Предрассветные призраки пустыни - Рахим Эсенов

— Где Черкез? — бросил Шаммы, едва осадив коня.

— Опоздали мы, — с досадой выдавил Щербаков, сняв с головы пропотевший красноармейский шлем. Ветер играл его русыми волосами. — Говорят, на колодец Орта — к басмачам… А там Джунаид-хан, как ты знаешь… Черкеза ты должен был встретить на этой дороге…

— Кабы знать! Свернул я с дороги самую малость… Вот и разминулся! — Шаммы-ага достал флягу с водой, отхлебнул и деловито добавил: — Надо потрясти этого прохвоста Шырдыкули. Говорят, он агент Джунаид-хана…

— Ускользнул, гад ползучий! — Щербаков с досадой шлепнул кнутовищем камчи по голенищу сапога. — На нем кровь твоего брата, его жены Корпе и Кандыма… Нам тоже вчера ночью стало известно, что Джунаид-хан задумал убить Аманли, его жену, а их детей увезти в пески, но мы медленно ехали… Не успели! Хотя бы Черкеза спасти… Шырдыкули получил задание сбить парня с панталыку, заманить к Джунаид-хану, — Щербаков спешился, отдал поводья коноводу.

Годы нисколько не изменили Сергея Щербакова: все такой же быстрый, подвижный, с ладной прирожденной строевой выправкой, чуть кривыми ногами кавалериста. Комэск сел на корточки, расстелил на песке карту-многоверстку.

Шаммы Белет тоже сошел с коня, нагнулся над картой.

— Вот здесь, у зыбучих барханов, — узловатый палец Шаммы-ага чуть дрожал, — я оставил умирающего… Халлы Меле. Торопился, думал, Черкеза перехвачу… Эшши-бай не будет ждать, пока Черкез доскачет до Орта, раньше перехватит и по другой дороге уведет. Хитер, бестия, отцу родному своему не верит, а Шырдыкули и подавно…

Сергей Щербаков, разбив эскадрон на две группы, двинулся в глубь пустыни, в погоню за басмачами и Черкезом.

За Халлы Меле снарядили фельдшера и шестерых красноармейцев, доставивших его в военный лазарет. Врачи вырвут его у смерти, и бывший басмач навсегда порвет с прошлым, вернется к честному труду. Тернистые пути-дороги жизни вновь сведут его со своими вчерашними хозяевами, убийцами. Но об этом он еще не знал, не ведал. И Хырслан, ускакавший в пустыню, чтобы заманить Черкеза, тоже пока не подозревал, что первая же встреча с Халлы Меле сыграет роковую роль в его судьбе…

ДОРОГОЙ ЧЕСТИ

Однажды три молодицы, каждая с сыном-малышом, пошли по воду к аульному роднику. Наполнив свои тыквы, они собрались было возвращаться, как вдруг увидели скачущего на коне Кеймир Кёра, легендарного героя туркмен, защитника сирых и обездоленных. Как и все сильные люди, Кеймир Кёр прослыл великодушным и отзывчивым и был готов помочь не только оружием, но и добрым словом и мудрым советом. Встречи с живой легендой не часты, и молодые женщины, осмелившись, остановили старого воина. Одна из них, что побойчее, поклонилась ему в пояс:

— Кеймир-ага, мы хотели узнать… — и замолчала, забыв от волнения все слова.

— Говори, доченька, не стесняйся, — подбодрил ее Кеймир Кёр, натянув уздечку горячего иноходца.

— Скажите, какими людьми вырастут наши сыновья? — К молодице вернулся дар речи.

Кеймир Кёр, придерживая рукой кривую саблю, сошел с коня и, увидев, как в благоговейном молчании застыли молодицы и их дети, улыбнулся, качнул головой — и на его мохнатом барашковом тельпеке затряслись, словно зазвенели серебряным звоном, все завитушки.

— Трудную вы мне, дочки, загадку задаете… Если же вам так хочется услышать мое слово, то не обессудьте, скажу правду.

— Говорите, говорите! — смущенно закивали женщины.

Кеймир Кёр подозвал к себе сына первой, что стояла к нему поближе, молодицы и неожиданно вкатил ему звонкую пощечину. Мальчик… засмеялся. Тогда герой, не мешкая, шлепнул ребенка второй молодицы. Тот заревел. И наконец, сильную оплеуху получил и сын третьей туркменки. Мальчишка не заревел и не засмеялся — он стиснул зубы, сжал кулачонки и, сверкая черными глазенками, с ненавистью взглянул на обидчика.

Старый воин обвел молодых матерей вопрошающим взглядом.

— Вы сами все видели. Не заставляйте меня говорить больше.

— Ты задал нам загадку, — не согласились с ним молодицы. — Ты мудр, Кеймир-ага, ты и помоги ее разгадать…

— Быть по-вашему, — задумчиво произнес Кеймир Кёр. — Чур, без обиды… Такого, как первый мальчик, если можете, матери, не рожайте. Их бьешь по одной щеке — они улыбаются, подставляют другую… Они вырастают без совести и чести. Такие могут стать предателями… От ревуна тоже не ахти какая польза народу, но с хорошими людьми оботрется… В крепких руках может стать человеком. — Старый мудрец тепло взглянул на третьего мальчика и добавил: — Этот вырастет настоящим джигитом! Он знает, что такое гордость и честь воина… Видите, он все еще не успокоился, не может простить обидчику. Такие люди верно служат народу, они всю жизнь шагают по прямой дороге. Рожайте таких детей.

