Тайная геометрия - Александр Скрягин

По-хорошему, Клинкова следовало бы звать Валерий Ильич. Но, нет, так его никто не звал. Как с юных лет звали его Валера, так и до сих пор – Валера, и все. Хотя Клинков волосами был бел, как курица промышленной яйценосной породы леггорн. И голова и короткая шкиперской бородка – сплошь седые, без единого темного волоска.

Но имя никогда не прилипает случайно.

Первый раз Клинков отправился в места заключения еще в шестнадцать лет, когда по отчеству называть его и в голову никому бы не пришло. Там, в колонии для малолетних преступников, он стал человеком авторитетным. Его имя произносили за проволокой с уважением. И «Валера Клинков» – стало уже не просто именем, но званием в уголовной иерархии.

Потом он еще не один раз сиживал на скамье подсудимых, но для всего уголовного мира уже навсегда остался просто Валерой. Без отчества. Так и дожил до своих птичьих седин.

С законом Валера Клинков давно уже не конфликтовал.

«Не при делах я, начальник!» – заявлял он милицейским оперативным работникам, пытавшихся колоть его по поводу разных случавшихся в городке событий, имевших квалификацию в уголовном кодексе. Говоря так, он не врал.

Ни в каких противоправных делах Валера, действительно, давно не участвовал. Но про жизнь уголовной фауны знал много. Ну, а как иначе? Все друзья – там, все воспоминания – там, да и душа – там. Для молодых и матерых уголовников Валера был тем же, чем певец Баян для дружины Киевского князя Игоря – хранитель преданий. Особого рода подвигов, имен и традиций минувших лет.

Ефим сам Валеру не вербовал. Получил в наследство от своих предшественников. Семь лет назад Валеру взяли при попытке сбыть японскую видеокамеру. Камера за неделю до того была отобрана под угрозой ножа у туриста из страны восходящего солнца. Так случилось, что этот гражданин Японии находился под наблюдением органов безопасности в связи с его большим интересом, проявленным к объединению «Топология». Так Валера оказался в поле зрения органов безопасности. Его решили использовать в информационных целях, и для этого «посадить на подписку».

Возможности для этого имелись.

Дело в том, что сам Валера у японца камеру не отбирал. Непосредственный виновник, опознанный иностранцем, на допросах фамилии Клинкова не упоминал.

И когда Валера дал согласие о дальнейшем сотрудничестве с органами, следствие тут же пришло к выводу, что он приобрел необходимую ему видеокамеру у случайного знакомого, не подозревая, что она имеет преступное происхождение. А когда, понял, что она ему не подходит, решил продать. Таким образом, Валера в следственном деле был показан добросовестным приобретателем, никак не связанным с раскрытым преступлением. Признавшийся же в разбойном нападении на иностранца преступник отправился исправляться в колонию строго режима.

Иностранцев Валера не любил, и обязательства информировать органы об их поведении в научном городке, поколебавшись, все-таки решил на себя взять. Хотя, конечно, понимал, что, идя на сотрудничество с органами, нарушает воровской закон в самой строгой его части. Но, куда ему было деваться? Когда тебе идет шестой десяток, здоровье – скрипит и прихрамывает, а впереди маячит не курорт, а колония, железный воровской закон становится покладистым, как специалистка по массажу, работающая в бане в ночные часы. Тем более, что чисто уголовную информацию с него обещали не требовать.

«Этим – пусть милиция занимается! – сказали ему со значением. – У нас теперь с тобой, Валерий Ильич, – другие задачи! Государственного уровня!»

Валера повернулся всем телом к костру и легко поднялся с отполированного собственным задом чурбачка.

– Ну, вода закипела, пора заправлять, – сказал он, и стал бросать в кипяток составляющие рыбьего супа.

В сыром воздухе заиграли ароматы варящейся рыбы, лука и картошки.

– Эх! Славная будет ушица! – по-кошачьи потянув носом воздух, произнес Валера.

Он вернулся на свое место и замер, глядя на стоящие в зеленой воде красно-белые поплавки.

Майор молчал.

– Ну, а ты чего пришел-то, Алексеич? – не выдержал Клинков. – Ушицы с огня похлебать, или дело какое есть?

– Да мимо шел, почему, думаю, Валеру Клинкова не навестить? Ну, и спустился к тебе с обрыва, – ответил майор.

Смотритель маяка усмехнулся багровым от солнца и ветра лицом:

– Знаю я вас, оперов… Мимо шел… Куда тут мимо идти-то можно? Грибы разве собирать, так смотрю, у тебя кроме штанов, другой тары-то нет. А в карманы, толкай – не толкай, и на одну сковородку обабков не натолкаешь… Спрашивай уж, чего надо?

