Обреченные погибнуть. Судьба советских военнопленных-евреев во Второй мировой войне: Воспоминания и документы - Павел Полян

Как-то охранник разрешил нам поискать грибы, но так как я в них не разбирался, то набрал в основном несъедобные. Один из военнопленных отобрал их у меня. Поддавшись на мои уговоры, он немного мне вернул. В перерыве мы сварили грибы и съели их. После окончания работы, по дороге в лагерь, этот пленный скончался, я же с трудом, в полубессознательном состоянии, добрался до барака и, видимо, уже будучи в бреду, отчетливо видел каких-то старых, в белых халатах людей с длинными посохами. Потом от сильной боли в животе и не в своем уме я начал кричать: «Сталин победит». Охранник, услышав крики, загнал всех в барак. Я же, опираясь на стену барака, пополз к туалету. Рядом находилась кухня, туда заглянул и нашел там большой кусок колбасы. Такой еды нам не доставалось никогда, так как повар с переводчиком отбирали все крохи, которые полагались военнопленным. Съев колбасу, я немного пришел в себя. Через некоторое время нас всех перевели в другой лагерь, и надо было выбирать повара. Тогда я рассказал о своей находке на кухне и о том, что бывший повар нас обворовывал. Однако переводчик отстоял его, а меня в отместку за разоблачение каждое утро стал избивать. Так продолжалось до тех пор, пока я не попал в еврейский лагерь, это было летом 1942 г.

Нам стало известно, что немцы велели финнам уничтожить всех евреев, но финны решили этого не делать. Затем поступило повторное распоряжение немцев с требованием собрать всех евреев и отправить их в Германию. Нас собрали, посадили в теплушки, окна и двери забили досками. Финские охранники сказали нам, что нас везут в Германию на уничтожение. Ехали мы двое суток, а затем ночью нас привезли в большой лагерь с тремя рядами колючей проволоки и указали, в какой барак нам войти. У входа в барак на скамейке лежал сидур. Мы не знали, где мы находимся, что с нами случилось, но все же пытались заснуть. Но, голодные, мы не могли долго спать и вышли на улицу. И вдруг увидели, что подъезжают три машины и оттуда выходят люди, и у каждого из них в руках было по два чемодана. Они зашли в дом, где сидела охрана, и через несколько минут подошли к нам. Один из них представился раввином. Он рассказал, что они подкупили начальство и вместо нас, евреев, в теплушки посадили и отправили в Германию украинцев. Потом раввин стал раздавать нам подарки. Последние его слова были: «Фашисты уничтожают евреев, мы не знаем, что будет с нами. А то, что произойдет с нами, то будет и с вами. Народ, который жил и живет, с Божьей помощью и будет жить». Этот еврейский лагерь был в местечке Ювоскеле.

В 1944 г. Красная Армия нас освободила, и нас вывезли из Финляндии. В Союзе нас загнали в шахты на Урале, где мы проходили госпроверку. Я был расконвоирован одним из первых, так как мои показания не вызвали никаких сомнений.

В заключение хочу написать, что пережито слишком много, пересказать все невозможно, да и вспоминать былое становится все трудней.

Израиль, 1994 г.

Шимон Янтовский. Сионист в плену.[79]

<…>

Когда я был военнопленным в Финляндии, мне пришлось побывать в различных лагерях: в общем лагере в Карелии (г. Кондопога), в двух штрафных лагерях (под г. Вааза) и в еврейском лагере (Наариярви).

<…>

Начало войны застало меня в Ленинграде за подготовкой к кандидатским экзаменам. После речи Сталина стало очевидно, что защита диссертации и вообще занятия наукой отстраняются надолго, если не навсегда. Спустя несколько дней, мы — добровольцы, уже одетые в военную форму, живя в казармах, обучались премудростям войны. Вскоре, в составе Выборгского полка Фрунзенской дивизии народного ополчения, прошли маршем через весь город. Ненадолго заняли оборону у Пулковских высот, затем наш полк был переброшен в район боев у Ладожского озера. На этом участке финская армия, отвоевывая свою территорию, предприняла наступление на советские позиции.

Рядовой солдат всегда с трудом представляет себе общий ход военных действий. Но когда наша часть вступила в соприкосновение с финскими частями, сразу почувствовалось превосходство противника над нами, необученными и плохо вооруженными. И это сказывалось на всем протяжении боев. После первых же атак наша часть была сильно растрепана, потеряла многих бойцов и оружие. Перейдя в оборону, мы заняли позицию вдоль реки Сандепка, удерживая ее в течение месяца, а затем, когда противник прорвал оборону на другом участке, мы оказались в окружении. Выходя из окружения, мы четырнадцать дней вели непрерывные арьергардные бои с преследовавшим нас противником. Эти дни были полны драматизма и трагическими событиями. Путь пролегал по бездорожью, через лес, болота, буераки и буреломы. Наш расчет, хотя и потерял нескольких бойцов, не расставался с тяжелым пулеметом «Максим». Бывалые люди могут себе представить, сколько физических усилий это требовало при тяжелом голоде.

После выхода из окружения в районе Мурманской железной дороги, вблизи станции Ладва, нам приказали занять оборону вдоль дороги. Но для этого у нас не было ни средств, ни времени. После стремительной, молниеносной атаки финских танков мы были окружены, и нам снова пришлось выбираться из окружения, на этот раз кто как мог, уже без оружия, с помощью местных жителей. Без еды, при наступивших утренних морозах, блуждали несколько дней по лесу, не имея ни карт, ни компаса. Нас было всего четверо, когда мы, завшивевшие и голодные, в конце концов наткнулись на обоз крестьян, к которому примкнули. Как оказалось, это были карелы. Они были лояльно настроены по отношению к финнам и тут же сообщили о нас встречному финскому военному патрулю, который нас задержал. Так мы оказались в плену.

Вначале, после пленения, мы участвовали в захоронении в братских могилах советских воинов. Их было очень много. Затем помогали железнодорожной части восстанавливать железную дорогу тем, что подтаскивали к полотну рельсы и шпалы, разбросанные вдоль него. Вскоре я вместе со случайно встреченным бывшим моим сослуживцем попал из центрального лагеря в Петрозаводске в формировавшийся лагерь в г. Кондопога. Сам город почти полностью сгорел. Лагерь располагался вблизи бумажного комбината, в окрестностях находились огромные запасы бревен, которые нам предстояло распиливать, колоть и грузить для отправки. Наступила северная суровая зима. Обязательная норма для каждого составляла два кубометра древесины ежедневно. Рацион был следующим: утром чай с двумя кусочками сахара и пайкой хлеба 200–250 грамм, вечером — около одного литра мучной похлебки (баланды), заправленной маргарином.

Вскорости начались обморожения, болезни, несчастные случаи на работе. Были частыми побои, особенно свирепствовали в побоях переводчики-карелы, тоже пленные, но пользовавшиеся привилегиями. Среди них особенно бесчинствовал старший переводчик — садист и уголовник Петр Никитин. Начались расстрелы. Почти каждый день перед строем расстреливали пленных за попытку к побегу. За побег принималось желание пленного зайти в какую-нибудь брошенную полуобгорелую избу по пути следования с работы. Спали на трехъярусных нарах на голых досках. Нередко утром обнаруживались покойники. Положение было отчаянным.