Как мы бомбили Америку - Александр Снегирёв

– Гад дэмэд!!! Твою мать! Что делать?! – взвыл Пэт, и его голова затряслась часто-часто. Они разбудили задремавшего под мостом Па, и тот долго изучал криво уложенную арматуру. Почесав зад, Па скрипнул что-то Пэту, ткнул пальцем туда-сюда, и мы принялись перекладывать железяки. Я начал уставать. Давал отдохнуть то одной руке, то другой. Па смотрел на меня какое-то время, а после высказался:

– Используй обе руки, мэн, так удобнее.

Па ушел, а я думал, что всегда работаю вполсилы. Во всем, что я делал до этого, была некая половинчатость. Через старого курильщика марихуаны на меня снизошла истина. С тех пор, если меня одолевает лень, я говорю себе: «используй обе руки, мэн, используй обе руки».

Вечером нам дали затянуться из трубочки. Мы купили крекеров и еще пива.

Дурь. Крекеры. Пиво. Крекеры. Пиво. Дурь. А еще изнуряющий труд.

Так прошло три дня. Я подсчитал количество железных вермишелин, которые мы уже перетаскали и которые нас еще дожидались. Получилось около двух тысяч! Просто миллениум, а не работа! Ранним утром четвертого дня у меня заболело сердце. Точнее, что-то закололо в груди слева. Только я взваливал очередную железяку на плечо – начинало колоть так, что сил не было терпеть.

– Я, пожалуй, передохну, сэр, – обратился я к Па, а про себя подумал, что не хватало мне схлопотать инфаркт или еще какую-нибудь хрень в этом роде. Тогда проблем не оберешься. А может, я поступил подло, ведь оставшимся, в том числе Юкке, пришлось вкалывать за четверых. Предательство ли это было или самосохранение ради общего блага, решат на небесах, а Па, подумав, что я перебрал дури и пива, дал мне бутылку «Хайнекена» похмелиться и отправил отдыхать в фургончик. Там я и провалялся до вечера. Много позже я узнал, что покалывания в области сердца вовсе не означают приближение инфаркта. Более того, это даже не связано с сердцем.

Наша работа на мосту подходила к концу. Накануне Юк созвонился с хозяином мотеля в Вильямсбурге. Он ждал нас. Вечером мы планировали получить причитающееся и отчалить. Однако в конце дня Па пробулькал:

– У меня нет с собой денег, мексиканцы. Мне их должен был подвезти сын, но он не приехал. Наверное, напился. Вам придется смотаться ко мне домой.

Надо было возвращаться обратно в Северную Каролину. Возникла серьезная дилемма. С одной стороны, на следующее утро мы обязались выйти на работу в мотеле, с другой – мы не могли упустить заработок, доставшийся с таким трудом.

– Я еду, ты остаешься, – молниеносно решил Юк. – Позвони Лаки, так зовут хозяина мотеля, попроси, чтобы он тебя забрал отсюда, а я вечером приеду, – он сунул мне бумажку с телефоном. – Бабки есть?

– Шестьдесят дэ…

– Эй, вы едете?! – крикнул Пэт.

– Дай десятку на всякий случай. Тебе нужнее, придется платить за ночь в гостинице.

Я протянул Юкке банкноту.

– Боишься?

– Боюсь, – он пожал мне руку и вскочил в отъезжающий мини-вэн.

– А что Алекс? – услышал я вопрос Пэта.

– Он остается, – ответил мой друг.

Я остался один на пересечении двух автотрасс, у бокового выхода мотеля где-то на окраине Ричмонда.

Часть 2

Один

По телефону я кое-как объяснился с Лаки. Он должен был заехать за мной в девять утра. Спал я тревожно, проснулся в семь. Сделал китайскую зарядку и нашу, обыкновенную. Подрочил. Гладко выбрил лицо. Выдернул пинцетом лишние волоски. Сделал зарядку для мышц лица. Мышцы моего лица должны быть эластичными. Выгибая шею, изучил в зеркале спину. Посмотрел телевизор. Надел чистую одежду.

За завтраком съел шесть кексов, два бублика, несчетное количество масла и джема. Выпил кофе и апельсинового сока. Вернулся в номер и опять включил телевизор.

В голову лезли ужасные мысли. Казалось, что Юкка никогда не вернется, что строители-реднеки прирежут его в своем фургоне и выкинут на обочину. Нам причиталось около пятисот баксов. По-моему, Пэт мог и родную маму порешить за половину этой суммы. Я уже представил себе, как оплачиваю новые зубы Юккиной матери, выполняя его последнюю волю. Как даю ей торжественное обещание найти могилу сына на бескрайних просторах Америки и отомстить. Как езжу по глубинке, выискивая ниточки, которые могут привести к злодеям, убившим моего друга. Я найду их всех: Па в опиумном салоне, Пэта – в борделе, Дэйва – на пляжах Майами, о которых он так мечтал. Месть будет страшной… Чтобы не зацикливаться, я решил сделать гимнастику ушу. Это расслабляет.