Ефим кивнул головой и спросил:

– Не знаешь, кто такой Ицехвели?

– Гоча, что ли?

– Он.

Ветеран походов за колючую проволоку помолчал, разглядывая сверкающую на солнце чешуйчатую поверхность маленького моря. Потом раздвинул губы, твердые и шершавые, как корка граната, и ответил:

– Считается, что в Законе, но за колючкой не жил, зону не топтал. Из новых. Бизнес крутит. Страховая компания у него. Еще автоперевозками занимается. Потом, фруктами торгует. Не наш. – Валера помолчал и закончил, будто печать на характеристику поставил: – Лаврушник.

Лаврушниками в криминальных кругах называли авторитетов преступного мира, получивших корону Вора в Законе не в результате длинной уголовной карьеры с обязательным пребыванием в местах заключения, но купившим это звание на воровских сходках за деньги. Уголовные авторитеты, живущие по старым традициям, настоящими Ворами в Законе таких не признавали, а их короны считали слепленными из парафина, то есть, липовыми. Таким вот лаврушником, по мнению Валеры Клинкова, и являлся Гоча Ицехвели.

Информация была интересной. Майор не пожалел, что зашел к ветерану исправительной системы.

– А, вот такой орел по фамилии Кирпатый тебе известен? – задал следующий вопрос Ефим.

– Спиридон Пантелеевич? – переспросил Валера, и в его голосе Ефиму послышалось уважение.

– Вроде бы, так его зовут, – кивнул майор.

– Настоящий мужик, – веско кинул Клинков. – Наш. Трижды за колючкой баланду хлебал. Однажды, лет пятнадцать уже тому, мы с ним под Новокузнецком в соседних бараках грелись. Корона у него правильная. Конечно, сейчас не так как раньше… Кое-что и Пантелеевич стал себе позволять… Бабу себе постоянную завел, девчонка у него от нее образовалась… Овощной оптовый рынок купил, что в южном округе… Но это, что ж, я не в не в упрек ему говорю, время такое… – вздохнул старый рецидивист. – Все по другому сделалось. Но, все равно, Кирпатый – не лаврушник!

Он помолчал, взглянул на тихо покачивающиеся поплавки и вдруг хлопнул себя по лбу:

– О! Хорошо, что напомнил! Пора лаврушку в уху кидать!

Он засунул два пальца в нагрудный карман сизой милицейской рубашки и вытащил оттуда крупный лавровый лист, похожий на наконечник знамени. Легко поднявшись, Валера подошел к котелку, пристально вгляделся в его бурлящее содержимое и осторожно опустил лавровый лист в кипящую воду. Уха, словно обрадовавшись тому, что о ней вспомнили, забурлила сильнее. На берегу запахло совсем аппетитно.

– Валера, – помолчав, спросил Мимикьянов, – а ты, случаем, ничего про ограбление кассиров в торговом центре «Наш дом» не слышал?

Клинков опустился рядом на чурбачок и с недовольным видом произнес:

– Ну, был же уговор! Про уголовные дела не спрашивать… Ну, Ефим Алексеевич…

Отошедший от дел рецидивист, будто пораженный словами Ефима, даже развел ладони в стороны.

– Да, ладно, – и сам махнул рукой на Клинкова Ефим, – Я же тебя имена называть не прошу… Я тебя о другом спрашиваю… Не было ли там чего-нибудь такого… особенного… необычного… А?

Валера задумался. Багровое лицо у него окаменело, он стал похож на скульптурный портрет самого себя, выполненный из красного базальта.

– Ну, вообще-то… – после минутного молчания ожила статуя. – Кое-что, было…

– Да? – подтолкнул его майор.

– Ну, ребятам, которые в «Нашем доме» инкассаторов ломанули кто-то из ваших секретных ученых помог. – тихо произнес Клинков. – Глаза охране отвел… Мимо стволов из здания незаметно вывел и – фьють! – поминай, как звали!

Майор всем корпусом повернулся к смотрителю:

– Что значит – глаза отвел? Гипнозом, что ли?

– Да не знаю я толком, чем там ваши секретные специалисты занимаются… – недовольно ответил Валера. – Это тебе, Ефим Алексеевич, виднее.

Валера помолчал, посмотрел в солнечную даль, но все-таки продолжил:

– Один паренек, что в деле состоял, говорил ребятам, что там, не гипноз был, а очки такие… Посмотришь, и видно: кроме обычной дороги вокруг еще много других путей есть. Мы-то своими буркалами одну дорогу видим: а их, на самом-то деле, много.

– Как так? – нахмурил волчьи брови майор.

– Ну, уж вот, как он говорил, так и я тебе передаю! – изобразил обиду маячный смотритель. – Я сам в тех очках не ходил! Извини, товарищ дорогой!