Революция - Перес-Реверте Артуро

Война и победоносная революция уже нагрянули и сюда, в отель. Персонал с испугом и тревогой наблюдал за инсургентами, расположившимися на первом этаже. Портье забаррикадировался за стойкой, коридорные пребывали в растерянности, а управляющий просто исчез. Победители полновластными хозяевами заняли гостиные и игорный салон: грязные, обросшие – кое у кого на груди все еще перекрещивались патронташи, – они разваливались на диванах и в креслах, спали прямо на коврах, играли в карты на ломберных столах, теперь прожженных сигарами и покрытых пятнами от еды. В отеле стало дымно и шумно: звучали громкие голоса, шуршали сандалии, звякали по паркету шпоры. К стенам, к мебели, к биллиардному столу были прислонены карабины, а из сорванных штор инсургенты сделали попоны для своих коней. Тем не менее неукоснительно поддерживалась строжайшая дисциплина. Никто не пил спиртное, а в закрытом баре, прислонясь к стойке, стоял часовой с винтовкой наперевес. То же самое происходило и в других отелях: и в «Порфирио Диасе», которому, разумеется, недолго оставалось носить свое имя, и в «Мексике». Генерал Ороско и полковник Вилья по-прежнему считали расстрел лучшим средством для борьбы с пьянством.

Хеновево Гарса ждал Мартина в кресле недалеко от входа: положив карабин на пол, вытянув ноги и закрыв лицо шляпой, он, казалось, дремал. Инженер хотел уж было подойти, но тут заметил Диану Палмер. Американка в том же сером клетчатом костюме и с той же кожаной сумкой через плечо, что и накануне, только что вошла в отель и стояла перед стойкой, пытаясь получить номер. Усталая, вся в поту и пыли, она спорила с портье, клявшимся, что свободных номеров нет.

– Я заплачу, сколько скажете! – настаивала она. – Мне необходимы чистая постель и горячая ванна.

– Невозможно, сеньора. Отель переполнен. Невозможно.

Мартин решил вмешаться. Он хорошо знал этого портье – маленького, неряшливого и падкого на деньги мексиканца – и щедрыми чаевыми завоевал его симпатии.

– Пабло… – сказал он. – Уверен, ты сумеешь уладить это дело.

Портье уклончиво пожал плечами.

– Трудно, сеньор Гаррет. У нас тут творится сущий бедлам, половина персонала не вышла на работу… – Он незаметно показал на инсургентов. – А эти… кабальеро беспрестанно требуют того, чем я не располагаю.

При слове «кабальеро» он понизил голос, и было видно, что у него язык не поворачивается называть их так. Мартин улыбнулся:

– Эта дама – известная журналистка, и ее лично рекомендует дон Франсиско Мадеро.

– Именно так, – сказала она и достала из кармана вдвое сложенный листок.

Портье прочел документ. И в задумчивости почесал щеку.

– Ну, может быть, часа через два я и смогу вас устроить.

Мартин пожал ему руку, незаметно всунув при этом в ладонь две бумажки по десять песо.

– Надеюсь, еще до вечера?

– Постараюсь. Сделаю, что смогу.

– Знаю, что сможешь. Нельзя же разочаровывать даму.

С ловкостью фокусника портье спрятал деньги.

– Всегда к вашим услугам, сеньор Гаррет.

Мартин обернулся к женщине, которую явно позабавили его маневры. Она смотрела на него пристально, как вчера вечером и ночью. От ее оценивающего внимания не укрылась и царапина на скуле. И кажется, теперь она поставила Мартину оценку повыше прежней.

– Я смотрю, вы здесь освоились.

Инженер поглядел на улицу:

– Где ваш друг?

– Какой друг?

– Гринго. Этот самый Логан.

– А-а, не знаю… Где-то здесь. Но его нельзя назвать моим другом.

Она произнесла это небрежно, почти безразлично. Мартин показал на лестницу:

– Пока вас не заселили, могу предложить свой номер. Там сможете привести себя в порядок и отдохнуть.

– Вы это серьезно?

– Разумеется.

– А что это у вас на лице? Что случилось?

Мартин дотронулся до ранки, смазанной йодом. Подруга майора Гарсы суровой ниткой зашила ему рассеченную скулу.

– Да так, пустяки.

– Рассказывают, будто вы сделали нечто немыслимое, и сделали превосходно.

