Страшная тайна - Диана Джонс

– Думаю, простые обыватели, которые решили поразвлечься, – ответил Стэн. – Все мы ненормальные, если копнуть. Одно тебе скажу: рисовать они не умеют.

И верно. Буклет – или как его там – был изукрашен размытыми портретами всяких ведьм и волшебников, а также девиц, одетых преимущественно в драгоценности. Все они были нарисованы из рук вон плохо.

– Ох, – только и выговорил я и отправил этому Корри чек.

Через неделю он прислал квитанцию и сертификат, гласивший, что теперь я полноправный участник «ФантазмаКона», в доказательство чего мне забронирован номер в гостинице «Вавилон».

А в остальном, как я уже упоминал, я трудился не покладая рук – и в доме, и в сарайчике, и на заднем дворе. Сарайчик у меня отличный, отчасти я из-за него и дом купил. Большой, просторный, к тому же кто-то настелил в нем гладкий дощатый пол. Я добавил отопление. На этом полу очень удобно при необходимости писать мелом разные цифры и символы. Когда работаешь с линиями судьбы, помимо всего прочего требуется двойная спираль Вечности – черта с два начертишь ее правильно! Вскоре после того, как я получил сертификат, я уже ползал по полу в сарае, облачившись в старую одежду, чертил, стирал, снова чертил – а потом поднял голову и обнаружил, что на пороге стоит Эндрю.

Если ему и показалось, что я занят чем-то не вполне ординарным, он и бровью не повел. А просто сказал – как всегда, рассеянно и невозмутимо:

– Я вот подумал, может быть, вы меня подвезете…

А я уже и забыл, что у него сломалась машина. Пришлось встать, отряхнуть колени и посвятить остаток дня делам соседа. Помнится, в какой-то момент, когда я вез его то ли в Кембридж, то ли в Хантингтон, то ли обратно, я небрежно заметил:

– Я довольно часто рисую алгоритмы мелом на полу. Полезно видеть картину в целом.

Он ответил:

– Я довольно часто обдумываю изобретения во время прогулок по полям.

Я решил, что все обошлось, но все же назавтра, вернувшись к работе, предпринял некоторые меры – окружил и дом, и сарай, и задний двор, а вдобавок еще и свой участок садика перед домом мощными заградительными чарами. После чего снова принялся ползать и чертить, уверенный, что больше меня точно не побеспокоят.

Под вечер я уже был готов пройти по спирали. Для этого нужно очень сильно сосредоточиться – как-никак тянешь за собой линии судьбы сразу четырех человек, не говоря уже о своей собственной, и если ошибешься, можно навредить и им самим, и всему остальному миру в тех местах, где их жизни связаны с чьими-то еще. Я скользил между меловыми линиями, раскинув руки, чтобы удержать мировое равновесие, и тут поднял голову и обнаружил, что на дальнем конце спирали кто-то стоит, широко расставив ноги. Я не мог разглядеть, кто это, потому что он был силуэтом на фоне потока оранжевого солнечного света, который лился из окна под потолком сарая. Меловая пыль и соринки из сарая тоже поблескивали в солнечных лучах, и от неизвестной фигуры словно бы исходило сияние. Это был настоящий великан.

Всем знакомо такое чувство, когда в животе словно что-то обрывается и стоишь весь пустой и холодный. Вот оно у меня и возникло. Но остановиться я не мог. Это был бы нешуточный риск. Первая мысль у меня была – хорошо хоть это не Мэллори! От нее всего можно ожидать. Потом я подумал, что это, наверное, Стэна стало видно из-за пыли. Но фигура была очень массивная. Мне пришлось скользить по полу еще битых пять минут, пока я не очутился в месте, где солнечный свет падал на незнакомца сбоку. Тут я понял, что это Эндрю. Он стоял себе и смотрел. Вид у него был совершенно огорошенный, но глаза пристально следили за мной.

– Вам сюда нельзя, – сказал я ему, когда уже можно было чуть-чуть отвлечься.

Он улыбнулся. Меня это насторожило: очень уж умный вид сделался у него от этой улыбки. И в то же время мне показалось, что он в каком-то трансе. Я это даже почувствовал, когда подошел. Поскольку он стоял на моем чертеже, мне пришлось взять его за локти и отодвинуть в сторону. Он двигался как зомби и остался стоять там, где я его поставил. Я проскользнул мимо него по спирали и развернулся в конце, рассчитывая, что все обойдется. Но когда я поднял голову, то обнаружил, что стоило мне забыть об Эндрю, как он снова переместился и теперь стоял, точно так же расставив ноги, на дальнем конце спирали. Теперь желтый солнечный свет заливал его бесстрастное суровое лицо.

