Революция - Перес-Реверте Артуро

– Послушай, Панчо…

– Ну что еще, дружище? И брось ты этот похоронный тон.

Мартин не пропустил мимо ушей ни внезапный переход на «ты», ни неуставное обращение по имени, а не по званию. Хеновево Гарса еще ниже опустил голову, разглядывая свои запыленные сапоги. Было видно, что ему трудно выговорить то, что он произнес:

– Мы ведь с тобой вместе хрен знает сколько времени… С тех пор, как поступили в руралес в Сьерра-Асуль, так ведь?

– Так, Хено, все так.

– Прежде, чем ввязались в нынешние дела… Когда нас называли просто бандитами…

– Истинная правда. И что с того?

Майор больше не проронил ни звука. Он по-прежнему созерцал носки сапог, и лицо у него было страдальческое. Вилья обхватил его за плечи, крепко обнял. Дон Франсиско Мадеро, сказал он, человек порядочный. Но кое-чего не видит.

– Чересчур он добросердечен. Понимаешь, брат, о чем я? Если я уйду, разве можно оставить его одного в когтях Ороско и прочего воронья? Среди этих ненасытных стервятников? Надо, чтобы рядом с ним были хорошие люди, надежные люди. Испытанные революционеры навроде тебя.

– Сармьенто же ты забираешь с собой?

– Забираю, потому что тебе доверяю больше, чем этому головорезу, который без моего пригляда свернет не на ту дорожку и пойдет крошить не тех, кого надо. Пока он рядом, я за ним присмотрю. – Он мрачно улыбнулся индейцу. – И потом, у нас обоих есть одно незаконченное дельце.

Вилья, словно собственные слова напомнили ему о Мартине, внимательно посмотрел на него. Оглядел с ног до головы, и улыбка его стала злорадной.

– Кстати, сеньор гачупин… Вижу, вы помылись и причесались, однако, по нашему плану, боюсь, придется вам опять перепачкаться.

– О чем вы, сеньор полковник? – удивился Мартин.

– Революция по-прежнему может на вас рассчитывать?

– Не знаю, право… – с запинкой, смущенно ответил инженер. – Майор Гарса… Ну, если он остается…

– Правильно ли я понял, что тогда и вы останетесь?

– Пока да… Я так думаю…

Вилья расхохотался. Этот бывший бандит всегда смеется так, вспомнил Мартин. Громко, звонко, жизнерадостно. Все в этом человеке чрезмерно – и ярость, и благодушие.

– Договорились, дружище Хено? Всегда будете вместе и рядышком? – Он подмигнул Мартину. – Надеюсь, твоя Макловия не приревнует: она ведь в гневе страшна, как пантера.

От сдержанной улыбки лицо майора просветлело. Он тряхнул головой, возвращаясь к доброму расположению духа и к субординации.

– Не смейтесь, сеньор полковник.

– Так где же мне придется испачкаться? – настойчиво спросил Мартин.

Вилья пожал плечами, показал куда-то на юг:

– Говорят, федералы готовят контрнаступление. Телеграфисты сообщили, что в Хуарес движется эшелон со свежими войсками. А в местечке под названием Монаший Бугор его можно придержать.

– Знаю это место, – сказал майор. – Милях в восьми отсюда; железнодорожный мост там перекинут через глубокую лощину.

– Именно так… И нашего гачупина мы попросим пустить его под откос.

Вилья вдруг замолчал и указательным пальцем прикоснулся к груди Мартина на уровне сердца.

– Только имей в виду, дружок… – добавил он. – Попадешься федералам раньше, чем справишься с поездом, они с тебя заживо шкуру сдерут.

– Постараюсь не попасться.

– И правильно. Сейчас тебе всё растолкуют. Получишь подробные конст… нет, инструкции. А теперь вот такой к тебе вопрос. Слушай, чего ты ввязался в это дело? Тебе вроде бы надо быть с теми, кто вверху, а не с нами.

Мартин медлил с ответом. На этот вопрос ему по-прежнему нелегко было ответить. Даже себе.

– Сам не знаю, – выговорил он наконец. – Я уж объяснял вчера: шахты закрылись.

– А любопытство, о котором ты толковал, не унялось, значит?

– Еще не вполне.

Вилья уже собирался продолжить путь, но Мартин не тронулся с места. Он продолжал искать ответ.

– И, кроме того, иногда, – добавил он, – те, что внизу, мне как-то ближе.

– Только иногда?

– Часто.

Довольный Вилья одобрил ответ:

– Вот это ты верно сказал, дружище.

– Спасибо.

