Охота на Сталина, охота на Гитлера. Тайная борьба спецслужб - Борис Соколов

Как известно, 1 августа 1944 года польская Армия Крайова, подчинявшаяся не признаваемому Советским Союзом польскому эмигрантскому правительству в Лондоне, начала Варшавское восстание, широко поддержанное населением города. На польское вооруженное восстание в Варшаве ранее рассчитывало и советское военно-политическое руководство. Однако оно полагало, что во главе восставших встанет прокоммунистическая польская Армия Людова. Когда же эти расчеты не оправдались, Сталин стал всерьез опасаться, что контроль над Варшавой, а затем и над всей Польшей могут установить сами поляки, связывавшие свои интересы с Лондоном, а не Москвой. К тому времени советские войска захватили мангушевский и пулавский плацдармы за Вислой в районе Варшавы и имели реальную возможность помочь восставшим.

Еще 30 июля в Москву прибыл премьер польского эмигрантского правительства Станислав Миколайчик. Во время двух бесед со Сталиным, 3 и 9 августа, ему было предложено объединиться с просоветским Польским комитетом Национального освобождения в Люблине при фактическом доминировании последнего. Миколайчик ответил отказом, и это решило судьбу восставших.

8 августа маршалы Г. К. Жуков и К. К. Рокоссовский предложили план операции по освобождению Варшавы, которую можно было начать 25 августа. Однако Сталин так и не отдал приказ на ее проведение. 12 августа было опубликовано заявление ТАСС, в котором советская сторона полностью снимала с себя ответственность за судьбу варшавских повстанцев. А 16 августа Сталин направил письмо Миколайчику, где охарактеризовал восстание в Варшаве как «легкомысленную авантюру, вызвавшую бесцельные жертвы населения». Польские авторы указывают на существование некоего «стоп-приказа», запретившего Красной Армии в те дни наступать на Варшаву. Правда, до сих пор неизвестна ни точная дата, ни содержание этого приказа, однако то, что он существовал, сомневаться трудновато. И почти наверняка о нем своевременно узнало и германское командование.

Советские историки, оправдывая действия советских войск под Варшавой, традиционно указывали, что немцы сосредоточили против плацдармов за Вислой пять танковых дивизий и мощными контрударами остановили продвижение Красной Армии. При этом почему-то забывают упомянуть, что все эти танковые дивизии уже во второй декаде августа были направлены на север для осуществления операции по восстановлению сухопутной связи между группами армий «Центр» и «Север», нарушенной советским прорывом к Балтийскому морю у Тукумса. Операция началась 16 августа, и к концу месяца немцам удалось оттеснить советские войска с Балтийского побережья и восстановить сухопутные коммуникации с группой армий «Север». Между тем если бы в это время Красная Армия предприняла наступление на Висле, немецкий контрудар на севере потерял бы всякий смысл. В этом случае у вермахта практически не было бы шансов удержать Варшаву. Отступать же пришлось бы как минимум до Одера. Удержать позиции от Прибалтики до устья Одера у немцев не было никаких шансов; для столь обширного фронта им просто не хватило бы войск. Да и линию Одера, к осени 1944 года еще не подготовленную к обороне, немецким войскам тоже было бы удержать весьма непросто, и Красная Армия могла уже реально угрожать Берлину.

На столь рискованный маневр, как переброска танковых дивизий из-под Варшавы на север, германское командование могло бы решиться только в том случае, если бы было твердо уверено, что советские войска на Висле в ближайшие недели не сдвинутся с места. Для такой уверенности одного заявления ТАСС было, естественно, мало. По всей вероятности, какой-то надежный немецкий агент информировал своих о сталинском «стоп-приказе». Советский диктатор предпочел позволить немцам подавить вредное для его планов в Польше восстание поляков, а сам нанес главный удар в Румынии, чтобы раньше союзников установить контроль над давно вожделенным Балканским полуостровом.

Наконец, в декабре 1944 года Гелену удалось довольно точно предсказать, что Красная Армия главные удары будет наносить теперь в направлении на Берлин и в Восточной Пруссии и что наступление начнется около 12 января 1945 года. Начальник ФХО предложил даже заранее эвакуировать войска из Восточной Пруссии, чтобы сосредоточить максимум сил для обороны столицы Рейха, но и на этот раз не встретил понимания у Гитлера. Вполне возможно, что и в этом случае в своем знании Гелен опирался на донесение агента из какого-то советского штаба не ниже фронтового.

