Страшная тайна - Диана Джонс

Никогда нельзя ничего предполагать. Надо идти по следу, и все. След примерно в этот момент резко свернул вниз, к воде. Я помчался туда – и увидел впереди облезлый «моррис» с женщиной за рулем и детским креслом на заднем сиденье. «Ага!» – подумал я. Я прибавил газу, одновременно отправляя женщине за рулем магидские призывы заехать куда-нибудь, где можно поговорить. Ответа не было. Я прогнал «моррис» через два моста туда, где из-за одностороннего движения водителям приходилось закладывать безумные петли, машин становилось все больше, и нам обоим пришлось, в сущности, ползти ползком. «Моррис» неизменно держался в трех машинах впереди меня, и женщина за рулем наотрез отказывалась реагировать на мои призывы. С каждым ярдом[6] я злился все больше и больше. Я бы давно бросил это дело – но она была так близко!

Потом коричневый «моррис» резко свернул в проулок, и до меня дошло, что это вообще не та машина. След девицы Мэллори пропал, как не было. Похоже, я потерял его, как только решил, будто «моррис» – ее автомобиль.

Я выругался. И решил все бросить и ехать домой. Но тут мне пришла в голову неприятная мысль о том, что скажет Стэн, и я подумал, что остается еще очевидный выход из положения – вернуться к дому ее тетки и засесть там в засаде. Я бы и вернулся – но вскоре понял, что опять заблудился.

Я пробивался сквозь пробки, которые с каждой минутой становились все сильнее, и высматривал мост, но никакого моста видно не было. Более того, я с удивлением обнаружил, что еду в крутую гору практически по проселку. Пробки были просто жуткие. Мы еле ползли. Позади меня отрастал длинный хвост из ползущих машин. Оглядев от нечего делать окрестности, я обнаружил, что еду по краю очень даже существенной лощины, а весь Бристоль простирается и громоздится на той стороне.

«Ну, все! – подумал я. – Еду домой». Придется проложить маршрут через Уэльс, не иначе.

Но именно в эту минуту машины впереди вдруг прибавили скорости, городские пейзажи скрылись за деревьями, и я прочитал на дорожном указателе, что в Бристоль надо свернуть направо через платный мост. Я с радостью повернул направо. Когда я доехал до платного моста, оказалось, что это крайне шаткий на вид подвесной мост на огромной высоте через глубокое ущелье – лента дороги, протянутая от утеса к утесу между двумя башнями в псевдоегипетском стиле. Я сунул деньги в щель автомата и опасливо покатил по мосту, то и дело поглядывая по сторонам, на мутную глинистую реку, которая поблескивала на закатном солнце в нескольких сотнях футов внизу.

Какой-то идиот остановил машину прямо посреди дороги сразу после съезда с моста. Я едва в нее не врезался.

Я ударил по тормозам. Судя по визгу и скрежету позади, другие водители поступили так же. Мало того что машина стояла на месте – водительская дверца была распахнута настежь, перегораживая остальную часть дороги. Проехать было в принципе невозможно, поскольку по разделительной полосе шло бетонное ограждение, чтобы машины не выезжали на встречную. Машины за ограждением тоже остановились, и их водители высунулись посмотреть, что происходит. По их лицам мне сразу стало понятно – нет, это не авария, хотя сначала я подумал именно так. Машина остановилась преднамеренно. Потом я увидел водителя.

Это была девушка. И она плясала. Плясала на пешеходной обочине возле своей машины.

Она была низенькая, невзрачная, в очочках, а ее фигура смахивала на перевязанный сноп соломы. И она плясала. Вскидывала колени, прыгала, скакала. Кружилась лоскутная юбка, разлетались растрепанные волосы, очки перекосились на еле заметном носишке. Ее пассажир тоже подпрыгивал рядом. Оба размахивали руками. Оба метались туда-сюда. Пассажир был мальчик-подросток, темноволосый и поразительно красивый, он высился над ней и плясал довольно робко. Вид у него был такой, будто он пляшет, поскольку иначе его не повезут дальше. Его я полностью оправдывал. Но она…

Я прижал палец к кнопке гудка, вдавил ее и не отпускал. И я был не одинок.

Девушка перестала кружиться – но лишь затем, чтобы рухнуть на колени и трижды резко разжать в сторону дороги кулаки, растопырив пальцы, украшенные до того длинными ногтями, что подпадали под статью о холодном оружии, – раз, раз, раз! Этот жест был полон презрения ко всему на свете. Мальчик сделал то же самое, но смущенно. Мне было видно, что они не просто выбрасывали кулаки и растопыривали пальцы, а еще и пели, а может быть, и читали заклинания. А потом преспокойно заплясали себе дальше.

