Из прошлого: Между двумя войнами. 1914-1936 - Эдуард Эррио

Говорят, что Иден якобы одобрил ноту от 17 апреля. По мнению Барту, английское правительство не хочет, чтобы мы шли на уступки. Но мы по-прежнему находимся в заколдованном круге. Барту признал, что после провала Протокола 1924 года о мирном урегулировании международных конфликтов мы топчемся на месте. Я должен был снова выступить с длинной речью в защиту Поль Бонкура.

Жермен Мартен ознакомил нас со своим проектом финансовой реформы, который он представил 23 мая. Он сообщил нам о трудностях, с которыми ему придется столкнуться в делах казначейства до конца 1934 года. Понадобится консолидационный заем. Новый нажим со стороны Тардье и Марэна с целью проведения финансовой реформы путем чрезвычайного декрета. Я возражал против этого. Правительство решило не осуществлять девальвацию пиастра.

Четверг, 24 мая. Выступив в палате депутатов в защиту шелковой промышленности, я с большим удовлетворением отметил, что мое предложение нашло широкую поддержку. Мой дорогой Лион, я, как всегда, думаю прежде всего о тебе. Утром в совете министров маршал Петен уговаривал меня выдвинуть свою кандидатуру в Академию. Об этом же писал мне Барту. В палате депутатов в кулуарах ходят разговоры о моем инциденте с Лигой прав человека. Калибан мстит.

В своей речи Барту энергично заявил о своем согласии с предыдущей политикой, придерживавшейся формулы – разоружение вплоть до признания за Германией равноправия в вопросе безопасности. Он высказал свое мнение о якобы существующем противоречии между нотой от 17 марта и нотой от 17 апреля и о ноте от 6 апреля, которую мы не опубликовали раньше по просьбе британского правительства. Мы высказались в ноте от 17 апреля за политику разоружения, говорит он. Его речь, вначале несколько нерешительная, стала в этот момент исключительно выразительной и четкой. Сказался его большой парламентский опыт, его умение подбирать ответы, позволяющие настигнуть мысль противника, его молодость (если молодостью можно назвать живость действия и мысли), его изумительное красноречие, певучесть ясного и иногда резкого голоса. Он прямо и смело выступил в защиту Лиги наций, строго осудив тех, кто иронизирует по ее поводу. Социалисты были смущены; некоторые даже аплодировали.

26 мая. Заседание совета министров. Гиманс сообщил нам, что он хотел бы, чтобы Англия уточнила военные обязательства, вытекающие из Локарнских соглашений, как это сделала Франция. По всей видимости, конец конференции по разоружению близок. Обсуждался вопрос о долгах. Барту зачитал записку, подготовленную аппаратом его министерства. Лабуле недавно прислал телеграмму. Рузвельт согласился бы на незначительное погашение долгов и с удовлетворением отметил бы, что можно перейти к другим вопросам, как, например, к вопросу о разоружении и вопросу о германской опасности. Как я с ним согласен! Лаваль бросил резкую реплику. «Мы не должники, – заявил он – …Предложение Гувера создало новое право». Я ему обстоятельно ответил. Я еще раз доказывал, что, приняв предложение Гувера, мы были специально предупреждены им, что оно ничего не изменит в наших обязательствах. Председатель совета министров прилагал все усилия, чтобы найти выход. Фланден поддержал меня с юридической точки зрения; он хотел бы достичь соглашения и предложил продолжить мораторий Гувера. Тардье яростно возражал против платежей. Барту относился к дискуссии явно безразлично, заявив, что он присоединится к мнению правительства. Совет министров молчаливо отверг символическое погашение долгов. Потерпев поражение, я заявил, что добьюсь общественного признания моей верности своим идеям или в палате депутатов или где-либо в другом месте.

После заседания меня вместе с Шероном вызвал президент республики; он признал мою правоту. Но, несмотря на это, я ни за что не согласился присоединиться к заявлению, которое было поручено составить Барту и Фландену.

Прямо в кабинете президента, в присутствии Шерона, я написал следующее заявление: «Я оказался в меньшинстве в совете министров. Но я остался верным идее, которую я всегда защищал». Президент республики принял к сведению этот протест.

Заседание совета министров во вторник, 29 мая. Я убедился, что Думерг не возражает против роспуска парламента. Фроссар поставил вопрос об избирательной реформе. Какова будет позиция кабинета по этому вопросу? Начались прения; обсуждалась государственная реформа. Риволле считал желательным создание большой внепарламентской комиссии для изучения данного вопроса. Думерг и Шерон энергично защищали идею независимости государства по отношению к группировкам и ассоциациям. Шерон также предпочитал роспуск. Фланден опасался образования «неофициального парламента» в противовес официальному парламенту; если парламент не справляется со своей задачей, нужно провести новые выборы, но благоразумно воздержаться от избирательной реформы, так как этот вопрос входит в компетенцию палат парламента. Правительство присоединилось к этому мнению.

Из достоверного английского источника мы узнали о предстоящих переговорах между Германией и Японией о создании «оборонительного союза», который позволит Германии продолжить ее политику экспансии на Восток за счет Прибалтийских государств. Переговоры состоятся в июле.

Муссолини, выступив с речью перед итальянской палатой депутатов 26 мая, заявил о своем твердом намерении, несмотря на финансовые трудности, которые испытывает страна, израсходовать 1 миллиард лир на военно-морской флот и 1 миллиард на авиацию. Он указал на провал конференции по разоружению. «Война, – сказал он, – является для человека тем же, чем материнство для женщины». Он цитировал Прудона и «меланхоличного» Гераклита Эфесского.

Жермен Мартен добивался одобрения финансовой реформы в целом, с опубликованием суммы уплаченного налога.

29 мая 1934 года в Женеве на заседании Генеральной комиссии Литвинов произнес важную речь. Он констатировал невозможность достигнуть решения проблемы разоружения. Советская делегация сначала предложила общее и полное разоружение. Но она предвидела и предсказывала неизбежное и близкое наступление периода новых войн и настаивала ввиду этого на быстром принятии радикальных мер; против этого предложения выступили все другие делегации, за исключением турецкой. «Исходили они из того, – заявил Литвинов, – что вопрос о войне и мире не является актуальным, что история дает нам десятилетние сроки для разрешения вопроса о гарантиях мира длинными этапами и гомеопатическими дозами»[154].

Советская делегация не сделала из своего предложения ультиматума и заявила о своей готовности сотрудничать с другими делегациями для выработки системы частичного сокращения вооружений. И тут-то начались настоящие затруднения. Прежде всего дискуссия коснулась следующего вопроса – следует ли сокращать существующие вооружения или ограничить их нынешним уровнем. Никакого единогласия относительно размеров, принципа и критерия этого разоружения. Должно ли это касаться всех видов вооружений или только некоторых? Ни один из вопросов, поднятых на конференции, не нашел еще конкретного решения. Политические события шли своим чередом. В ряде стран сменились правительства и их идеология. Некоторые правительства открыто включили в свою программу завоевание чужих земель (безусловно, военным путем, так как никто не уступит своих территорий добровольно), в то время как абстрактный принцип равноправия столкнулся вполне реальными опасностями для своего применения. «И ныне, подводя итоги более чем двухлетней работы конференции, мы должны открыто сказать, что наметившиеся уже на заре ее жизни затруднения не смягчались с течением времени, а, наоборот, шли crescendo, заведя нас в конце концов в тупик»[155].