Прогнозы Гелена о том, что в январе 1945 года главный удар Красной Армии придется на Восточную Пруссию, полностью оправдались. Бывший командующий 2-м Белорусским фронтом маршал К. К. Рокоссовский в своих мемуарах отмечал:

«На мой взгляд, когда Восточная Пруссия окончательно была изолирована с запада, можно было бы и повременить с ликвидацией окруженной там группировки немецко-фашистских войск, а путем усиления ослабленного 2-го Белорусского фронта ускорить развязку на берлинском направлении. Падение Берлина произошло бы значительно раньше. А получилось, что 10 армий в решающий момент были задействованы против восточно-прусской группировки… а ослабленные войска 2-го Белорусского фронта не в состоянии были выполнить своей задачи. Использование такой массы войск против противника, отрезанного от своих основных сил и удаленного от места, где решались основные события, в сложившейся к тому времени обстановке на берлинском направлении явно было нецелесообразным».

Отметим, что этот поначалу изъятый фрагмент мемуаров был восстановлен лишь в издании 1997 года.

Трудно сказать, располагал ли Гелен тогда, в конце 1944-го – начале 1945-го, надежными источниками в советских штабах или просто сделал верный стратегический вывод из анализа положения на фронте. Дело в том, что мощный удар в Восточной Пруссии был продиктован чисто политическими соображениями. Еще в конце 1943 года на Тегеранской конференции руководителей трех союзных держав Сталин заявил о советских претензиях на Кенигсберг и прилегающую к нему территорию Восточной Пруссии. Вот и старалась Красная Армия поскорее захватить этот район, как раз накануне следующей, Ялтинской, конференции, чтобы поставить союзников уже перед свершившимся фактом. Возможно, Сталин опасался, что после капитуляции Берлина восточнопрусская группировка врага сдастся англо-американскому десанту и добыча уйдет из рук. Не исключено, что о высказанных в Тегеране притязаниях на Кенигсберг стало известно германской разведке. Наступление советских войск в Восточной Пруссии стоило очень больших потерь, но не привело к быстрому разгрому противника.

Кто же был тот неизвестный германский агент в Генеральном штабе Красной Армии, предупредивший о советском наступлении под Сталинградом в ноябре 1942-го и в Белоруссии весной 1944-го? Бывший полковник советской разведки Юрий Иванович Модин в своей книге «Судьбы разведчиков: мои кембриджские друзья» утверждает, что англичане опасались поставлять Советскому Союзу информацию, полученную благодаря расшифровке немецких донесений, именно из-за боязни, что в советских штабах есть германские агенты:

«Немцы пользовались очень хорошей, легкой и быстродействующей шифровальной машиной «Энигма», изобретенной сразу же после первой мировой войны… Стюарт Мензис, начальник английской разведки (МИ-6), привлек к изучению «Энигмы» талантливого математика Алана Туринга. Сотрудничество между Англией, Францией и Польшей (в дешифровке немецких кодов) продолжалось до начала войны в Европе… Входе войны полякам удалось захватить в качестве трофеев несколько сильно поврежденных «Энигм». Но немцы продолжали совершенствовать свою систему. Летом 1940 года Туринг и его коллеги в Блечли Парке (правительственная шифровальная школа, где работал советский агент Джон Кэрнкросс. – Б. С.), используя один из самых первых компьютеров («Колоссус»), в конце концов разгадали код «Энигмы». Важность этого успеха переоценить невозможно, потому что он давал союзникам доступ ко всем передачам, которые шли по радио между германским правительством и верховным командованием гитлеровской армии. Все подразделения немецких войск были оснащены «Энигмой».

Во время Сталинградской битвы советские войска захватили не менее двадцати шести «Энигм», но все они оказались поврежденными, ибо немецким операторам был дан строгий приказ уничтожать их в случае опасности. После того как немецкие военнопленные выдали шифр, применяемый на этих машинах, советские специалисты смогли расшифровать несколько отрывков из немецких телеграмм, но так и не нашли главного ключа к системе «Энигмы», который к тому времени уже получили эксперты Блечли Парка. Между собой английские специалисты называли перехват закодированных текстов «ультраразведкой».

Британская секретная служба, которой также были известны коды военно-морских сил и военно-воздушного флота Германии, разрешала заниматься «ультра» только немногим операторам, пользовавшимся абсолютным доверием. Расшифрованные телеграммы рассылались по строго ограниченным адресам: начальникам разведки, премьер-министру и некоторым членам правительства…