшину запаса, фотокорреспондента газеты «Челябинский рабочий» (четвертый слева).

Снимок 12

Снимок 13

Снимок 14

И. Чернядева

РАЗГОВОР С МАТЕРЬЮ

Если бы мне пришлось писать вам письмо, Анна Викторовна, я начала бы его так.

Помните ваш маленький домик в Верхнем Уфалее? Три его окна смотрели на улицу, широкую, заросшую мягкой травой, а еще два окна выходили в тихий проулок. Ведь правда — вы любили этот дом, хоть и был он тесноват для вашей большой семьи. Тогда, перед войной, старшему из детей — Толе — исполнилось восемнадцать, младшей — Ниночке — минуло четыре года. А между ними «лесенка»: Капа, Капелька, как ласково звали ее с первых школьных дней все домашние, еще одна дочка — Иринка, сыновья Женя и Юра.

Помните, как, бывало, по вечерам вы ждали возвращения мужа? Николай Львович работал директором химлеспромхоза и часто уезжал на дальние лесные участки. Вы чутко прислушивались, не раздастся ли глухой перестук колес. Но нет, тихо, только ровно тикали на стене ходики да сладко посапывали дети. Вы и сами начинали дремать, как вдруг слышали, наконец, поскрипывание телеги у крыльца.

Николай Львович тихонько входил в дом, шепотом приговаривая:

— Не разбудить бы детей. Как они, Викторовна? Как Капелька?

— Да уж Капелька твоя, — притворно проворчите вы, зная, что отец с особой нежностью относится к старшей дочке.

А для вас они все были одинаково любимы. О всех вы постоянно думали, о всех заботились, не жалея сил, не зная отдыха. Каждый шаг и поступок ребятишек, каждая шалость хранится где-то в самом заветном уголке вашей памяти.

Вспомните, дорогая Анна Викторовна, какой росла Капа. В самом раннем детстве была она крепенькая, как грибок, ясноглазая, белоголовая — вся в отца. Со временем вытянулась, постройнела, а косы стали — одно загляденье — толстые, золотистые, как два больших тугих колоса.

Прибежит, бывало в школу, когда у вас идет урок. Чуть скрипнет дверь класса, и вы уж знаете — это Капитолина. Вон в щелке блестят ее глаза. Выйдете в коридор — «чего тебе?» А ей и сказать-то надо каких-нибудь два слова: что в лыжных соревнованиях заняла первое место или норму на ворошиловского стрелка сдала. Лыжи, гимнастика, санитарное дело — это у нее было первым занятием. Мечтала стать врачом.

А когда пришла война, Капа только о том и думала, как бы попасть на фронт. Ходила в военкомат, просилась в армию и всякий раз получала отказ — не доросла еще до армии, мала. И вы тогда, страшась, что вслед за Анатолием уедет она, Капелька, робко напоминали:

— Какая из тебя медсестра получится? Ты ведь крови боишься.

А она в ответ:

— Привыкну, мама.

Помните, Анна Викторовна, как после уроков Капа шла на курсы медсестер, а по ночам вместе с подругами разгружала санитарные эшелоны, ухаживала за ранеными в госпитале. Первое время домой возвращалась молчаливой, побледневшей, взволнованной тем, что приходилось пережить за долгую госпитальную ночь. А руки, без устали бинтуя раны, становились все проворнее, а глаза все суше и строже. Видя страдания людей, она училась тогда быть сильной и мужественной.

Вам до последнего времени не верилось, что скоро придется расстаться с дочкой. А она все ходила в военкомат. И, наконец, когда ей исполнилось семнадцать, военком, сломленный упорством девушки, устало махнул рукой:

— Ну что же, Девятова, быть по-твоему.

В тот день вы, как обычно, вели урок. Прозвенел звонок на перемену. В учительской вы увидели, что коллеги обступили кого-то. Они заметили вас, расступились. Перед вами стояла как будто бы Капа, и в то же время не она. Девушка что-то протянула вам — в ее ладонях лежали остриженные косы. А Капа, тряхнув мальчишечьей стрижкой, выпалила:

— Мама, я еду на фронт.

Конечно, вы гордились дочерью, знали, что она не могла поступить иначе. Но вы почувствовали, что ноги вдруг обмякли, все поплыло в каком-то тумане. Вас тут же подхватили под руки, дали воды…

Пришел отец с работы, узнал, что дочка едет на фронт, спросил севшим до хрипоты голосом:

— А портянки-то умеешь навертывать, солдат? Давай научу.

Через полгода ушел на войну и муж. С четырьмя ребятишками остались вы тогда. Когда стало совсем трудно, сами отвели на завод тринадцатилетнего Женю — его от земли-то не видать было.

В конце лета вернулся после госпиталя один уфалеец, уходивший на фронт вместе с Капой. Вы, не помня себя, побежали к нему домой — от дочери почти полгода не было писем, вдруг он что-нибудь знает. Лучше бы не ходить к нему, лучше бы не слышать того, что он сказал. Всю ночь не сомкнули глаз, будто окаменев, лежали в тишине уснувшего дома. Раненый сказал, что Капа убита в придонских степях, что сам положил ее на носилки.