Второй кубанский поход и освобождение Северного Кавказа. Том 6 - Сергей Владимирович Волков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В этих боях я командовал временно офицерской ротой полка и был свидетелем блестящей работы тоже Корниловского, но конного, Кубанского полка под командой уже тогда прославленного полковника Бабиева, сына генерала Бабиева[325], впоследствии начальника Кубанской конной дивизии. Красные в этом бою имели в своих рядах какую-то унтер-офицерскую бригаду и дрались упорно, местами переходили в контратаки и снова возвращались в свои окопы. Поэтому офицерской роте было приказано ударом с нашего левого фланга помочь 3-му батальону. Передвигался тогда полк главным образом на подводах, и потому движение по снежному полю Корниловского ударного полка и Корниловского конного Кубанского представлялось внушительной силой. И вот на фоне этой картины 3-й наш батальон врывается в окопы красных, которые не думают уходить. Офицерская рота на виду у противника и под его обстрелом соскакивает с повозок, направляясь на усиление нашего левого фланга, а левее роты сотня за сотней несется змейками конный полк полковника Бабиева, маскируясь легкими складками местности. Я был в восторге от согласованности удара конницы с пехотой и вообще от красоты этой живой картины. Удар во фланг и тыл противника был настолько молниеносным, что кончился полным разгромом красных. Сотни кубанцев, как стаи волков, выскакивали в тыл и рубили красных. В этом же бою я был свидетелем неоднократно виденного мною явления, которое у нас называется «судьбой». Когда офицерская рота оставила свои повозки и рассыпалась в цепь, ко мне подходит бледный прапорщик и просит разрешения остаться на повозке. По его лицу было видно, что с ним происходит что-то исключительное, и я дал согласие. Не успел он занести ногу на повозку, как я слышу легкий стон и вижу, как он сползает вниз и падает. Я не мог отставать в такой момент от роты и должен был быть на своем месте, а потому только по окончании боя узнал, что предназначенная ему пуля и здесь нашла его, что он и предчувствовал. Вечная ему память!
Два следующих дня отряд полковника Бабиева отбивал атаки красных на село Овощи, а 4 января 1919 года было получено приказание полку спешно выступить на присоединение с 1-й дивизией генерала Казановича. Большими переходами по 30—35 верст, в трескучие морозы, 7 января корниловцы соединились с 1-й дивизией на хуторе Марвинском, откуда все двинулись на Минеральные Воды.
Сопротивление Северо-Кавказской красной армии было сломлено. Красноармейцы распылились. На своей русской земле, не смея заходить в станицы, они шли по железнодорожным путям и тысячами гибли от холода, голода и тифа. Так бесславно гибли те, которые еще так недавно громили турецкую армию и штурмом брали Эрзерум.
А. Рябинский
БРОНЕАВТОМОБИЛЬ «ВИТЯЗЬ»[326]
В бою на ставропольском направлении (31 октября 1918 года) перед селом Пелагиада глухой взрыв и поднявшийся к небу столб черного дыма возвестили всем о геройской гибели бронеавтомобиля «Витязь».
На нем находились первопоходники: капитан Гунько, дроздовец, командир машины; унтер-офицер вольноопределяющийся Николай Назаров, донец, шофер броневика; поручик Орловский, корниловец, наблюдатель и шофер заднего руля; подъесаул Борис Федосенко, корниловец, пулеметчик на правой башне; подпоручик Безклубов, корниловец, пулеметчик на левой башне.
Спустя немного времени генерал Врангель препроводил в Штаб Добровольческой армии задержанного на фронте его дивизии бывшего пулеметчика на «Витязе», подъесаула Бориса Федосенко, служившего у красных и перебежавшего на нашу сторону. Федосенко был отдан под суд.
– Доложите суду, – обратился к нему председательствующий, – как вам удалось избежать общей участи команды бронеавтомобиля «Витязь»?
– В этот злосчастный день, – начал свой доклад Федосенко, – мы работали с Корниловским ударным полком, в успехе наступления которого не сомневались. Мы выехали и на максимальной скорости машины быстро проскочили все цепи большевиков; совершенно потеряли зрительную связь с корниловцами. Капитан Гунько хотел, по примеру боев у Белой Глины, Тихорецкой, Армавира и др., влететь в Пелагиаду и, наведя там панику, обратным рейсом действовать в тыл наступавшим большевикам. Противник вел сильный артиллерийский огонь, но вначале нас не обстреливал. А на ружейные пули, как градом колотившие броню машины, мы не обращали внимания. Осколком пули, попавшей в прицел пулемета, я был ранен в щеку.
Множество целей перед Пелагиадой потребовало большого расхода патронов. Густые цепи «товарищей» шли одна за другой. Подавляющая и невиданная доселе численность их была очевидна, но все же у нас всех оставалась уверенность, что вот-вот они начнут если не бежать, то отступать. Мы израсходовали массу патронов. Несмотря на термосифонное охлаждение пулеметов, пар струями выходил из пароотводных трубок. По нас начала бить артиллерия, и мы принуждены были продвигаться вперед скачками. О том, чтобы двинуться назад, и мысли ни у кого не было.
Наши части не подходили. Мы не могли их видеть даже в бинокль. Всюду были видны только большевики. Чувствуя неладное, командир приказал включить задний руль и двигаться назад. Но в этот момент снарядом было повреждено заднее колесо машины. Капитан Гунько приказал бережно расходовать патроны; огнем держать противника в отдалении, чтобы с наступлением сумерек оставить машину. Поручик Орловский подал нам последние две ленты с бронебойными пулями, хранившиеся как неприкосновенный запас.
На фронте настало затишье. Очевидно, наши отошли. Наступившие сумерки позволили большевикам приблизиться к машине. «Огонь! Огонь! И мы оставляем машину!» – крикнул капитан Гунько. В револьверные отверстия мы открыли огонь из револьвера. Я выпустил последнюю очередь, замолчал и пулемет Бесклубова. «Товарищи» подошли очень близко. Слышны были их брань и крики: «Кадеты, выходи!» «Господа! – обратился к нам Гунько, – прощайтесь друг с другом: я взрываю машину. Кто хочет, выходите». – «Игорь, постой, – сказал я, – я выхожу». Я пролез в башенный люк и соскочил с броневика. Не успел я сделать и пяти шагов, как взорвалась и загорелась машина. «Товарищи» хотели меня сразу расстрелять, но их начальник приказал для допроса отвести меня в Штаб.
В Штабе доктор, перевязавший рану Федосенко, принял в нем участие и оставил его в качестве фельдшера при подвижном госпитале. Федосенко получил верховую лошадь и однажды, воспользовавшись паникой у красных, бежал к своим.
В память геройски погибшего «Витязя» следующая по выпуску из Запасного Броневого автомобильного дивизиона машина была названа «Памяти Витязя». И этот броневой автомобиль, как и «Витязь», со всей командой взорвался и сгорел в сентябре 1919 года в отряде генерала Троянова под Черным Яром. Подробности его гибели никому не известны. Имена погибших Ты, Господи, веси.
А.
