Вечер потрясения - Андрей Завадский

Десантники из Сто первой дивизии окончательно пришли в себя, и, словно разом устыдившись охватившей их прежде паники, вступили в бой с возросшей яростью. К противотанковым ракетам добавились и ручнее гранатометы, с приглушенными хлопками выплевывавшие навстречу приближавшимся Т-62М кумулятивные гранаты. Бойцы, взвалив на плечо пластиковые трубы легких М136, выскакивали вперед, стреляя в упор, даже усиленная броня модернизированных Т-62М не выдерживала ударов реактивных гранат "Бофорс", прожигавших толщу стали насквозь.

Все, что могло стрелять, в эти секунды стреляло, подчас без всякой пользы, только лишь потому, что бойцы хотели не ждать, беспомощно наблюдая за боем, а действовать. и последней песчинкой, склонившей чашу весов, стало отрывистое рявканье орудий. За спинами десантников, из последних сил сдерживавших натиск врага, расчеты артиллерийской батареи успели подготовить к бою свои легкие гаубицы М119, и теперь вели прямой наводкой огонь по находившимся в считанных сотнях метров целям.

Американская армия, несмотря на несомненный патриотизм своих генералов, давно и прочно перешла на вооружение, произведенное или хотя бы разработанное порой очень далеко от берегов благословенной Америки. Пехота шла в бой, поддерживаемая огнем бельгийских пулеметов, вражеские танки расстреливали из гранатометов шведской конструкции, лишь присвоив им стандартный индекс с литерой "М", и даже на бедре каждого офицера болтался в кобуре не старый-добрый "Кольт" или "Смит-энд-Вессон", а итальянская "Берета" или хотя бы "ЗИГ-Зауэр", изготовленный руками швейцарских оружейников. Так и легкие пушки М119 были ничем иным, как британскими L118 "Ройал Орднэнс", за неимением лучшего, принятыми на вооружение аэромобильных частей. И выбор этот трудно было назвать ошибочным.

Пушки, отлично зарекомендовавшие себя еще на Фольклендах, пришлись как нельзя более ко двору для американских десантников. Достаточно легкие для того, чтобы их можно было перебрасывать по воздуху, орудия отличались высокой надежностью и весьма приличной дальностью стрельбы. Конструкция их была отлажена до совершенства, и расчетам не приходилось прилагать чрезмерные усилия, чтобы подготовить свое оружие к бою. Опустились, уткнувшись в бетон, опорные плиты, благодаря которым пушки могли вести круговой обстрел, пресекая атаку хоть с фронта, хоть с тыла, тонкие стволы качнулись вперед, выпроставшись параллельно земле, и в зарядные камору скользнули первые снаряды. А затем раздался залп.

– По танку противника, прямой наводкой, – командир расчета первого орудия вскинул руку и тотчас резко опустил ее: – Огонь!

Пушка, грозно уставившись черным провалом ствола в приближающуюся боевую машину, содрогнулась, выплюнув снаряд. Заряжали первым, что оказалось под рукой, а оказался им осколочно-фугасный снаряд, пригодный уж никак не для борьбы с защищенными полуметровой броней танками, но эффект от прямого попадания превзошел все ожидания.

Снаряд весом почти шестнадцать килограммов, ткнувшись конусом взрывателя в скошенный лобовой лист брони ползущего как раз на позиции батареи Т-62М, не смог сокрушить броню, но удар, сотрясший танк, был столь силен, что экипаж получил тяжелейшие контузии, несмотря на то, что защита осталась целой. Забыв о бое, танкисты торопились покинуть свою машину, и, выбираясь наружу, неминуемом попадали под шквал огня, грянувшего со стороны противника.

Град пуль не оставил ни малейшего шанса оглушенным, от сильнейшего удара потерявшим ориентацию в пространстве мальчишкам, обезумев, рванувшимся навстречу собственной гибели из тесноты боевого отделения своего танка. Их тела, изорванные десятками свинцовых "ос", только коснулись земли, когда грянул новый залп. Десять секунд – ровно столько потребовалось тренированным расчетам, чтобы бросить в распахнутые пасти казенников новый снаряд, втолкнув вслед за ним латунную гильзу с зарядом пороха – и вновь летное поле содрогнулось от грянувших почти одновременно взрывов.

– Огонь! Огонь!!! – наперебой кричали командиры орудий, и пушки с ревом выплевывали навстречу накатывавшим стальной волной танкам снаряд за снарядом. Орудия, способные забросить смерть на семнадцать с лишним километров, вели огонь в упор, и промахнуться с дистанции, сжавшейся до полукилометра и даже меньше, было просто невозможно.