Лаки приехал без опозданий. Здоровый бугай с крепким рукопожатием и боевито-ободряющими интонациями офицера американской армии.

– Рад познакомиться, сынок! – сказал он, отняв от уха мобильный и кивнув на сиденье своего нового пикапа марки «Додж».

Путь занял около часа. Серый асфальт стелился под пикап. Мимо бежали макдональдсы, бургеркинги, вэндисы, пиццахаты и волмарты. Сверху синело горячее небо штата Вирджиния. Лаки болтал по телефону и не надоедал вопросами. И вот мы уже въехали на территорию белого с красным мотеля. «Джордж Вашингтон Инн» прочел я на вывеске.

– Алекс, сегодня поработаешь на пару с моей женой, – Лаки подвел меня к слегка усохшей даме лет сорока пяти. – Олимпия тебя всему научит.

– Приятно познакомиться, – произнесла дама с твердым европейским акцентом, пожимая мне руку. К уху дамы крепился наушник рации, левое запястье стягивал спортивный напульсник, волосы были собраны в хвост – все приметы низкооплачиваемой деловой женщины.

Весь день я волочился за ней следом, вникая в премудрости мойки унитазов, складывания полотенец «бантиком» и перестилания простыней.

Олимпия носилась как ракета. Она не расставалась с рацией, по которой получала инструкции от Лаки, и подбадривала меня словами «мы команда». Она была этаким политруком в битве за чистоту сортиров и свежесть простыней.

– Грязное белье относишь в прачечную, там же берешь чистое, – инструктировала Олимпия.

Прачечной заправляла Кристина, высокая стройная девица. Ее плечи покрывали наколотые имена любовников, обрамленные в сердечки. Как обнаружилось позже, Крис целыми днями смотрела сериалы и заказывала пиццу. Если телевизор ломался, а пиццу еще не привезли, она запихивала грязные полотенца в огромную стиральную машину, а уже выстиранные – в сушильную. Работать Крис не любила, и белья постоянно не хватало.

Когда после обеда работа закончилась, Олимпия поручила мне отнести ключ от всех дверей на ресепшн. В мотеле был такой ключ, он выдавался уборщикам-хаускиперам, и его следовало сдавать после работы.

На ресепшне я увидел настоящую красотку. С острыми локтями, с копной пепельно-золотых кудрей. Она не обратила на меня внимания. Я потоптался, а потом хриплым голосом произнес:

– Я Алекс…

Красотка подняла на меня серо-зеленые глаза цвета самого редкого гранита в московском метро. Я запнулся. Она смотрела вопросительно.

– Я… э-э-э… ключ, – идиотски разинув рот, произнес я. В тот момент я не мог вспомнить ни одного английского слова. Златовласке явно было не впервой. Ее глаза походили на московский гранит не только цветом, но и холодностью. Мое дыхание остановилось.

– Давай сюда.

Она протянула руку. Я неотрывно смотрел в ее глаза, а потом захлебнулся и пошел на дно. Я опустил ключ от всех дверей, а заодно и от моего сердца на ладонь Златовласки, слегка коснувшись ее кончиками пальцев. Она хмыкнула и отвернулась.

– Ты в порядке, Алекс? – с усмешкой поинтересовалась Кристина, сидевшая во дворе с каким-то мужиком. – Парень ходил к Мишель, – она подмигнула своему приятелю. Они пили пиво.

– Глотни, – мужик кинул мне банку «Бадвая».

– Поосторожнее, Мишель дочка Лаки. У греков с этим строго.

– Они что, греки?

– Точно. Натуральные американские греки. Держись от девчонки подальше. Хотя ты, я вижу, и так слишком плох, – Кристина со своим хахалем заржали. Содрав непослушными пальцами закупоривающее колечко, я порядочно отхлебнул. Близился вечер. Я тоскливо поглядывал на дорогу.

– Мой приятель не звонил? – интересовался я у Лаки каждый раз, когда тот проходил мимо. В итоге Лаки пригласил меня на барбекю.

– Вчера мы наловили омаров в океане. Вымочили в пиве и собираемся запекать. Присоединяйся.

Лаки с приятелем орудовали возле мангала. В тазу копошилась гора одурманенных пивом омаров. Клешни не причиняли вреда рукам в перчатках, бросающим их на раскаленную решетку. Живешь себе тихо, никого не трогаешь, и тут кто-то решает, что ты – деликатес. И пошло-поехало! Ты сам, твои внуки и все последующие поколения обречены на роль вожделенной добычи. Не хотел бы я быть деликатесом.

– Нравится? – поинтересовался Лаки.

– Вкуснятина, – ответил я, выковыривая кусок белого мяса из-под очередного панциря.

Мы чокнулись пивом.

– Мы греки, Алекс, – сказал Лаки.

– Я уж слышал.

– Ты православный? – поинтересовался он.

– Ага.

– Это хорошо. А то мы не любим мусульман и чернокожих. Про реднеков слыхал?