Доминион - Сэнсом Кристофер

– Правительственное задание. Не могу рассказывать. Там были не очень рады, что я поехал сюда на похороны. Приходится каждый день ходить в посольство и отмечаться. – Он взял меню. – Что тут у них держат за пудинг? Господи, пятнистый хрен!

Похороны миссис Манкастер состоялись несколько дней спустя. Фрэнк договорился с местным священником, предусмотрительно не сообщив ему о религиозных взглядах покойной. Помимо Фрэнка и Эдгара, пришли только несколько женщин, знакомых по времени спиритических сеансов, – Фрэнк разыскал их адреса в записной книжке матери. Все стали пожилыми, унылыми и полинявшими. После службы одна из них подошла к братьям и сказала, что их мать теперь воссоединилась с мужем на другой стороне и прогуливается по садам в мире духов. Фрэнк вежливо поблагодарил ее, а Эдгар ожег неприязненным взглядом.

– Коль зашел разговор о спиритизме, я был бы не против глотка спиртного, – заявил он, когда они уходили с кладбища.

Они направились в паб на главной улице Эшера. Эдгар пил много, но агрессии в этот раз не выказывал. Для Фрэнка церковная служба была просто ритуалом, представлением вроде спиритического сеанса, а вот на Эдгара она, похоже, подействовала сильно.

– Странно думать, что мать ушла. Господи, все-таки она была с заскоками.

– Да уж.

По крайней мере, в этом братья сошлись.

– Мне скоро возвращаться. Я нужен в Беркли. Но я могу задержаться на несколько дней. – Эдгар посмотрел на брата. – Мне бы очень помогло, если мы выставим дом на продажу.

Фрэнк был по горло сыт Эдгаром и после окончания похорон считал часы до своего отъезда.

– Выставляй, если хочешь, – сказал он. – Мне сегодня нужно ехать в Бирмингем.

– Ты мог бы побыть здесь денек-другой. Неизвестно, когда нам доведется свидеться снова. Господи, – снова простонал Эдгар. – Мама ушла. Все в моей жизни полетело к чертям, – добавил он, жалея себя.

– Я обещал, что завтра вернусь на работу, – быстро проговорил Фрэнк. Он встал. – Прости, Эдгар, но мне в самом деле пора, если я хочу успеть вовремя.

Губы Эдгара обиженно надулись. Он воззрился на Фрэнка через очки. Потом протянул мясистую руку. Фрэнк ее принял.

– Ладно, – проронил Эдгар. – Так тому и быть. – Потом с недобрым выражением в глазах указал кивком на ладонь брата с искалеченными пальцами. – Как они теперь?

– Побаливают при плохой погоде.

– Странный был несчастный случай, да?

Фрэнк встретился с братом взглядом и понял: Эдгар знает о том, что случилось на самом деле. В ту пору он учился в университете, но поддерживал связи с приятелями из Стрэнгмена, и кто-то, должно быть, сообщил ему.

Фрэнк повернулся.

– Прощай, Эдгар, – сказал он и торопливо вышел.

Он уехал назад в Бирмингем и вернулся к работе. Стоял чудесный октябрь, один теплый солнечный день сменялся другим, желтые листья тихо осыпались с деревьев.

Последние десять лет Фрэнк жил в большой викторианской вилле, разделенной на наемные квартиры. У него были четыре комнаты на втором этаже. Здание содержалось не лучшим образом: краска на входной двери и окнах облупилась, половина рам сгнила. В воскресенье, десять дней спустя после похорон матери, он сидел и читал «Двадцать тысяч лье под водой», когда раздался звонок в дверь. Фрэнк резко поднялся, спустился по лестнице и открыл парадную дверь. Перед ним стоял Эдгар, явно в сильном подпитии, хотя было всего три часа пополудни. Фрэнк недоуменно воззрился на брата.

– Не ожидал меня увидеть? – спросил Эдгар. – Войти пригласишь?

– Ах да. Прости.

Фрэнк повернулся и пошел к лестнице. Эдгар последовал за ним. Сердце у Фрэнка колотилось. Зачем он приехал? Чего хочет? Они вернулись в квартиру, которую Фрэнк, въехав, обставил мебелью из торгующих старьем магазинов.

– Боже, – проговорил Эдгар. – Это напоминает мамин дом. Кстати, я передал его агенту и нашел адвоката, чтобы тот позаботился о вступлении завещания в силу.

– Прекрасно, – одобрил Фрэнк.

– Решил приехать и рассказать. Тебе надо провести телефон. У большинства людей в Штатах есть телефон.