На несколько минут весь бой сосредоточился вокруг этой дуэли, когда открытые всем ветрам артиллеристы, кидая друг другу увесистые снаряды и картузы с зарядами пороха, вели бой с защищенными прочной броней танкистами, спокойно захватывавшими в перекрестье прицела одну цель за другой, хладнокровно нажимая затем на кнопку электроспуска. Снаряды пронзали воздух, распускаясь огненными цветками, и одно за другим орудия переставали существовать, превращаясь в груду обломков. Или просто волна осколков захлестывала расчеты, и некому было заталкивать в казенники пушек новые заряды, посылая смерть навстречу врагу. Но и танки, наткнувшись на кинжальный огонь, останавливались, покрытые копотью, охваченные племенем. С лязгом разматывались перебитые гусеницы, превращались в хлам прицелы и дальномеры, иссеченные осколками, и боевые машины, утратив подвижность, ослепнув, становились легкой добычей для вооруженных гранатометами пехотинцев.

– Они отступают, – воскликнул полковник Эндрю Макгуайр, увидев, как танки, те, что еще могли двигаться, попятились назад. – Черт побери, отступают! Эти ублюдки бегут!

Русские вовсе не бежали, но все же боевые машины, продолжая плеваться огнем во все стороны, покатились назад, спеша вернуться под прикрытие зданий, где они станут не видны для артиллеристов и расчетов ракетных комплексов, жалящих сверху дьявольски точными ударами управляемых ракет.

– Радист, ко мне, – крикнул полковник куда-то в пустоту, не сомневаясь, в прочем, что приказ его будет услышан. – Запросить штаб, немедленно! – И пока радист терзал консоль своей радиостанции: – Артиллерии перенести огонь на прилегающие кварталы! Заставьте этих русских побегать!

Получив приказ, расчеты снова бросились к своим пушкам, успевшим раскалиться после недолгого, но напряженного боя, когда был перебит хребет противнику, находившемуся уже в шаге от победы. Длинные, увенчанные набалдашниками дульных тормозов, стволы орудий, разом взметнулись к небу, подчиняясь вращению маховиков вертикальной наводки. Мгновение – и пушки М119 отрывисто рявкнули, вновь выбрасывая снаряды. Спустя еще несколько секунд откуда-то издалека донесся глухой гул взрывов.

Эндрю Макгуайр не обольщался – противник вовсе не был разгромлен, пускай и понес ощутимые потери. Лишь немного времени на передышку, на то, чтобы собрать в кулак оставшиеся силы, сделать выводы, исправить допущенные, должно быть, просто из-за спешки ошибки – и новая атака. И ее десантники, зажатые на этом пятачке, почти израсходовавшие все ресурсы, могут не выдержать. Нужно было что-то делать.

Сергею Бурову хотелось рыдать от горя и гнева, катаясь по выжженной земле и молотя кулаками по выщербленному бетону. И причина – причины – этого сейчас чадили там, на летном поле, застыв на рулежных дорожках глыбами стали, и никакой промедол с эфедрином не смог бы унять эту боль. Атака захлебнулась, остановленная противником почти голыми руками. Тринадцать танков – такой ценой обошлась эта попытка. Тринадцать танков – и полсотни бойцов, те из танкистов, кому так и не удалось живыми вернуться из этого суматошного боя.

– Товарищ генерал, мы можем наступать немедленно, – произнес заместитель командира батальона, уставившись в лицо Бурову, точно преданный пес. Бешеный пес, ибо глаза его сверкали с чумазого лица безумной яростью, так что от взгляда его должна была, пожалуй, расплавиться и танковая броня. – Нужно атаковать!

Командир батальона, возглавивший своих людей, так и остался в своем танке, одним из первых получившим противотанковую ракету в тонкую крышу. Но те, кто уцелел, были готовы биться лишь с еще большей яростью – им теперь было, за кого мстить врагу.

– Отставить, капитан, – помотал головой Сергей Буров. Несмотря ни на что, генерал не мог позволить чувствам взять верх над разумом, а разум настойчиво требовал одного: – Противотанковая оборона противника еще крепка. Их ракеты разят точно и наверняка, а мне не нужны потери из-за одной только поспешности. Необходимо перегруппировать силы, дождаться подхода подкреплений, и тогда мы ударим. Враг держится только на одном упрямстве, я чувствую это. И нужно совсем немного, чтобы сокрушить его. сейчас нам не хватило самой малости, чтобы сломить сопротивление янки, не хватило, быть может, нескольких танков или пары взводов пехоты. Но наши ресурсы ограничены, противник же вполне может получать подкрепление по воздуху. Нужно действовать наверняка – другого шанса уже не будет, ведь время играет не за нас – а, значит, расчетливо и осторожно. Бросим в бой всех, кого успели собрать – понесем лишь дополнительные потери, а ведь каждый солдат, каждая боевая машина у нас сейчас на счет, так что нужно распорядиться своими силами с наибольшей выгодой. Мы теперь не можем позволить себе снова ошибиться – к десанту с юга уже идет подмога, и счет идет на часы.