Удивительные приключения Яна Корнела - Милош Кратохвил

Вокруг поднялся такой грохот, как будто сотни барабанщиков ударяли своими палочками прямо по самой горе. Я мчался вниз так, что пятки сверкали. К вершине мы поднимались долго, а внизу очутились в один миг. Мы налетели прямо на левый фланг наших пикинеров, которые двигались по ущелью, у подножия горы. Вокруг поднялся шум. Проход был узок, и тут началась суматоха. Наши офицеры орали на нас, а сержанты колотили мечами и шпагами, спрятанными в ножнах, пока мы с грехом пополам не протолкались сквозь ряды теснивших друг друга пикинеров. Только после этого вереница людей, вооруженных пиками и мушкетами, тронулась с места.

Все понукали нас, чтобы мы как можно скорее выбрались из опасного ущелья. Мы со Штепаном то и дело спотыкались о кочки и получали со всех сторон тумаки и подзатыльники. Все увиденное с вершины дуба подсказывало мне, что теперь мы идем прямо навстречу неприятелю. Каково же было мое удивление, когда, наконец, перед нашими глазами открылась долина, а в ней не оказалось ни души.

В ту же минуту из леса на нас с обеих сторон обрушился такой треск и грохот, как будто посыпался град на ниву. У меня не было времени ни для страха, ни для ротозейства. Мушкетер, шедший впереди меня, неожиданно взмахнул руками, зашатался и упал к моим ногам. Поскольку на меня нажимали сзади, то я перелетел через него и почувствовал, как мне на спину повалились те, кто шел за мной. Я попытался освободиться, но кто-то наступил мне на руку, и я подумал, что у меня раздроблена кость. После того как все поднялись, удалось встать и мне. Я взял мушкет в левую руку и понесся туда, куда помчались все. Теперь уже почти никто не чувствовал земли под ногами и не обращал никакого внимания на упавших. Бог весть откуда сюда то и дело доносились выстрелы, и повсюду, куда ни взглянешь, впереди меня и рядом со мной падали мушкетеры.

Наконец новая волна бегущих прижала меня к другому, заросшему лесом, косогору. Теперь пули начали, шлепаться о стволы деревьев, и Пятиокий, стараясь укрыться от них, стал перебегать от одного дерева: к другому. Подобным же образом поступал и я. Обернувшись случайно назад, я увидел, как шведские кавалеристы, не обращая внимания на убитых и раненых, мчатся сломя голову по долине, а сильный ветер играет их широкополыми шляпами.

Я бежал с горы куда с меньшею скоростью, чем теперь взбежал на нее. Мне, казалось, что у меня вот-вот лопнет грудная клетка.

Стрельба затихала, и нас начали созывать в свои отряды.

Отерев пот с лица, я стал внимательно поглядывать по сторонам, отыскивая глазами Штепана. Но первый, кого я заметил, был Вацлав Мотейл, солдат не нашей роты. По-видимому, мы все теперь перемешались.

Не успел я толком очухаться, как нас снова наспех сгруппировали и погнали по скату пологого холма дальше, на другую сторону.

Только протопав изрядное время по лесу, я почувствовал острую боль в правой руке, на которую мне наступили, и осознал все то, что было недавно пережито мною. Второй раз моя жизнь оказалась на волоске, и я мог погибнуть в любую минуту. Я очутился там, где впервые увидел убитого человека. И не одного… Но мне некогда было думать о страхе, — все мои силы, телесные и душевные, были сосредоточены на одном правильном расчете каждого шага и каждого движения, — короче, на том, что было важнее и нужнее всего в данный момент.

Вы, чего доброго, можете подумать, что я вел себя, как настоящий герой? Но я прекрасно сознавал, что отнюдь не был им, — ведь у меня не могли еще проявиться ни геройство, ни трусость. Все эти сильные впечатления смутно промелькнули перед моими глазами почти как во сне, и я даже не заметил в них чего-либо особого, величественного и устрашающего.

Разумеется, это произошло отчасти еще потому, что мои мысли нет-нет, да и уносились далеко вперед, — ведь там, куда мы шли, нас не могло ожидать ничего хорошего. Теперь я стал прислушиваться к тяжелым ударам орудий. Они раздавались со всех сторон. Очевидно, битва продолжалась на холмах и в ближайших долинах, и наши войска перемешались с войсками неприятеля.

Выйдя из леса, мы оказались на довольно обширной равнине, окаймленной лесом и холмами. Она была уже полна пехотинцами и кавалеристами, которых развели по ротам и эскадронам.

Из нашей роты убыло не менее трети, и поэтому нам придали несколько десятков баварских пехотинцев.