Провал и гибель Аманли Белета были тяжелым ударом для туркменских чекистов. Огромную работу вел в стане врага Аманли. Имея верных людей в лагере басмачей, разведчик добывал важные сведения о передвижении отрядов Джунаид-хана, своевременно информировал чекистов о замыслах басмачей. За провалом Аманли последовало несколько серьезных неудач… Из Каракумов пришла еще одна черная весть: напав на след сотни Хырслана, пустившись за ней в погоню, оказалась в ловушке группа командира эскадрона Тагана… Эскадрон преследовал джунаидовского юзбаша, на подступах к дальнему колодцу Орта завязался бой. Но, видимо, кто-то наводил басмачей на красных конников, они ловко заманили Тагана в западню, в которой он и погиб… Знали басмачи, что Таган со своим эскадроном ищет дочь Джемал, которая была похищена Хырсланом, знали, что Таган очень горевал по Аманли Белету и хотел отыскать его сына Черкеза, оказавшегося в рядах басмачей. Заметив издали в конном ряду басмачей юношу на жеребце, лихо скачущего к колодцу, Таган не мог не кинуться следом за сыном чекиста… Хотелось захватить парня живым… Использовав риск командира эскадрона, зная о намерениях его, басмачи во главе с Хырсланом сумели смертельно ранить Тагана…

Не ведал, конечно, Таган, что в это время дочь его Джемал сидела в юрте, поставленной Хырсланом в глухом урочище Орта, не мог он догадаться повести туда свой эскадрон. Джемал жила в байском доме, как в золотой клетке, ее не радовали ни золотые браслеты, ни рубиновые серьги, ни дорогие наряды, подаренные Хырсланом перед свадьбой. На подарках его виделись ей капли людской крови.

Ашир узнал о гибели отца в Ашхабаде. Он разыскал Ивана Касьянова, который не сразу признал в рослом широкоплечем юноше давнего конгурского забияку в разодранной рубашке, с расцарапанными руками и лицом, с упрямыми глазенками, затаившими немальчишечью обиду. Теперь перед Касьяновым стоял угловатый крепкий парень, он смущенно представился чекисту, переминаясь с ноги на ногу, иногда откидывал пальцами чуть вьющиеся волосы, то и дело ниспадавшие на задумчивые глаза. Широколобый, бровастый, с едва заметной дужкой усов над верхней губой, светлокожий — как говорят туркмены, цвета пшеницы. Ничего броского, но от всей его фигуры веяло здоровьем, молодостью, спокойствием.

«Смотри, какой вымахал, — невольно залюбовался им Касьянов. — Выдержанный… Отцовская жилка. Тот в душе слезой изойдет, а вида не подаст… И сын такой же. Другой на его месте разнюнился бы…»

От проницательного взгляда чекиста не ускользнула глубоко запрятанная печаль в красивых, слегка раскосых глазах Ашира. Его широкие ноздри, выдавая внутреннее волнение, чуть вздрагивали.

Касьянов поднялся навстречу Аширу, крепко обнял, похлопал его по спине, понимая, как лишни в таких случаях слова.

— Через неделю я кончаю учебу, — Ашир заговорил первым, боясь, что не успеет сказать всего. — Отец очень хотел, чтобы я выучился. Он еще наказывал отомстить за сестру Джемал, отыскать ее, живую или мертвую… Ее плен — наш позор. Он сам хотел найти Джемал… Не успел. Я прошу послать меня в пески.

— В городе нам тоже люди нужны. Может, подучишься малость?!

— Стрелять я не разучился, Иван Васильевич. Шашкой владею, с коня не свалюсь… В эскадрон отца хочу… Сначала Джемал потеряли, теперь — отца. Не слишком ли много? За отца и сестру хочу мстить!

Касьянов не возражал. Но все-таки предложил Аширу сперва закончить учебу, крепко подумать об избираемом пути, а потом уже подойти к нему. Ашир вернулся в студию, чтобы вскоре еще раз встретиться с Касьяновым.

Отец Ашира, когда на спаленные джунаидовской бандой пепелища аула пришли красные конники, многое передумал. Уйдя вместе с отрядом Ивана Касьянова из аула, Таган понял, в какую пропасть ведет Джунаид-хан туркмен, и всем сердцем принял большевистскую правду, взял в руки винтовку, чтобы в отряде матроса Касьянова сражаться за советскую власть. Он, безграмотный человек, слепой исполнитель ханской воли, один из бывших его бесстрашных джигитов, умудренный горькой жизнью, познавший цену несправедливости, лжи и чести, решил твердо: сын должен учиться любой ценой. И не будет он, как отец, блукать по бездорожью. Кто без знания, тот без глаз.