– Мне он ни к чему.

Эдгар глянул на две пыльные фотографии в рамках, стоявшие на столике.

– У тебя есть портрет папы, как вижу. Господи, как же вы похожи!

Фрэнк посмотрел на снимок в сепийных тонах: отец в военной форме, прямо и неловко глядящий в камеру. Фрэнк иногда размышлял: видел ли отец тогда окопы, ожидал ли, что окажется в них?

– А на другом что? – спросил Эдгар.

– Мой год в Оксфорде.

«Зачем он приехал? – снова подумал Фрэнк. – Чего хочет?»

Эдгар подошел к книжному шкафу, посмотрел на зачитанные фантастические романы.

– Эй, некоторые из них я помню еще с тех пор, когда ты был мальчишкой. Ты всегда читал их на каникулах. – Он повернулся и улыбнулся Фрэнку резиновой полупьяной улыбкой. – Я улетаю сегодня вечером. И подумал, что стоит заехать к тебе и рассказать насчет дома. – Эдгар помолчал, потом сказал: – Хочу, чтобы мы расстались по-доброму.

– А…

– Может, я тут у тебя заночую, а завтра загляну в лабораторию?

– Прости, – пробормотал Фрэнк. – Это не очень удобно. Понимаешь, у меня тут только одна кровать.

Эдгара выглядел обиженным и слегка смущенным.

– Гости ко мне не ходят, – добавил Фрэнк.

– Ну конечно. – Лицо Эдгара разгладилось. – Я не сомневался. Не против, если я сяду? – Шатаясь, он добрался до кресла. – О господи, Фрэнк, избавь меня от своей обезьяньей ухмылки.

Фрэнк помнил ужасное происшествие: это случилось, когда ему было двенадцать лет. Они с Эдгаром уезжали из Стрэнгмена на летние каникулы. Эдгару тогда исполнилось шестнадцать, он был высокий блондин и держался с подчеркнутым высокомерием. Мать в несвойственной для нее манере предложила им вместе сходить в зоопарк.

– Мы слишком мало думаем о животных, – сказала она. – Миссис Бейкер утверждает, что у них есть душа, как у нас.

И мать обвела их серьезным и печальным взглядом, как это с ней бывало.

Они отправились в Уипснейд и принялись прогуливаться среди клеток.

– Давайте заглянем сюда, – сказал Эдгар, когда они проходили мимо обезьяньего домика.

Он шел впереди, а Фрэнк неохотно плелся следом рядом с матерью, впавшей в одно из своих задумчивых и отрешенных состояний. Внутри было неприятно: длинный бетонный коридор с решетками по обе стороны, вонь, куски выбрасываемой обезьянами из клеток соломы, устилавшие пол. Несколько человек шли по коридору, хохоча над забавными проделками мартышек. Здоровенный орангутанг злобно смотрел на них из своего темного логова. Эдгар поглядел на Фрэнка, потом повернулся к матери:

– Мам, глянь на этого шимпанзе!

Шимпанзе тут был только один, он сидел в клетке на куче грязной соломы и таращился на них. Эдгар помахал рукой, и обезьяна отпрянула, оскалив зубы в ухмылке, в которой Фрэнк уловил страх и опаску.

– Что за уродливая скотина, – сказала миссис Манкастер.

Эдгар засмеялся:

– Ее усмешка не напоминает тебе улыбку Фрэнка?

Мать рассеянно посмотрела на Фрэнка:

– Да. Пожалуй, напоминает, в некотором роде.

– Ребята в школе прозвали его Мартышкой из-за этой усмешки. Мартышка Манкастер.

– Не надо больше так делать, Фрэнк, – сказала миссис Манкастер.

Фрэнку сделалось так жарко, что он боялся упасть в обморок. Эдгар ухмыльнулся:

– Тут жутко воняет, – заметила миссис Манкастер. – Должна признать, я не могу представить себе этих существ в садах духов. Пойдемте поглядим на птичек.

А теперь Эдгар заявился к нему в дом. Сидя в побитом молью кресле, он снова обвел взглядом комнату.

– Я подумал, что тебе пора обзавестись чем-нибудь получше.

– Меня тут все устраивает.

Эдгар снова вперил в него тот самый озадаченный взгляд.

– Никак не могу понять, почему ты занялся наукой в университете. Чтобы посоревноваться со мной, доказать мне, что ты тоже чего-то стоишь?

– Нет. – Фрэнк уловил в своем голосе нотку гнева. – Я пошел в науку, потому что мне она нравится. Это то, что я хорошо умею делать.