Сначала построили несколько каре пикинеров, а нас, мушкетеров, поставили в три шеренги по флангам и впереди пикинеров. После того, как роту привели в порядок, она была готова к маршу и к бою. В последнюю минуту, когда мы строились в ряды, ко мне незаметно проскользнул Штепан Картак. Я готов был обнять его от радости, но, взглянув на него, тут же остановился. Штепан был смертельно бледен и выглядел таким странным, безразличным, рассеянным, как будто его мысли витали где-то очень далеко. Он долго не отвечал, но потом отрывисто пробормотал:

— Я лазал на дерево, прятался там… Оттуда все хорошо видно…

Больше я из него ничего не вытянул, но и этого было вполне достаточно. Бедняга Штепан, он нашел время для наблюдения и для страха! Все это сильно подействовало на него. Пятиокий также обратил внимание на его настроение и сказал:

— Ты, дружок, возьми себя в руки, иначе отколешь какую-нибудь глупость!

Мимо нас проехал эскадрон аркебузьеров, и мы сразу же получили приказ выступать.

Равнина была небольшой и скоро снова переходила в холмы. Едва мы успели пройти шагов пятьсот, как конница, скакавшая перед нами, подняла крик и пустилась галопом. За поворотом она уже увидела неприятеля.

Мы прибавили шагу. В это время нас обогнал полковник Помпейо, сопровождаемый несколькими офицерами. На мгновение он обернулся к нам, привстал на стременах и, взмахнув над головой шпагой, закричал:

— Avanti! Avanti![18]

Мы пустились рысью и мигом очутились у поворота. Отсюда перед нами открылось неожиданное зрелище. Долина снова переходила в широкую, почти круглую равнину. У самого ее края мы увидели наших аркебузьеров. Но что они там делают? Ведь сюда еще не донесся ни один выстрел из аркебузы, и было похоже на то, что они набросились не на противника, а на что-то совсем иное, вероятно, на шведские обозы с провиантом! Отсюда было видно, как аркебузьеры, на конях и спешившиеся, пробираются между фургонами, распарывают брезент, рубят палашами налево и направо, обрушиваясь главным образом на офицерские кареты, в которых, по их предположениям, должны были находиться деньги. Ржание коней, вопли избиваемой охраны, ругань самих налетчиков, треск разбиваемых вдребезги повозок сливались в невообразимый чудовищный шум. Аркебузьеры привязывали к седлам захваченные куртки, ковры, белье, кувшины, седла, ремни — все, что попадалось им под руку. В одном углу трое дрались из-за какого-то мешочка, в другом — аркебузьер впрягал своего коня в легкую офицерскую коляску, а неподалеку от них еще один гонялся за расседланным кавалерийским конем, — словом, вместо атаки паны аркебузьеры увлеклись грабежом.

При этом они совершенно забыли о главном и не замечали — это видел Помпейо и мы, — как на них летело с другой стороны долины несколько эскадронов шведских кирасиров.

Наши помчались на выручку своей распоясавшейся коннице. Помпейо первый подскакал к ним. Нам было слышно, как он кричал на аркебузьеров, колотя их шпагой, спрятанной в ножнах. Убедившись, что им не поможет теперь и такое вразумление, полковник обнажил шпагу и стал рубить по-настоящему. Но разве можно было унять аркебузьеров после того, как они разбрелись между повозками! Он мог настигнуть лишь двоих или троих.

Тем временем наши командиры быстро построили нас в несколько каре. Мы подготовились отразить атаку шведов, приближавшихся к нам с каждой секундой. Нам были уже видны отдельные всадники, вооруженные значительно легче наших, — их защищали только панцири на труди и металлические шлемы. У шведов, кроме пистолетов, были короткие ружья и, разумеется, мечи. Теперь, когда они перешли на галоп, к нам возвратился на загнанном коне и Помпейо, державший в руке окровавленную шпагу. Мы знали, что на ней кровь наших солдат. Но никто из нас не пожалел их, никто не жалел даже о том, что шведская конница раздавит неподготовленных и растерявших свое оружие аркебузьеров. Мы нисколько не жалели этих падких на легкую добычу людишек, потому что они оставили нас на растерзание атакующему неприятелю.

Помпейо подскакал к нам и тотчас же отдал приказ подготовиться к стрельбе. Фитили у нас уже были подожжены, и мы, воткнув в землю сошки, оперли о них заряженные мушкеты. Как только мы сможем разглядеть белки в глазах приближающихся шведов, так откроем огонь. Это старое правило нами усвоено еще во время обучения. В промежутках между ротами встали подобным же образом мушкетеры, и теперь над всей этой равниной торчало три ряда ружей, готовых выпустить в любую минуту сотни пуль.