От злости я подбавил волшебства в свой гудок. Он прямо-таки взревел. Мост позади меня был забит полностью, половина машин тоже гудела.

Мальчик хотя бы замечал происходящее. И явно чувствовал себя не в своей тарелке. Но девица плясала себе и плясала, а он послушно подражал ей. Они еще раз проделали свои пассы, на сей раз в сторону каменистого откоса. Потом заплясали опять. Терпение мое лопнуло.

Я снял палец с гудка. Заглушил двигатель, сунул ключи в карман и вышел из машины. Плясуны как раз принялись растопыривать пальцы, когда я подошел к их машине. Ключи она оставила внутри, они болтались в замке зажигания. Я хотел было захлопнуть дверь, но тогда плясунье, чтобы попасть внутрь, пришлось бы взламывать замок, а всем, кто собрался позади, – снова ждать. Поэтому я ограничился тем, что обошел капот и двинулся навстречу парочке, резвившейся на тротуаре.

– Убирайся с глаз! – распевали они. Раз, раз, раз.

– Будьте так любезны, перенесите свой шабаш куда-нибудь в другое место! – сказал я.

Сначала-то я собирался сказать гораздо больше, но вблизи до боли остро ощутил отпечаток ее личности. Это была девица Мэллори. Еще бы. Все это время она только и делала, что вела меня в своей пляске.

Она перестала танцевать. И повернулась ко мне с таким лицом, словно я только что вылез из сточной канавы. Потом с неописуемым отвращением поправила гигантским ногтем очки на переносице и смерила меня взглядом – с ног до головы.

В эту игру можно играть и вдвоем. Я взялся за собственные очки двумя пальцами левой руки и сосредоточился на точке у плясуньи за спиной.

– Мари Мэллори, полагаю, – презрительно процедил я, пока она не пришла в себя и не заговорила.

– Катились бы вы куда подальше, – отвечала она. Вообще-то, именно это я и делал с самого начала по ее милости – катался куда подальше. Голос у нее был неприятный: громкий, унылый, с какими-то подвсхлипами. Потом до нее с некоторым опозданием дошло, что я сказал. – Может, вы и знаете, кто я такая, но я вас не знаю и не желаю знать!

Я посмотрел на мальчика, который стоял поодаль; это наверняка был Ник Мэллори – вовсе не беспомощный младенец, на которого намекала Жанин. Вид у него был такой, словно бедняга только и мечтает забиться под машину Мари и не вылезать.

Я разозлился еще сильнее. Наверное, из-за этих всхлипов в ее голосе. И сказал – точнее, рявкнул:

– Руперт Венейблз. Я вам писал. – Выпустил очки и извлек бумажник. – Я искал вас по всему городу, чтобы вручить ваше треклятое наследство. Держите. – И я протянул ей веером десять десятифунтовых бумажек, которые приготовил, чтобы поддержать свою легенду.

Она остолбенела. И, как я и рассчитывал, первым неосознанным движением потянулась за деньгами. Я подчеркнуто церемонно – от свирепости – вложил ей в руку все десять банкнот по одной. Водители по ту сторону разделительной полосы и кое-кто из тех, кто стоял на мосту позади меня, принялись свистеть, галдеть и улюлюкать, – одни повысовывались из окон, а другие от бешенства повыскакивали из машин на дорогу. Лицо девицы Мэллори залилось тускло-красной краской ярости. Смуглое лицо ее двоюродного брата покраснело еще сильнее. Подбородок у Мэллори выпятился, рука дернулась, будто в порыве швырнуть купюры на мостовую. Но все-таки деньги слишком много значили для нее. И она решила оставить их себе.

– Десять по десять, – сказал я. – Итого сто. А теперь будьте любезны, сядьте в свою машину, чтоб ей пусто было, и прочь у меня с дороги!

Девица Мэллори ничего не ответила, только надменно просеменила к открытой двери своего автомобиля под гудки и улюлюканье пробки. Мальчик, согнувшись в три погибели, юркнул в машину с другой стороны с проворством героя немого кино.

– Это стоило таких денег?! – крикнул водитель машины сразу позади меня.

Я хотел ответить, что да, возможность раз и навсегда отделаться от девицы Мэллори с ее семейкой, безусловно, стоит ста фунтов, но едва ли мне удалось бы объяснить ему почему. Так что я просто пожал плечами, улыбнулся и сел за руль в тот самый миг, когда девица Мэллори рывком тронулась с места и с ревом умчалась в облаке маслянистого сизого дыма. Машина у нее была не в пример новее коричневого «морриса». Просто совсем неухоженная.

Хорошо, что я ехал обратно один, без Эндрю. Можно было всю дорогу домой ругаться в полный голос. Когда я прибыл на место, ярость еще не утихла.