История Смотрителя Маяка и одного мира - Анна Удьярова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Верлин похолодел: он много слышал о Мастере Эо, и все эти рассказы сводились к тому, что лучше не встречаться с этим странным стариком. Даже сам Форин, говорят, не всегда мог справиться с ним.
Флейтист тем временем закончил играть, поднял на замершего Мастера Слов желтовато-белые огромные глаза и усмехнулся – так, как будто стая ворон поднялась с осеннего дуба. Их «кракх-кракх», казалось, наполнило воздух.
– Смотри: они даже не заметили, что тебя нет, – сказал старик, протянув узловатый палец с длинным загнутым ногтем в сторону Сорела и Коры.
Верлин посмотрел: и действительно, его спутники продолжали идти как ни в чём не бывало. И тогда холодная колкая ярость поднялась в нём.
– Ты ведь… понимаешь, что это значит? – на этой волне старик бесшумно поднялся, приблизился и зашептал на ухо Верлину.
Тот отпрянул, недовольно взглянув на Флейтиста, который трясся от беззвучного смеха.
– Понима-аешь, – протянул старик. – И здесь так будет всегда. Все эти люди – они не стоят ничего, но отнимают только твоё время, чтобы ты никогда не написал его.
Мастер Слов вздрогнул. Почему-то он сразу понял, что «его» – это «гениальное стихотворение», о котором они полусерьёзно разговаривали с Грави.
– Но если ты достаточно смел, я мог бы тебе помочь, – продолжал старик.
Верлин слишком ясно осознавал, что именно в этот момент он должен был развернуться и уйти – чего бы это ни стоило. Флейтист мог убить его одним словом в реальнейшем, но вряд ли ему это было нужно. Но Мастер Слов остался – потому что обещание старика было правдой, потому что тот действительно мог сделать то, приближение чего оба они уже ясно чувствовали. Как штормовой ветер – как его первый, пробный порыв, залетающий далеко от моря на разведку.
– Я дам тебе его – то самое стихотворение, – выдохнул старик, и его глаза, казалось, прокололись и, как белки разбитых яиц, растеклись по мостовой. – Точнее, оно само явится тебе. Явится, как только ты решишься стать свободным.
Верлин закрыл лицо руками и замотал головой. Он не мог произнести ни слова – потому что все слова окружили его и покорно ждали своей участи.
– Почему я? – прошептал Верлин.
– Потому что ты совершенный Мастер Слов. А я люблю всё совершенное. И это последнее стихотворение будет лучшим, что было в этом мире.
Голова кружилась, темнота мешалась с яркими всплесками, к горлу подкатывала тошнота. Но Верлин открыл глаза – чтобы увидеть, как медленно, мучительно медленно Мастер Эо склоняется к нему, как медленно он открывает свои пергаментные губы, чтобы сказать Самое Первое Слово…
Главное было то, что Верлин мог убежать, закричать, оттолкнуть Флейтиста – но не сделал ничего, потому что он уже знал, что это стихотворение будет действительно гениальным. И поэтому слова звучали уже в его голове: складывались, нанизывались, развевались по ветру, как знамёна на смотре.
Флейтист счастливо засмеялся – он как будто помолодел на десятки лет. Мир вокруг совсем затерялся, а Мастер Слов стоял, как перед огромной сияющей башней. Теперь это сокровище было у него в руках – и он в любой момент мог стать самым великим поэтом в истории Тар-Кахола…
– Прекрасно, прекрасно, – бормотал старик, едва не приплясывая.
Но тут Верлин словно проснулся. Открыл глаза и посмотрел на деревья аллеи, на тусклый свет, пробивающийся сквозь кроны… и ясно понял, о чём было его новое гениальное стихотворение. Оно было о конце мира. О самом простом и самом настоящем – из тех, которые никогда не придумывают писатели в своих предсказаниях будущего.
– Нет, – сказал Мастер Слов, – нет, нет, нет!
Из всех слов, казалось, осталось одно, и оно заполнило всё пространство.
Флейтист вздохнул.
– Не глупи, – сказал он. – Неужели ты боишься? Чем дорожишь ты здесь? Лучшее, что есть в этом мире, уже принадлежит тебе и будет принадлежать вечно, если ты захочешь.
Верлин мотал головой.
– Или, может, они? – продолжал старик, и перед глазами Мастера Слов шли, смеясь и не замечая ничего вокруг, Кора и Сорел.
– Нет! – кричал Мастер Слов.
– Ну хорошо, – спокойно подумал Флейтист. – Рано или поздно ты всё равно его напишешь.
Верлин прекрасно услышал это. И он знал, что всё действительно будет так.
Старик неторопливо спрятал флейту в футляр, завернул его в какое-то тряпьё и не спеша пошёл по дороге.
Мастер Слов знал, что, как только Флейтист уйдёт, всё будет определено. И он хотел этого. Хотел, чтобы от всего мира осталось только его гениальное стихотворение. И больше всего хотел, чтобы Кора и Сорел исчезли навсегда, вместе с тропинкой, по которой они шли, вместе с бубенчиком, который вплетала и вплетала Кора…
И это был последний шанс. Пока Флейтист не скроется. Верлин вспомнил, какой маленькой показалась ему рука Коры, когда он держал её там, на площади. Маленькой и холодной – как те звёзды, которые целую вечность сияют над крошечным Тар-Кахолом.
– Нет! – крикнул Верлин из последних сил.
Старик остановился, но оборачиваться не стал. Впрочем, Мастер Слов и так чувствовал его улыбку, полную угрозы.
Нужно было что-то решать. Эти слова Верлин не забыл бы, даже если бы потерял память. Поэтому оставалось только одно…
– Я хочу, чтобы я забыл все слова на свете. Не помнил ни одного, – выдохнул Мастер Слов в ледяную сияющую пустоту.
– Хорошо, – прошипел Флейтист, – дурак, какой же ты дурак… а я хочу, чтобы ты жил долго-долго, не умирал, пока я тебе не позволю, и смог полностью насладиться своей глупостью. И ты будешь помнить, ты всё будешь помнить, и каждую минуту, слышишь, будешь жалеть об этом!
Мастер Эо был вне себя, и его слова скалили зубы в неподдельной ненависти – что с ним случалось редко. На этот раз он был слишком близок к своей цели.
Пока Флейтист говорил, Верлин лежал на земле, скорчившись и зажимая уши от невыносимого шума разбегающихся в разные стороны слов.
А потом наступил покой.
– Ты больше не Мастер Слов, не о чем с тобой говорить, – бросил Флейтист и зашагал прочь, не оглядываясь.
– Верлин, что с тобой? Что с тобой, ответь? – Кора приподняла голову своего друга и в ужасе пыталась понять, что с ним произошло.
Сорел стоял, не зная, чем помочь. Ему показалось, что Мастер Слов умер – хотя тот дышал и лежал с открытыми глазами. Поэтому Сорел стоял в оцепенении, откуда-то зная, что всё будет бесполезно.
– Что с тобой, хороший мой, любимый. Слышишь? Мы позовём Грави, всё будет хорошо, – бормотала Кора, забывая, что она в реальнейшем.
А Верлин лежал, не произнося ни звука, и только из широко открытых глаз медленно-медленно стекали слёзы, больше не