Полковник, сунув большие пальцы за ремень с кобурой, всматривался в инженера.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– То есть так надо понимать: тебе нравится, что ввязался в драку?

– Нравится… – почти застенчиво ответил Мартин. – Да, пожалуй, нравится.

– Когда бьешься за правое дело, за народ, чувствуешь себя честным, чистым, а? Верно? И настоящим мужчиной. А?

– Может быть.

– А скажи-ка еще вот что: каковы мы, на твой испанский взгляд? Умеем умирать?

Мартин немного подумал и сказал:

– Обижать мексиканца – не только несправедливо, но и опасно.

– Хорошо сказано.

– Да, вы умеете драться. Вы люди жестокие и нежные одновременно.

Вилья опять расхохотался:

– Нежные? Да неужто?! Неужто мы все так уже обабились? – Он взглянул на Гарсу. – А я тебе говорил, майор: когда спишь – задницу не выставляй, а то, не ровен час, кто прельстится.

Мартин продолжал смотреть на него. И по непонятной причине чувствовал себя гораздо уверенней, чем раньше. Откуда-то взялась отвага, граничащая с дерзостью.

– Позвольте спросить, сеньор полковник?

– Разумеется. Валяй, спрашивай.

– Известно ли что о пропавшем грузе?

Вилья изменился в лице. Кофейного цвета глаза сузились, в них появилось недоверие.

– А тебе-то что до этого?

– Да ничего, на самом деле… Но это золото ведь тоже разжигает мое любопытство. В конце концов, это я помог его добыть.

– Любопытство – прямая дорожка в могилу, – вмешался Сармьенто.

Он сказал это негромко, сквозь зубы. Мартин взглянул в бесстрастное индейское лицо. И такое бесстрастие пугало сильней, чем злобная гримаса или неприкрытая словесная угроза. Вилья же как будто уже остыл.

– Ничего не знаю, – сказал он спокойно. – А знал бы, кто это постарался, я бы его на месте убил. Его или их.

Он повернулся, собираясь продолжить путь, и вдруг ощупал карман:

– Я, сеньор испанец, не забыл, что должен вам золотой… Он не пропадет, как пропало все остальное. Так что постарайтесь дожить – и получите его. Если встретимся.

– И если раньше не убьют, – добавил Сармьенто.

Вилья снова захохотал, зычно и грубо:

– Это уж само собой. Если дружка нашего раньше не убьют.

4

Монаший Бугор

Было холодно. В свете звезд вырисовывались очертания домов, в темноте подрагивали красноватые блики костров. Их было так много, что они заполняли все пространство от Миссии Гваделупе до таможни и даже за ней. Весь проспект 16 Сентября превратился в огромный бивак, где стали лагерем мадеристы. Шел одиннадцатый час, и в воздухе еще витали запахи горящего хвороста, жареного мяса и фасоли, кофе, приправленного цедрой, корицей, гвоздикой. Сотни едва различимых фигур лежали у стен и в подъездах, сидели вокруг костров или медленно бродили между ними. Почти все это призрачное воинство хранило молчание, изредка нарушаемое негромким журчанием разговоров, ржанием привязанных лошадей, песней, которую заводил чей-то далекий мужской голос и время от времени с разных сторон подхватывали хором:

Охмурял, просил и клянчил…Наконец достал пятак…А могла б меня уважить,Между прочим, и за так!

Мартин Гаррет, набросив на плечи одеяло, наблюдал за всем этим из дверей отеля «Монте-Карло», вдыхал этот аромат приключения, круживший ему голову, сладостно томивший душу. Многообразные ощущения и чувства хаотично пересекались и скрещивались, прогоняли сон. И потому, хотя он очень устал за два последних дня, а завтрашний день обещал быть еще утомительней, инженер сидел, привалившись спиной к колонне портика, всматривался и вслушивался в эту странную ночь. Думал о том, что нынешняя его жизнь двусмысленна, а будущая неведома, и удивлялся, что нет в душе ни тревоги, ни страха. Последние сорок часов он несся в каком-то безграничном пространстве, и открывавшийся ему необозримый ландшафт не вселял беспокойства, а подстегивал и звал вперед. Нечто подобное ему приходилось читать в романах и в описаниях путешествий, но он и представить себе не мог, что переживет это наяву. Сейчас он будто парил во времени и пространстве, перестал понимать смысл и значение прошлого и будущего, утратил осознание их важности, обретя взамен диковинное спокойствие, словно порожденное действием мягкого наркотика. Быть может, таков и есть мой истинный характер, отметил он с удивлением. Мое призвание. Мое желание жить в приключении, которое происходит в бесконечно длящемся настоящем. А я до сих пор этого и не знал.