Он ничего не ответил. Диана окинула его долгим задумчивым взглядом и наконец сказала:

– Мне в самом деле надо принять ванну. Вижу, вы-то уже успели.

– Должен извиниться. В номере есть ванна, но воду еще не успели сменить. Сейчас попрошу напустить чистой и горячей.

– Буду вам очень благодарна, – со вздохом сказала она.

Он хотел было взять ее сумку, но журналистка опередила его:

– Нет-нет, я сама.

Они поднялись по лестнице, остановились перед дверью номера. Мартин сунул ключ в замочную скважину, повернул.

– Виноват… Еще минутку.

Диана осталась на пороге, а он шагнул вперед, проверяя, все ли в порядке. Натянул покрывало на разобранную постель, оставил окно открытым, не стал трогать ни влажные полотенца, висевшие на сушилке возле фаянсового умывального таза, ни зеркало и умывальные принадлежности. Сунул в шкаф грязный воротничок сорочки, забытый на бюро, и, в последний раз обведя комнату взглядом, повернулся к Диане:

– Теперь – прошу.

Она переступила порог неторопливо и уверенно, спокойно огляделась. Было ясно, что ей не впервой бывать в номере, где живет мужчина. Прошла так близко к Мартину, что едва не коснулась его, а он ощутил исходящий от нее смешанный запах земли и пота – но иной, не такой, которым были пропитаны люди, окружавшие его последние дни. Резкий, но неопределенный, сочетавший в себе несколько несовместимых оттенков, непреложно свидетельствовавший, как остро нуждается утомленная женская плоть в омовении, и, несмотря на это – а может быть, благодаря этому, – смутно притягательный. Ничего подобного Мартину до сих пор чувствовать не доводилось. И, ощутив неуместный прилив вожделения, животного и слепого, он покраснел, потому что Диана Палмер, кажется, заметила это, и в любопытстве, с которым она взглянула на инженера, появилось нечто новое. Какая-то неожиданная и глубокая серьезность. Когда же ее глаза остановились на оцинкованной ванне под окном, еще заполненной мыльной серой водой, Мартин покраснел еще сильней.

– Сейчас я распоряжусь… – повторил он. – Минутное дело.

В ответ по ее четко и твердо очерченному лицу скользнуло подобие улыбки; Диана поставила сумку на пол, у выглядывавших из-под подола сапог, покрытых пылью и засохшей грязью. От яркого света, лившегося в открытое окно, вспыхивавшего на стеклах, в ее глазах цвета корицы снова заметались золотисто-соломенные искорки.

– Спасибо, – сказала она.

Потом вытащила шпильки, и волосы рассыпались по плечам. Она стала выглядеть моложе – так, по крайней мере, показалось Мартину. Не столь неприступной, непроницаемой и самоуверенной. Он положил ключ на бюро и двинулся к двери.

– Не за что… Думаю, ваш номер скоро будет готов. А до тех пор чувствуйте себя здесь как дома.

– Спасибо, – повторила она.

Потом повернулась к зеркалу и принялась расстегивать пуговицы на жакете так, словно уже осталась в одиночестве. Мартин вышел в коридор и прикрыл за собой дверь.

Проспект 16 Сентября был заполнен мадеристами. Повсюду, насколько хватало глаз, виднелись лошади, разнообразное оружие, шляпы с широкими и узкими полями, просторные белые одеяния пеонов, выцветшая серо-сизая парусина на плечах рабочих и путейцев, бурые и желтые куцые куртки фермеров. Грязное и свирепое людское море накатывало прибоем: мадеристы отдыхали, прислонясь к стенам, вступали в разговоры с теми жильцами, кому хватило смелости высунуть нос на улицу, глазели на закрытые двери лавок и таверн.

Мартин снова убедился, что дисциплина остается на высоте, а грабеж – в пределах разумного: если не считать пожара на почтамте да разгромленных магазинов «Кетельсен & Дегетау», торговавших скобяными товарами и оружием, лишь несколько съестных лавок подверглись нападению алчных маркитанток-сольдадер, которые шли за войском с узлами и с детьми за спиной, а теперь прямо на улицах раскладывали сковороды, жаровни и котлы, готовясь кормить своих мужчин. И в окнах большой аптеки на углу проспекта Хуареса не осталось ни одного целого стекла, дверь была высажена, и мадеристы выносили на улицу бинты, лекарства и склянки с йодом.