Из прошлого: Между двумя войнами. 1914-1936 - Эдуард Эррио

Лабуле обращал внимание правительства на опасность подобной ситуации в случае возникновения европейского кризиса, указывая, что приход Гитлера к власти создал для нас условия, которые мы должны постараться использовать, и напоминал, что в апреле 1933 года, во время моего визита, президент Рузвельт выразил готовность занять в вопросе о разоружении более радикальную позицию, чем республиканское правительство и добиться присоединения своей страны к мерам, принимаемым против агрессора. Благожелательное отношение Рузвельта не только не было оценено во Франции, но в его адрес даже раздавалась критика и насмешки. Если мы нуждаемся в Соединенных Штатах для защиты нашей безопасности, «то, – утверждает Лабуле, – необходимо незамедлительно решить вопрос о долгах». Он советует предусмотреть сначала выплату суммы, которая соответствовала бы суммам, выплаченным другими правительствами в счет частичного погашения займа. Г-н Левинсон, франкофильский адвокат из Чикаго и личный друг сенатора Бора, изучает возможности урегулирования этого вопроса. В Соединенных Штатах, как заявил г-н Лауренс Хилс в американском клубе в Париже, продолжают утверждать, что мы даже не оплатили стоимость американских товаров, хотя мы их перепродали.

Заключительная часть доклада Лабуле была пророческой: «Мир, и в частности Европа, испытывает в настоящее время серьезные потрясения; демократия, там, где ей на смену еще не пришла диктатура, находится в опасности. Соединенные Штаты, что бы там ни говорили, находятся вместе с Францией и Англией в первом ряду великих держав, приверженных принципам демократии. Важно не только сохранить, но и укрепить солидарность этих трех государств, если мы хотим отстоять не только свободу, но и мир». Но этому торжественному предупреждению, как и следовало ожидать, не было уделено никакого внимания. Франции доставляло удовольствие играть роль нечестного должника; она старалась найти этому всякого рода оправдания. Мы предпочитали страстно увлекаться делом Пренса, спорить о том, было ли это самоубийством или нет. Между тем недостатка в причинах для беспокойства не было: 1 мая было подписано германо-югославское соглашение. Король Александр не изменил своего политического курса, определяемого верностью Франции и Малой Антанте, но он заявил, что предпочитает немцев итальянцам. Положение в Сааре было малоутешительным. Не могу понять, почему Барту столь враждебно настроен по отношению к Бонкуру, которого я всячески защищаю.

Жермен Мартен продолжает работать и проводить консультации, подготавливая финансовую реформу.

11, 12 и 13 мая в Клермон-Ферране состоялся чрезвычайный съезд Республиканской партии радикалов и радикал-социалистов. С самого начала я понимал, что мне нужно утверждать свой авторитет. Ряд делегатов съезда потребовал, чтобы председателем был Кюдене, руководитель федерации Сены и Уазы. Я заявил, что не хотел бы, чтобы меня лишали этого права. Совещание председателей и генеральных секретарей федераций предложило создать комиссию по чистке из 25 членов; это были наши «овернские великие дни». Г-н Альбер Бейе, которому был поручен доклад о незаконных действиях ряда парламентариев, выступил прежде всего с обвинением против правых деятелей: против Пьера Лаваля – за то, что тот позвонил в прокуратуру и попросил выгодной для Ставиского отсрочки, и против Кьяппа. Но он также строго осудил тех левых деятелей, поведение которых он расценивал как проявление слабости; он упомянул Гара, Боннора, Далимье, Пруста, Рене Рену. Он выразил протест против парламентского кумовства и предложил резолюцию о запрещении депутатам или сенаторам, являющимся адвокатами, выступать в роли поверенных тех акционерных обществ, которые используют денежные вклады населения или кредит; о запрещении выступать против государства, департаментов, коммун и колоний; о запрещении всем членам сената или палаты депутатов под страхом немедленного отзыва входить в состав административного совета какого-либо общества, прибегающего к вкладам, заключающего сделки с государственными органами или получающего от них субсидии. Альбер Бейе требовал также применения суровых санкций в случае коррупции или использования служебного положения в корыстных целях. Исключительно смело и авторитетно он требовал оздоровления политических нравов.

В последовавших затем бурных прениях г-н Галиман (департамент Нижней Сены) высказал ряд упреков в мой адрес, конечно, не в связи с тем, что я якобы замешан в скандале Ставиского, а за то, что я вхожу в правительство. Я немедленно ответил, что мне было предложено войти в правительство не парламентской группой, а самой партией; и раз дав слово, я не возьму его обратно, но что, с другой стороны, я, конечно, готов оставить пост председателя партии. Я тут же поставил свои условия. «Для того чтобы я остался председателем партии, – заявил я, – необходимо наличие двух условий: прежде всего это должно соответствовать вашему желанию; но я также являюсь свободным человеком, и я чувствую себя оскорбленным, когда мне говорят, что я гоняюсь за министерскими портфелями; поэтому я решу, когда вы выскажете свое мнение, могу ли я остаться председателем партии». После того как этот инцидент был исчерпан, выводы доклада г-на Альбера Бейе были одобрены единогласно.

Экономические вопросы отошли на второй план. Большое число и резкий характер выступлений свидетельствовали о том, что основное внимание съезда направлено на общеполитические проблемы, обсуждение которых началось в субботу, 12 мая, на утреннем заседании. Г-н Кюдене согласился с тем, что я вошел в кабинет Думерга по предложению партии, однако при этом он заявил, что правительство отказалось от выполнения своей программы успокоения страстей и умиротворения; он требовал роспуска заговорщических организаций. «Это, – заявил он, – попытка установить диктатуру побежденного в стране меньшинства над ограбленным большинством. Это ниспровержение всех исторических основ, на которых зиждется не только партия, но и сам строй. В этом случае правительство уже перестает быть нейтральным или, если угодно, как говорят в Англии, своего рода trustee[152] общественных дел; оно становится пособником мятежников и их добычей». Кюдене резко критиковал режим чрезвычайных декретов, который погубил в Германии правительство Брюнинга. Он присоединился к мнению г-на Пуанкаре, заявившего в «Иллюстрасьон» 29 апреля 1933 года, что он считает недопустимым проведение финансовой реформы и бюджетных реформ при помощи декретов. «Вы не можете, – добавлял он, – построить демократический город на земле банкиров и финансистов». «Необходимо, – заявил он в заключение, – все подчинить этим трем лозунгам: оздоровлять, дерзать, заставлять уважать свои решения».