«Зараза», – подумал я и заскользил дальше. Придется смириться с тем, что Эндрю каким-то образом впутался в линии судьбы, с которыми я работаю. Сам-то он об этом не догадывается. Наверное, хотел попросить у меня сахару или еще чего-то, просто пришел не вовремя. Закончив, я взял его за руку, перевел через задний двор и выпустил в сумерки за калиткой.

Как только он очутился за пределами моих заградительных чар, так сразу пришел в себя.

– Спасибо, – сказал он, как будто я и вправду одолжил ему сахару. – До встречи. – И двинулся вдоль живой изгороди к своему дому.

– Взгляни на все с другой стороны, – посоветовал Стэн, когда я все ему рассказал. – На его месте могла быть девица Мэллори.

– Не было печали! – воскликнул я. – Как ты думаешь, что я ему сделал?

– А кто его знает, – отозвался Стэн. – Я ни о чем таком никогда не слышал, но, может быть, магиды просто не докладывают. Скорее всего, ничего серьезного. Надеюсь. Пожалуй, самое худшее – нашего Эндрю потянет назваться хоббитом и прибыть к Гэндальфу на доклад.

– Надеюсь, этим ограничится, – сказал я.

Глава седьмая

Из директории «Колючка»

на компьютере Мари Мэллори.

Выдержки из различных документов

Ладно. В общем, я нахамила Жанин. Когда оказалось, что мне нужно у них пожить, Жанин, как всегда, взбесилась. До того взбеленилась, что я ей и говорю: «А попробуйте сами пожить у золовки по соседству! Попробуйте писать курсовые работы, которые учитываются на защите диплома, когда вокруг орут семнадцать человек детей!» У Ирэн, папиной сестры, пятеро своих и еще двое детей последнего мужа от предыдущих браков, но она считает, что в доме как-то слишком тихо, если к каждому из них каждый день не приходит хотя бы один закадычный дружок с ночевкой. К счастью, мой толстячок-папа, прежде чем его забрали на химиотерапию, успел не только отдать мне свою машину, но еще и дозвониться до своего брата Тэда и заставить его дать слово, что он обеспечит мне стол и дом. Поэтому я и сказала Жанин, что все претензии к дяде Тэду.

– А чем тебе не нравится в университетском общежитии? – спросила она.

– Мест нет! – ответила я. – Я снимала квартиру, но ее сдали другим без предупреждения.

На самом деле было не совсем так, но Жанин я об этом говорить не собиралась. Просто мы с Робби вместе снимали две комнаты (причем я отдала все деньги, чтобы оплатить жилье вперед), а потом он взял и привел туда свою новую девушку Давину, а меня выставил. Кажется, он сказал, что я могу спать на диване, – но тут я не уверена, потому что от злости его не слышала. Я помчалась в Лондон к маме, дав зарок никогда не возвращаться. И не собиралась возвращаться, но пришлось – из-за папы. Он заставил меня вернуться, и я была вынуждена провести прекраснейший месяц в доме тети Ирэн. Ну, я и сказала папе, что больше ни за что на свете, и тогда он пристроил меня к дяде Тэду.

Жанин посмотрела на меня волком. Но перечить дяде Тэду она ни за что не станет. Иначе он, чего доброго, заметит, что она вертит им как хочет. Нет, она решила выждать время и мало-помалу убедить дядю Тэда, что со мной невозможно ужиться. Так что она ничего не сказала, только проделала этот свой любимый фокус – одернула рукава свитера, так что зазвенели золотые браслеты. Дерг. Дерг. Встряхнула безупречной стрижкой. Уходи – звяк, звяк, бряк, – дай позвонить. Звонила она тем несчастным девочкам, которые работают в ее одежном магазине в Клифтоне. Жанин их постоянно увольняет ни за что. Я слышала, как она говорит в трубку, пока я шла наверх с очередной охапкой своего барахла: «Пусть уйдет. Я сыта ей по горло!» Эти свои кошмарные свитера она берет в собственном магазине. Больше всего я ненавижу как раз тот, который был на ней тогда, – у него такой вид, будто она плюхнула себе на плечо рисовый пудинг. Ник говорит, что он больше всего ненавидит тот, что с бронзовой тушеной фасолью.

И Жанин еще думает, что я дурно влияю на Ника! Ну или краду его любовь, или еще что-то. На Ника повлиять нельзя. Это невозможно в принципе. Повлиять на Ника не в силах никто и ничто, пока он сам не захочет. Ник мальчик славный, добрый и глубоко эгоистичный. О нем многое говорит хотя бы то, что, пока я жила на той же улице у тети Ирэн, он туда носа не показывал. Когда я перетаскивала барахло к дяде Тэду, то спросила у Ника почему.

– Да там же дети! – Он будто бы удивился, что тут непонятного.

Самому Нику, должна отметить, всего четырнадцать. Он стоял, руки в карманы, и смотрел, как я выгружаю из папиной машины коробки и полиэтиленовые мешки.