На повороте. Жизнеописание - Клаус Манн

20 июня. Подписан договор с «Криэйтив Эйдж Пресс». Итак, остановились на «Жиде».

Моя организация «Elite» становится все неопределеннее, все таинственнее. Рассчитывать на нее нечего.

Я извещаю о своем визите в Калифорнию.

Пасифик-Пэлисейдз, Калифорния, 8 июля. Свидание с семьей. Э. тоже здесь. Прелестный дом, прекрасный сад. Из моей комнаты открывается вид поверх пальмовых и апельсиновых рощ до Тихого океана. По другую сторону лежит Лос-Анджелес, декоративно раскинувшийся. По вечерам большой эффект огней, живо и празднично переливающихся в сухом безветренном воздухе.

Я радуюсь работе. Во время долгой поездки поездом еще раз проработал «Яства земные» и «Фальшивомонетчиков». Набросал первую главу («Легендарность»).

15 августа. Работа, десять, двенадцать часов в день… К «Жиду» теперь прибавилась еще и корректура «Поворотного пункта». Книга должна появиться осенью.

30 августа. Сегодня письмо из армии: меня приглашают на новую комиссию. Итак, готовлюсь к скорейшему отбытию в Нью-Йорк. Получится ли на этот раз?..

«Жиду» недостает лишь последней главы и эпилога.

Нью-Йорк, 7 сентября. Вчера целый день на Говернор-Айленд. Бесконечное стояние в очередях с другими рекрутами (большей частью голыми); очень обстоятельное «physical examination». Опять отклонили! Очень печально, очень обескураживающе.

6 октября. «Андре Жид и кризис современной мысли» завершена, к удовлетворению издательства.

«Поворотный пункт. Тридцать пять лет в этом столетии» появилась и вызвала похвалу. Прекрасные письма, блистательная критика. Несмотря на это, я остаюсь удрученным. Парализующее чувство бытия отвергнутого.

Новое прошение в армию. Ходатайствую о пересмотре моего дела. (Как приходится навязывать себя! А сколькие бы охотно увильнули…)

15 октября. Все больше рецензий на «Поворотный пункт» (в «Санди таймс», «Геральд трибюн» и т. д.). Все чрезвычайно лестные.

Депрессия держится.

20 октября. Переговоры с Ландсхофом о большой европейской антологии, которую я, может быть в сотрудничестве с Германом Кестеном, должен буду редактировать для «Л. Б. Фишер паблишиз». Срез литературной продукции всех европейских народов «entre les deux guerres»[311].

Интересная идея, но я заинтересован только наполовину.

Печаль.

24 октября. Ужасная тоска — все омрачено. Желание смерти.

25 октября. Желание смерти — больше ничего.

26 октября. Желание смерти… (Как долго это можно выдержать?)

27 октября. Желание смерти.

Я желаю себе смерти. Смерть была бы мне очень желанна. Я умер бы охотно. Жизнь мне неприятна. Я не хочу больше жить. Мне было бы чрезвычайно по душе не быть обязанным больше жить.

Смерть была бы мне решительно приятна. Я желаю себе смерти.

1 ноября. Все еще живу…

Работа помогает — немного.

Статья о Вирджинии Вулф (для «Чикаго сан»).

Заметки к «Сердцу Европы» (антология). Разговоры с Кестеном, чьи устойчивое жизнелюбие и отважный оптимизм действуют на меня освежающе.

12 ноября. Письмо из чопорной, замкнутой армии. Я должен, «соответственно», снова быть подвергнут проверке. (Надеюсь, прежде чем закончится война…)

2 декабря. Работа над «Сердцем Европы» — частично один, частично с Кестеном.

Гранки книги «Жид». Корректура.

Обсуждение книг для «Чикаго сан».

14 декабря. Уже хорошо знакомая поездка на Говернор-Айленд. Обследование.

ACCEPTED![312]

Взяли…

(Еще две недели «отсрочки», чтобы привести в порядок мои дела.)

20 декабря. Работа. «Сердце Европы». Заметки ко вступлению. Ночное сидение с Кестеном.

27 декабря. Пакуюсь. Прощальные визиты. Вечер с Э.

Рано утром мне надлежит явиться к «Центральному дворцу» на Лексингтон-авеню — в качестве солдата.

ДВЕНАДЦАТАЯ ГЛАВА

НА ПОВОРОТЕ

1943–1945

Миссис Томас Манн Пасифик-Пэлисейдз (Калифорния)

Форт Дикс (под Нью-Йорком),

6.1.1943

Солдатская мать!

Это лишь для того, чтобы Ты знала, где я торчу. Долгим, разумеется, мое пребывание здесь не будет. Это — «Induction Center»[313], сиречь место, где отсиживаются новобранцы и ждут, пока их не причислят к определенному роду войск к не погрузят куда-нибудь на «Basic Training»[314]. Могу только надеяться, что это «сидение» — довольно эвфемистическое выражение! — в моем случае не слишком уж затянется; ибо, между нами говоря, жизнь здесь не то чтобы веселая.

Первые два-три дня еще куда ни шло. Сперва была церемония обмундирования (форма, сапоги, непромокаемая куртка, спецодежда для работы, так называемые «fatigues», дождевики, зимние шинели, перчатки, рубашки, носки, нижнее белье, даже туалетные принадлежности; все шикарного качества; но еще никакого оружия…); потом пошли всякого рода интервью с «classification officers»[315] и знаменитый тест на интеллигентность, который, впрочем, я выдержал только на «посредственно». (Врожденное тупоумие? Или тест не очень подходящий?) Кроме того, нам сделали прививки от разных зараз и нам пришлось усвоить ряд наставлений — отчасти религиозно-поучительного, отчасти научно-просветительского толка. Больше всего понравился мне доклад «Как мне уберечься от половых заболеваний?»; в особенности благодаря очень реалистичному фильму, который показали потом для наглядности. Теперь я знаю все. Твой сын предупрежден.

Итак, как сказано, эти первые дни были еще кое-как оживлены. Потом началась тупость. Господа сержанты и капралы заставляют нас делать удивительнейшие вещи. Излюбленный спорт — это поднимание сигаретных окурков и бумажек. Сегодня утром, сразу после заправки постели (посмотрела бы Ты, как здорово я это уже умею!), наша рота должна была построиться к маршу через весь лагерь, причем речь шла не о чем-то вроде военной тренировки, но об акции наведения чистоты высокого стиля. Я собрал в течение утра так много «cigarette butts»[316], что весьма польстил фельдфебелю, и он милостиво похлопал меня по плечу: «Good work, Soldier! Keep it up!»[317] После обеда поэтому мне досталась относительно легкая служба: в течение четырех часов стоял на вахте перед клозетом офицерского клуба. Клозет вышел из строя, и им не должны были пользоваться — щекотливое обстоятельство, на которое выразительно и однозначно указывал большой плакат на двери. Однако какому-нибудь рассеянному полковнику или резвому генералу может же прийти в голову, несмотря на это, воспользоваться испорченным туалетом (почему его все-таки не заперли?). На то и вахта, чтобы сие предотвратить. Если бы старший офицер с форта Дикс захотел проникнуть в запрещенный сортир, я был бы вправе, даже обязан ему с вежливой решительностью воспрепятствовать: «Sorry, Sir! But this latrine happens to be out of order»[318]. К счастью, до этого не дошло. Четыре часа прошло без происшествий.